Первым остановился Эрик, он тряхнул плечом, от чего рюкзак шлепнулся прямиком в лужу.

– Все! – сообщил он. – На сегодня лавочка закрывается.

– Быстро ты! – оглянулся Эмиль. – До Молочного Хутора осталось верст пять. Может, дотянешь со своей «лавочкой»?

– Иди ко всем ведьмам! – недолго думая, посоветовал Эрик. – Я, между прочем, гитару тащу и пять кило картошки.

– Ты и раньше столько тащил, – пожал плечами Эмиль. – Теряешь квалификацию видать…

– Вот еще!!! Квалификацию! – вспыхнул Эрик. – Просто девчонки устали. Не морочь мне голову, Эм! Темнеет уже и дождь.

– Ладно. Ради девчонок, – сдался Эмиль так, как будто мы с Ив просили послабления. – Но рано утром, еще до рассвета продолжим путь.

– Само собой! – Эрик двинул с дороги прямо в гущу осинового подлеска, ломая на ходу ветки. Мы только успели услышать его бодрый призыв: – Дуйте-ка за хворостом, друзья! Будет вам отличный костер!

– Костер?! – с сомнением переспросил Эмиль и покорно повернул вслед за братом. – Ну, как знаешь.

Спустя полчаса мы дрожали от холода посреди мрачной мокрой поляны.

Эрик, по-видимому, решил экспериментировать. Подозреваю, что ради этого и затеял привал. Он просто свалил все принесенные нами дрова в кучу, любовно утрамбовал, приправил сверху внушительным еловым стволом и пошел на приступ. Чиркая огнивом и прибегая к каким-то новым заклинаниям, Эрик принуждал костер разгореться. Тот отвечал суровым молчанием и огня не давал.

Сгущалась мгла. Ночь вводила в лес войска теней, бесчисленные войска с противным оружием – холодом. Ноги закоченели и стало казаться, что ботинки жмут, давят что есть силы на пальцы, те онемели, пронзенные ледяными иголочками.

Эмиль молчал долго. Кутался в плащ и платил дрожью на зубах за свое тайное торжество. Костер не сдавался Эрику.

– Отлично! – оценил, наконец, Эмиль. – Столько лет тренировок явно пошли тебе на пользу!

– Можешь язвить сколько влезет! – гневно выпалил Эрик в ответ. – Рискнешь поспорить с «Книгой путешествий»?!

– Ладно, ладно, – Эмиль засунул закоченевшие руки в карманы. – Продолжай! До утра о-го-го времени...

Но промозглая ночь добралась и до Эрика. Торопливо потерев ладонями предплечья, он уложил, наконец, тонкий хворост «домиком» в центр дровяной крепости. Тяга пошла, пламя расцвело, озарив угрюмые лица. Весело и трудолюбиво огонь побежал по хворосту, завладел паутиной высохших веток, подобрался к центру, и нерешительно замер перед могучим стволом.

Прогнившей ели, стыдливо торчащей посереди костра, не помогла бы возгореться и дюжина флаконов керосина, Эрик же наивно рассчитывал обойтись заклинаниями из «Книги путешествий». Тараторя себе под нос, он бросился на колени и принялся дуть, что есть силы. Произошло то, что всегда происходило, когда Эрик вступал на извилистую тропу изобретательства. Огонь забился под напором тренированного дыхания певца и, не выдержав схватки, погиб. Оранжевые блики исчезли с лиц. Тьма вновь отгородила нас друг от друга.

– Делаешь успехи, – раздался спокойный комментарий Эмиля.

– Прибереги свое остроумие! – зло парировал Эрик. – Сами подсунули мне эти дрова! – Он в сердцах пнул тлеющие ветки и скрылся в кромешной тьме леса.

Эмиль пошуршал плащом, подцепил ногой ветки, но больше и пальцем не пошевелил. Крепость развалилась, никуда не годный еловый ствол откатился в сторону, и измученный костер вздохнул спокойно. Тлеющие угли, не торопясь, разгорелись в надежные язычки пламени, костер мирно выправился, затрещал и заплясал сам собой.

Когда Эрик вернулся с новой охапкой хвороста, он увидел, что огонь уже вовсю пылает, Ив нанизывает на тонкие прутики хлеб, поджаривает его до хрустящей рыжей корочки, плед разложен на земле, а в центре костра подбоченился наш старый походный чайник.

– Что это?! Что вы сделали?! – Эрик был просто вне себя от гнева.

– Золотое правило! – торжествующе ответил Эмиль. – Не мудрствуй зря - не мешай природе! Кстати, тоже из твоей любимой «Книги путешествий».

Нам просто повезло, что Эрик не умеет долго злиться. Сырой и свежий воздух наполнился пронзительным вкусом дыма. Ужин поспел и никого не пришлось уговаривать. Ели бутерброды, поджаренные на костре, пили обжигающий чай и думали, что ничего не может быть лучше такого чудесного ужина в ночном и тихом лесу. Дождь удалился на север с чувством глубокого удовлетворения. Костер быстро высушил одежду, а брезентовые плащи спасали от по-весеннему промозглой земли. Тело прогревалось слоями, а когда теплая волна дошла до души, я сдвинула с плеча плащ и отсела от огня.

Ив зевнула, высыпала заварку из чайника под куст малины и уселась рядом со мной на плащ.

– Слишком тихо в лесу, – она тряхнула белыми, точно снег, волосами, – не находишь?

В лесу действительно было тихо: трещал костер, с еловых лап капала вода, и все, я больше не слышала и не чувствовала ничего.

– Пока все спокойно, – пожала плечами я. – Но подежурить сегодня все-таки не помешает.

– Само собой, – горячо согласилась Ив. – Если костер потухнет, к утру мы окоченеем до смерти. А есть еще дикие звери. Остается самая малость, – она вздохнула, – объяснить это ребятам.

– Только не сейчас! – предупредила я. – Нельзя их трогать. Смотри, они свернули боевые флаги, и пока у них перемирие, я готова сама дежурить хоть всю ночь!

Мы поглядели на братьев. Ребята сидели на корточках у самого огня, выкатывали ботинками угли и пекли в золе картошку. Эти совершенно одинаковые, грязные, взлохмаченные, раскрасневшиеся от жары верзилы, эти мальчишки, неутомимые на споры, истории и приключения, мальчишки, с горящими глазами, с полными любви и отваги сердцами принадлежали нам. И мы любили их, любили ревностно и жарко, и ни ночи, ни холоду, ничему другому не потушить было тот огонь, который они зажгли в нас.

– Картошка, а? – с удовольствием обжигая печеной картошкой руки, приговаривал Эрик. – Казалось бы – простая штука, но волшебства! Ты вот смекни, братишка, сколько ее, голубушки, съедается в мире за день!!!

– Картошки-то? – Эмиль разломал пополам почерневший клубень. – Много! Что и смекать!? Возьми эту. По-моему, готова.

Эрик прихватил дымящуюся половину, откусил и с полным ртом промычал:

– Ага!

– Ты лучше прикинь, – продолжал Эмиль, дуя на оставшуюся часть, – за одну только ночь сколько разных удивительных снов видят люди!

В ответ Эрик только многозначительно задвигал челюстью и закивал.

Последний раз мы жгли костер одну луну тому назад, когда собрали в огороде прошлогодние листья и мусор, оттаявший после зимы. Но это совсем другое дело.

В кромешном мраке леса ярким сердцем пылал Костер Привала. Во всем мире не было места, уютнее этого. Пламя билось в своей неутомимой пляске, там, в недрах огня, в самом жару причудливыми драконьими пещерами переливались сосновые шишки. Поленья, сгорая, превращались в угольные горы, и сам дракон выстреливал под небеса гроздья ослепительных искр. Они летели и меркли.

Когда костер стал потихоньку затухать, Эмиль нехотя поднялся, подбросил охапку хвороста, да так и остался стоять в задумчивости посреди поляны. Хворост ярко вспыхнул, тени от язычков пламени потянулись вверх по стволам деревьев и по фигуре все еще стоящего Эмиля. Я смотрела на своего друга, а он смотрел в себя. И только когда случайно поймал мой взгляд, то махнул головой, отгоняя мысли, и с улыбкой кивнул: «Пора!»

– Ну, наконец-то! – сразу понял Эрик и полез в карман.

Наш ритуал открытия нового приключения возник еще в те далекие дни, когда, сбегая с уроков ради стоящей забавы, мы раскуривали в роще у академии одну трубку на всех. Это была старая дедушкина трубка, которую Эмиль привез с собой после первых летних каникул. Табак откуда-то доставал Тигиль. Позже Эрик купил себе в столице красную трубку из вишневого корня с объемной головой волколака на чаше. Так братья курили на пару, а я лишь иногда брала затянуться сладким дымом, пока не увидела в лавке гавани белую, как кость, простую изящную трубочку. Я остановилась перед ней, любуясь. Эмиль заметил и сказал: «Бери ее, она точно твоя. Только не увлекайся процессом.» Так у меня появилась собственная трубка, которая иногда идет в ход. Теперь я вытащила ее из рюкзака и передала Эмилю.