Схватка все продолжалась. Без Прии драться было, с одной стороны, тяжелее, а с другой — легче, потому что когда меч гладиатора снова коснулся его плоти, вся боль раны досталась ему одному.

Одному.

Фар хотел бы умереть иначе, но смерти нет дела до желаний ее жертв. Ее сила липла к нему тенью, ее дыхание падало на его шею, ждущую последнего удара. Кровь тянулась за Фаром по его следам рваной, дерганой сигнатурой. Несмотря на полученные раны, ему удавалось держать противника на расстоянии древка трезубца, но зрители уже начали уставать от однообразия погони. Толпа свистела и шикала: Кончай! У нас свое расписание бойни! Твоя смерть никого не развлекает! Воображаемые голоса, реальные мысли, крики, звучащие все громче. Фар уже и сам не понимал, зачем блокирует удары противника, зачем пытается добраться до него сам.

Смерть каждого хватает в одиночку.

— Фар! Я здесь! — звучал в голове ясный и твердый голос Прии. — Имоджен и Элиот требовалась помощь.

— Ты здесь? — удивился Фар.

— Здесь. Я же обещала. — Она вернулась и вернула ему смелость. Храбрость. — Элиот только что ушла. Твои отец и мать прощаются друг с другом.

Выпад, блок. Удар, кровь. Песок в глазах. Грязь в порезах. Ноги начали заплетаться. Так протянулось еще несколько минут, пока Прия не произнесла и трезубец после удара противника отлетел в сторону. Фар вскинул руки. Нет, капитуляция здесь не предусматривалась — теперь свою волю высказывала публика. Большой палец вверх, большой палец вниз. Отпусти или убей!

Крики смешались. Зрители вскидывали руки. Они жаждали крови. Им было скучно.

Император Домициан поднялся с сиденья и повернул запястье — в угоду толпе.

— Я здесь. Я здесь. Здесь. Здесь… — твердила Прия, в какой-то момент Фар почувствовал ее руку в своей. Стиснув пальцами ее ладонь, он опустился на песок. — Я здесь… здесь… Я люблю тебя.

Победитель приставил острие меча к затылку побежденного. Фар смотрел поверх зрителей, в небо. Улетел ли «Аб этерно»?

Дрожь прошла по облакам. Словно невидимая рука отрывала окружающую их голубизну.

Угасание все-таки нашло его.

Пожалуйста, скорее.

Tempus venit.

— Фар?

— Я тоже люблю тебя, Пи, — прошептал он. — Встретимся у чайного киоска.

Меч упал.

Жизненные показатели Фара замедлились. Мелодия скорби ударила в стены лазарета, пробежала через Прию вместо крови. Еще шестьдесят секунд, и некуда будет возвращаться, некого оплакивать. Тишина уже расцветала. Небытие разрасталось в целый сад, поглощая шкафчики с мед-патчами и топливные стержни. Когда золото ее «Бит-Биксов» начало тускнеть и отражения таять в нем, Прия Парех закрыла глаза в ожидании далекой мечты.

Смерть нагрянула в Амфитеатр Флавия. Побежденный гладиатор встретил ее с честью. Его имя вычеркнуто из списка ланисты; жизнь ушла кровью в песок. Все остальные, завороженные увиденным, оказались стертыми из книги истории под рухнувшим сводом небес. Те немногие, кто остался в живых, вспоминали рассказы о Помпеях после великого извержения. Но их истории тонули в пепле и тьме. Небо было пустым.

Пав на прошлое Рима и настоящее Фара, Угасание надвинулось, словно туман, вползая в окна, струясь по дорогам, поглощая все, что можно. Четыре станнера мигнули и исчезли вместе с людьми. «Инвиктус» растворился, как и те, кто находился в нем. Девушка на краю поля крепко обняла отца.

Одной лишь машины времени не достигло разрушение. Пусть и не самый проворный парень, Николас — за те секунды, что разделили приказ Эмпры «Уноси нас к Гадесу отсюда» и сигнал о сбое в системе на экране, — успел совершить прыжок. «Аб этерно» исчез из исчезающего неба за мгновение до того, как исчезло само исчезновение. Угасание настигло наконец то, ради чего погубило множество миров, проскользнув между замерших губ, найдя последнее содрогание сердца.

Замок и ключ.

Разрыв.

Мальчик, которого не должно было быть, стал мальчиком, которого никогда не было. Никто и глазом не моргнул, когда тело гладиатора просто исчезло. Его поединок вытек из пятидесяти тысяч памятей секунда за секундой, когда распутанная нить смоталась заново. Никто ничего не заметил, и зрители уже делали ставки на следующий бой.

Игры продолжались.

Ребенок родился — через две тысячи пятьдесят восемь лет.

ТАМАМ ШУД[14]

Был конец

Есть начало

Одно и то же они.

18 апреля 2371

Домой из Академии Фар всегда возвращался одним и тем же маршрутом, над Зоной 1. Больше всего Фару нравился отрезок пути над Старым Римом. Приникнув к окну, он выискивал взглядом старинные памятники: Пантеон, базилику Святого Петра, фонтан де Треви. И каждый раз сердце сжималось при виде Колизея. Фар не знал, откуда это чувство и как его назвать — ностальгия, тоска, томление духа. А может, что-то еще. Как будто сами камни притягивали и не отпускали взгляд.

Похожей одержимостью — но только к радужному кубику — страдал Грэм. Вот и теперь, повертев его в руках и выстроив все грани, он предложил пазл другу:

— Хочешь попробовать?

— Здесь лежит путь к унижению. Не хочу унижения.

Грэм все же сунул кубик ему в руку.

— Тогда разбей. Если я делаю это сам, то восстанавливаю слишком легко.

Совсем другое дело. Фар покрутил кубик наугад, пока он не стал напоминать разлив цветного масла для волос. Воздушный автобус пересек границу Зоны 2, напоминавшую сверху лес небоскребов. Старый Рим остался узкой полоской в заднем окне. Пассажиры входили и выходили на каждой остановке, слишком поглощенные мелькающей в сферах рекламой, непрерывными инфопотоками и новостными вбросами, чтобы обращать внимание на что-то еще и успевая лишь коснуться наладонником сканера для оплаты проезда. Большинство их Фар знал наглядно, но не по имени. Вот бы вернуться во времена, когда даже незнакомые люди заговаривали друг с другом.

Сегодня в вагон вошла настоящая незнакомка. Выразительные черты привлекали не столько какой-то особенной красотой, сколько строгостью и чистотой. Бледная, как туман над пустошью. Волосы почти такие же светлые, за исключением бровей, казавшихся едва ли не выгравированными. Лишь когда незнакомка подмигнула, Фар поймал себя на том, что не сводит с нее глаз.

Он отвел взгляд, уставился на пазл — сплошная путаница — и бросил кубик Грэму.

— Попробуешь угадать, какого цвета будут вечером волосы у моей кузины?

— Нечестное предложение.

— Почему же! Я сегодня ее не видел.

— Тем не менее преимущество у тебя, поскольку я с твоей кузиной не знаком и ее поведенческие модели знаю только по твоим рассказам. — Собирая кубик, Грэм даже не смотрел на него. Хвастун. — Все просто — статистика.

— К моей семье на статистике не подъедешь, — фыркнул Фар.

И ничуть не погрешил против истины. Если Имоджен была непредсказуемой, то его мать — настоящим статистическим выбросом.[15] Вместе с экипажем «Аб этерно» она не только вошла в историю, когда их машина времени совершила посадку 18 апреля 2354 года в 12.01 пополудни, но и совершила научное открытие. Выйдя из «Аб этерно», Эмпра Маккарти, Бергстром Хэммонд, Николас Нилл и Мэтью «Док» Хайот обнаружили на посадочной площадке себя самих. Казалось, из зеркала шагнули их двойники, если, конечно, не считать раздувшегося живота Эмпры. Обе команды застыли в полнейшем недоумении. Корпус спешно объявил режим секретности и приступил к допросу восьми путешественников во времени, которых должно было быть четыре. Но вопросы вызывали только новые вопросы. Ни один из экипажей не был, похоже, прошлой или будущей версией другого. Оба «Аб этерно» вернулись из 95 года н. э., но команда с небеременной женщиной провела там лишь несколько минут, после чего прекратила выполнение задания. Причина? Они обнаружили, что уже находятся там. Что касается экипажа с матерью Фара, то члены его заявили, что якобы не помнят последние часы их миссии. Ситуация еще больше осложнилась, когда следственная группа попыталась отправиться в 31 декабря 95 года и столкнулась с путаницей в посадочных уравнениях, которые никак не желали складываться. Машину времени просто отбрасывало, словно само время перестало существовать.