Может, такой шанс в конце концов и представится, но держать пари Эмпра не стала бы.

Даже сейчас она чувствовала, как толкается малыш; крошечные пятки колотили по внутренностям, а гладиаторы тем временем вставали напротив друг друга, крепко сжимая оружие в сильных руках. Гай оказался справа, как раз под ложей, отведенной девственным весталкам. Если бы Эмпра смотрела невооруженным взглядом, то не смогла бы на таком расстоянии различить его черты. Но снаряжение рекордера увеличивало детали. Она отчетливо видела гордый соколиный нос и темно-серые глаза Гая; пригнув голову, он внимательно изучал противника. Мускулы на ногах напряглись, ремни сандалий впились в икры ног — гладиатор готовился к прыжку.

Сердце заныло, и она тут же ощутила нарастающую боль.

А потом началось.

Эмпра с удивлением почувствовала, как что-то вытекает из нее; от горячей влаги намокла стола, и сразу же в коммуникаторе загудел голос Берга:

— Маккарти! У тебя жизненные показатели скачут! Ты что, собралась рожать?

Бой на арене уже начался. Первая кровь пролилась — не Гая, а секутора. Толпа мгновенно взревела.

— Маккарти! Отвечай! — Берг заговорил громче.

— Кажется, у меня… у меня воды отошли, — прошептала Эмпра, прикрывая рот рукой, и поднялась на трясущихся ногах.

Амфитеатр снов наполнился криками. Она не хотела смотреть, но не стерпела и оглянулась. На этот раз цели достиг клинок секутора. По левой руке Гая, опутанной сетью, расплывалось ярко-красное пятно.

— Немедленно тащи свою несчастную задницу сюда! — закричал Берг. Эмпра представила себе, как он сидит за пультом исторической консоли «Аб этерно» и взволнованно трет ладонью ежик седых волос. — Не заставляй ходить за тобой, Маккарти. Ты сама не захочешь увидеть меня в тоге.

— Иду, иду, — бормотала Эмпра. Ей не хотелось уходить, но Берг был прав. Здесь рожать нельзя. Происшествие привлечет слишком много внимания.

Сегодня время не на ее стороне.

Большая часть зрителей самозабвенно наблюдала за схваткой и не замечала беременной женщины, с трудом спускавшейся по ступеням трибун. К тому времени, когда она достигла арочного выхода, толпа криками обозначила еще два удачных удара. Даже находясь спиной к арене, Эмпра поняла это по хищным воплям.

Еще один, прощальный взгляд. Она ведь может себе это позволить, не так ли?

Эмпра увидела Гая, своего Гая. Он сражался. Трезубец казался продолжением его руки. Ужасная, трагическая сцена, но даже в ней Гай был прекрасен.

Уже покойник, напомнила себе Эмпра. И не имеет значения, сколько осталось до его смерти, секунда или десятилетие.

Тем не менее отвернуться оказалось не так просто. К тому же секутор, весь в ранах от трезубца, умудрился рассечь сеть Гая и теперь медленно, но неуклонно теснил его в угол.

— Маккарти, док говорит, что твои показатели ни в какие рамки не лезут. Скоро появится ребенок. Может, мне прийти, забрать тебя? — Голос Берга звучал в голове негромко, но настойчиво.

Отступать было некуда. Гай уперся спиной в стену, черные кудри на голове слиплись от пота. Острие меча секутора с каждым шагом все ближе.

Эмпра передумала. Она не сможет на это смотреть.

Никто не должен смотреть на такое.

— Не надо, я иду, иду. — Она отвернулась и, ковыляя, прошла в арку. Боль схватки резанула так, что побелело в глазах. И тут же Эмпру оглушил звериный крик жаждущей крови публики.

Бергстром Хэммонд ждал возле крышки люка. Двигатель МВЦ «Аб этерно» негромко урчал. Медицинские мониторы показывали, что у Эмпры учащаются схватки, и, судя по вскрикам в коммуникаторе, она испытывала невыносимую боль.

— Давай, Маккарти! Шевелись. Ты уже почти пришла! — Берг сам не знал, говорит ли он правду, потому что изображение на экране историка смазалось из-за слез, застилавших глаза Эмпры, а поле, на котором стояла машина времени, ничем не отличалось от остальных окрестных полей. Он застыл, сжимая ручку люка с такой силой что костяшки пальцев побелели, с трудом удерживаясь, чтобы не броситься бежать по Аппиевой дороге как есть, в комбинезоне.

Обошлось. Когда он распахнул крышку люка, Эмпра рухнула в его объятия всем своим весом. Он понес ее в медицинский отсек, чувствуя, как от ее слез намокает одежда на груди. Док уже ждал с закатанными рукавами и медицинскими патчами на изготовку, держа их веером, как колоду карт. Одного такого патча хватало, чтобы снять боль от раны средней тяжести, а Берг насчитал их с десяток. Но после очередного истошного крика Эмпры он подумал, что и десятка может не хватить. Никто не рассчитывал, что Эмпра надумает рожать на борту «Аб этерно».

— Нам нужно вернуть ее обратно в Центральный! Немедленно! — завопил док в сторону отсека управления, где инженер МВЦ проводил последние расчеты перед стартом. — Николас, вытаскивай нас отсюда!

В ответ корабль дрогнул, и двигатели подняли его в хмурое зимнее небо. Эмпра закричала снова. Из-за имплантов связи и коммуникаторов весь экипаж слышал стенания роженицы в усиленном варианте. Берг коснулся ладонью уха и удивился, что на нем не осталось следов крови.

— Дыши глубже! Держись! Всего несколько минут, и мы доставим тебя в настоящую больницу. — Док быстро наклеивал патчи на руки Эмпры; защитные пленки, порхая, падали на пол. Казалось, лекарства не действуют. Берг думал, что сейчас у него лопнут барабанные перепонки; из-за крена корабля он наклонился вперед и двинулся в носовую часть аппарата, где располагался отсек управления. Николас согнулся над панелью приборов.

— Во имя Гадеса! — Из иллюминаторов на Берга смотрело голубое небо, слишком яркое для будущего. — Что мы здесь до сих пор делаем?

— Пытаемся набрать высоту, чтобы избежать неприятностей. — Инженер был совершенно прав. Центральный, город будущего и пункт назначения корабля, столица Центральной Мировой республики, находился на этом самом месте на расстоянии примерно двадцати двух с половиной веков. Если «Аб этерно» не поднимется достаточно высоко, то прыжок во времени закончится тем, что корабль окажется в потоке движения воздушного транспорта. — Доверься мне, я сам хочу попрощаться с этим местом не меньше вас.

Голос Николаса дрожал от нетерпения, которое испытывали все мужчины в экипаже. Провести 364 дня в аппарате с внутренней площадью 65 квадратных метров, наблюдать, как уходит и приходит Эмпра, как у нее растет живот, штудировать номера старых голографических журналов, проводить два часа в день на тренажере для ходьбы — все это неизбежно вело к накоплению усталости и неистовому желанию вырваться из замкнутого пространства. Фактически вид Рима, раскинувшегося сейчас внизу, стал для Берга самым ярким зрелищем за целый год. С высоты открывался замысел строителей города — холмы, увенчанные храмовыми комплексами, Колизей размером с монету… «Аб этерно» завис над городом всего на секунду, чтобы Рим и время, в котором он пребывал, растворились в прошлом. Из 95 года нашей эры они переместились в Решетку. К иллюминатору приникла тьма, бескрайняя и жадная.

Пронзительные крики из лазарета становились все сильнее. Берг хотел сказать инженеру, чтобы тот поторопился, но знал, что это бесполезно. В Решетке времени не существовало. Часы остановились; то, что казалось секундой, могло длиться час, неделю, год, десятилетие. Вместо этого он уперся взглядом в иллюминатор, всей душой желая увидеть столицу мира такой, какой она будет в двадцать четвертом веке. За последние две тысячи лет Рим сильно изменился. Некогда захолустный город-республика стал Главой Мира, центром вселенной, потом — местом паломничества туристов с палками для селфи и, наконец, — Новой Главой Мира. Центр древней цивилизации поднялся на новые, небывалые доселе высоты могущества. Даже планировка города напоминала корону. В Зону 1 входили Колизей, Ватикан, бесчисленные базилики, фонтаны и пьяцца; они сформировали центр, и все сооружения Старого Рима находились под защитой Глобального Закона о сохранении исторического наследия от 2237 года. Вокруг центра располагались районы архитектурного модернизма. Очертания стремившихся ввысь зданий Зоны 2 горели огнями неоновой рекламы — они напоминали зубцы короны; небо усеивали летательные аппараты, снующие между громадами сооружений на различных уровнях. Безусловной достопримечательностью Центрального являлся Новый Форум, небоскреб, спроектированный знаменитым архитектором Бируком Текле. Все 168 этажей здания покрывала облицовка из позолоченного стекла. За золотистыми стенами под руководством двух консулов трудились шестьсот сенаторов, представлявших не менее половины различных регионов Земли.