Синкретическая красота города — все эти египетские статуи вдоль классических греческих зданий — сливалась в одно туманное пятно. Они успели отбежать достаточно далеко от «Инвиктуса», когда Имоджен наконец приготовилась вести их дальше.

— В Гадес провалились? Вы где, ребята?

— Это ты мне скажи! — Слава Кресту, римляне использовали подштанники, потому что Фар, хотя и ненавидел тесные панталоны, не любил ходить без трусов. Особенно в просторной тоге. И особенно — особенно — если приходится бежать.

Они мчались мимо почти новых изваяний древних богов, и пыль лизала им пятки. Мимо колесниц, запряженных лошадьми. Мимо покрытых иероглифами колонн. Мимо римского центуриона при всех регалиях. Вот ради таких ощущений Фар и путешествовал. От гонки через чужой век, резких воинственных криков, незнакомых лиц вокруг его охватывало радостное возбуждение. Чувствовала ли Элиот нечто подобное — дрожь от того, что они там, где им не следует быть, от времени, прогибающегося под их шагами?

Она остановилась. Фар сделал то же, хотя все его существо рвалось вперед.

Оказывается, они уже достигли библиотеки.

Как и многие другие здания в Александрии, библиотеку выстроили в стиле, прославляющем и греческих правителей, и благодатную землю Египта. Величественные колоннады охранялись еще более величественными сфинксами. Ступени вели во внутренний двор, образованный симметричными выступами главного здания. Великолепие трехэтажного сооружения удваивалось за счет отражения в бассейне.

Сегодня этим видом можно полюбоваться в последний раз. Величественное здание и кое-что из собрания рукописей переживут пожар, но оно никогда не будет прежним. Наступал закат старой славы, миг перед гибелью.

Имоджен видела все это на экране и испытывала те же чувства.

— Какая красота…

Дым валил сильнее, словно дыхание дьявола над плечом. Погибель, восстав, шла скорыми шагами. Элиот даже не посмотрела на приближающуюся стену огня. Хлопья пепла, которые должны были оседать на ресницах, скользили по щекам. Глаза ее буравили поверхность водной глади в бассейне, колонны, дверные проемы, словно отыскивая что-то…

Мы ищем вместе, напомнил себе Фар.

— Давай по-быстрому. Ты находишь «Вавилонскую историю» Беросса, я отправляюсь за Сафо. Встречаемся здесь через пять…

— Сафо моя! — Элиот уже бежала вверх по лестнице, мимо толпы сухопарых, ученого вида мужей, собравшихся во внутреннем дворе. Наблюдая за вздымающейся стеной дыма, они не заметили ее.

— Вперед, команда! — бормотала Имоджен. — Будем считать, «Вавилонская история» у нас в кармане. Тебе надо идти направо. В юго-восточный угол. Старайся не столкнуться с библиотекарями. Заметь, большая часть из них в хитонах. Начинаю жалеть, что выбрала тогу.

Элиот уже достигла главного входа, и отверстый проем поглотил ее. Фар топотал по ступенькам мимо зевак, жалея, что он не невидимка. И снова в победителях огонь. Почему они просто стоят и смотрят? Почему ничего не делают? Может, не знают, что делать перед лицом такого бедствия. Это чувство было знакомо Фару, он сам оказался между нескольких огней — амнезией, Элиот, заботой о сохранении корабля и выполнением этого плохо подготовленного задания.

Шаг за шагом, шаг за шагом. Пересечь двор, пройти к двери, попасть в библиотеку.

Потоки мглистого молочно-белого света проникали в оконные проемы, добавляя величественности интерьерам здания. Хотелось остановиться и задержать дыхание. Множество богов — греческих, египетских, живописных и резных — стояли между колонн, охраняя книги, которые они уже не могли спасти. Имоджен говорила, что в собрании библиотеки почти полмиллиона свитков. Цифра казалась правдоподобной, на экране тогда высветился ряд нулей. Только сейчас, задрав голову и обводя взглядом бесконечные ряды полок, Фар понял, как это много. Запах папирусов ошеломлял. Сколько же их тут, исписанных чернилами, плотно скатанных, уложенных на полки с ромбовидными ячейками. История, поэзия откровения философов, эпические поэмы, как много тысячелетий прогресса…

И все это вот-вот сгорит.

— Направо, — напомнила Имоджен.

Шаги даже не отдавались эхом от каменного пола, настолько велико было помещение. Он прошел мимо изваяния Анубиса — заостренные уши, собачьи клыки, туловище человека — и побежал вдоль полок. Оказалось, он здесь не один. Нашлись люди, отреагировавшие на дым, как на предупреждение; они отчаянно пытались спасти что удастся, набирая на руки столько свитков, сколько могли унести. Оставалось надеяться, что «Вавилонская история» лежит на полках достаточно высоко и никто из случайных посетителей ее не ухватит.

— Имоджен, говори со мной. Что мне искать?

Голос кузины звучал растерянно:

— Держись…

В самом конце длинного ряда полок Фар едва не столкнулся с кем-то. Человек увернулся, уронив свиток, но останавливаться не стал. Возможно, правильно сделал. В окна все гуще валил дым. Дышать становилось труднее…

— Где я? Тепло? Холодно? — спросил Фар, когда человек оказался вне пределов слышимости. — Мне спросить у кого-нибудь, куда идти?

— Нет! Прости, я потеряла свои заметки. Ты направляешься в юго-восточный угол здания. Последний ряд. Четвертая полка снизу. Четвертая ячейка слева.

Следуя этим инструкциям, Фар добрался наконец до нужного ряда. Четвертая полка располагалась гораздо выше его роста. Чтобы достать манускрипт, пришлось использовать лестницу. Она стояла в конце прохода. Несмотря на наличие у лестницы примитивного колесного устройства, Фар задыхался, докатив ее до нужного места. Воздух стал настолько едким, что и перевести дух, не закашлявшись, было невозможно.

— С тобой все в порядке, Фарвей? Старайся много не дышать.

Ага, прямо сейчас отключу эту основную функцию. Вслух, экономя кислород, Фар ничего не сказал, но, задержав дыхание, полез вверх по лестнице к нужной ячейке. Там оказались дюжины свитков, гораздо больше, чем он мог унести.

— Которые из них? — спросил он у Имоджен.

— Элиот говорит, верхние шесть.

— Шесть? — Свитки выглядели совсем не маленькими; в конце концов, они содержали историю мира. Фар не знал, как спуститься с ними по лестнице, и вовсе не представлял, как дотащит их до «Инвиктуса».

Ладно, что-нибудь придумает. Должен придумать. Фар начал выхватывать свитки по одному и бросать их вниз, на пол. Потрепанная добыча лучше никакой.

— Ой! Ай! Ах! Ох! — Его кузина сопровождала вскриками падение каждого манускрипта. — Осторожнее!

С шестым свитком под мышкой Фар спрыгнул с лестницы и принялся собирать остальные. Ползая по полу на локтях и коленях, хватая свитки, он снова мысленно благодарил римлян за их уважительное отношение к нижнему белью.

— Hic tu non sis.

Тебя здесь быть не должно.

Фар замер. Не из-за слов — он говорил по-латыни и не нуждался в переводчике, — но из-за голоса, который их произнес. В воздухе уже колыхалась туманная пелена, свет потускнел, все таяло в непроглядном сумраке словно во сне. Единственной материальной фигурой казалась женщина, стоявшая в конце ряда полок. Греческий хитон сиял белизной, и Фар знал, что не спит, хотя возможно, мозг отравлен дымом. Столько лет он представлял этот миг, ждал его, искал… И время, и место — все было не то и не так, но она стояла перед ним.

Его мать.

Оказывается, бдительность — всего лишь кодовое слово для «скуки».

Сидя на своем месте, Грэм в который раз просматривал цифровые показатели места высадки. С математикой и вселенским порядком все было нормально. Он и сам не знал, зачем снова и снова смотрит на экран, что боится там увидеть. С момента высадки не случилось ничего, внушающего тревогу. Или он так думал… Разум инженера пытался откалибровать странные сбои в работе памяти.

Он уже сожалел, что обещал поставить «Тетрис» на паузу. Нет игры — значит, сиди сиднем. Ничегонеделание толкало мозг к размышлениям, к анализу вещей, которые лучше бы оставить в покое.