Бутик «До и дальше» расположился на самой окраине. Цокольные стены покрывало голографическое стекло, запрограммированное на самые разные изображения. Прямо сейчас на них кипел жизнью джазовый клуб из 1930-х, а это значило, что на смене Бел. Когда они отворили дверь, лицо продавца дрогнуло — Имоджен знала, что гримаса скрывает недовольство. Она чувствовала то же самое, если за пять минут до закрытия появлялись клиенты. Но стоило продавцу увидеть волосы, как лицо его просияло.

— Имоджен! Дражайшая! — Он отложил вешалку, на которую пытался натянуть попонку для пуделя. — Пришла проверить график? Могла бы просто связаться по коммуникатору.

График? Ах да. Технически она здесь еще работала, но с последней смены прошла вечность: несколько дней во времени Центрального означали недели для Имоджен. Как бы ей ни хотелось уволиться, доступ к кладовым стоил того, чтобы числиться в зарплатной ведомости.

— Привет, Бел! Я… мы надеялись попасть в гардероб до твоего ухода.

— Мы? — Лицо мужчины просияло еще сильнее, когда он посмотрел за плечо Имоджен, на Грэма, разглядывающего наряд начала двадцать третьего века. — О! Кто это?

— Мой… — О, Крест… — Она не могла сказать коллега. Ее коллегой был Бел.

— Твой?.. — поторопил Бел.

Черт тебя дернул за язык! Она даже имени не могла сообщить, потому что тогда получился бы мой Грэм, и пауза затягивалась. Добро пожаловать, самый яркий румянец, когда-нибудь посещавший мои щечки.

С синим бантом рыбий хвост.

— Друг, — сердито закончила Имоджен. — Грэм — мой друг.

По крайней мере, она не видела смущенное лицо Грэма, так удачно оказавшееся позади. Имоджен уже провела большую часть дня, анализируя выражение его лица, стараясь вспомнить побольше о случившемся в Вегасе. Они танцевали вместе. От улыбки Грэма ей хотелось взлететь. А потом ночь распалась на осколки. Огни. Смазанные пятна. Тела. Выпивка.

Будь проклят «Бельведер» с его способностью развязывать язык!

Что-то важное произошло в те последние секунды… Имоджен была уверена в этом. Сдвинулось что-то исходное, фундаментальное; на целый день между ними повисло такое напряжение. Сбивчивые фразы, взгляды искоса, покашливания, и сердце ее то трепетало, то замирало. Именно вот такой неловкости боялась и она, и еще кое-кто.

Сейчас Грэм выглядел раскованнее. К нему вернулась обычная легкая усмешка; протянув руку, он представился:

— Грэм Райт.

— Рад знакомству. Бел Фишер. — Продавец пожал руку инженера и выразительно глянул на Имоджен, нескромно поиграв бровями.

— Можно нам зайти в гардеробную? — прохрипела Имоджен. — Пожалуйста.

— Конечно-конечно. Только поторопитесь. Я встречаюсь с Янсеном за ужином. Ну, для меня ужин, для него завтрак, учитывая, что он работает по ночам, и все такое. Я ведь рассказывал тебе про Янсена? Рыжий. Мечтательный. Работает в службе безопасности Корпуса. Это миссис Чан познакомила нас…

— Нас тоже время поджимает, — вмешался Грэм.

— В самом деле? — Бел переводил взгляд с Грэма на Имоджен. — По какому поводу? Ужин? Танцы? Интрижка?

Имоджен хотелось забиться под норковые шубы и впасть в спячку до конца жизни, но торговец уже направлялся к задней двери, чтобы отпереть вход в гардеробную.

— У нас вечеринка в тогах, — объяснила она.

— Ретро! Как романтично! Здесь, внизу, у нас широкий выбор. Тоги простые мужские, белоснежные, нарядные, трабеи и претексты. Есть даже несколько расшитых. — Бел махнул рукой в сторону кованой железной лестницы. — Ты дорогу знаешь. Только принеси наверх, что требуется, а я проведу через систему.

Бормоча слова благодарности, Имоджен поспешила спуститься по ступенькам. Шаги Грэма эхом отзывались сзади, подчеркивая то обстоятельство, что они остались наедине.

Что она наговорила в Вегасе?

И что скажет теперь? Говори, говори, скажи ему — звучали у нее в голове слова Элиот, которая оказалась не так уж и полезна для прояснения покрытых мраком событий в Вегасе, как надеялась Имоджен. Вместо того чтобы произвести рекогносцировку, она просто предложила Грэму, а не Фарвею, сходить с Имоджен за одеждой.

И вот они вдвоем, а у Имоджен нет слов.

Грэм тоже хранил молчание, но оно объяснялось открывшейся перед ним картиной. То, что работники «До и дальше» называли гардеробной, больше походило на громадный склад с лучшими образцами разных стилей, заботливо расправленных на вешалках. Некоторые эпохи были представлены богаче, чем другие. К 1920-м относился целый ряд платьев из бисера, в то время как 1120-е иллюстрировали всего несколько туник с широкими рукавами, использовавшиеся, вероятно, рекордерами в их экспедициях.

— Вот это гардеробчик. — Грэм присвистнул. — Есть какая-нибудь ленточка, дабы привязать к подножию лестницы, чтобы найти дорогу обратно?

Он шутил. Наверное, это хорошо, правда? А ей надо пошутить в ответ? Может, улыбнуться? А его это не отпугнет? Почему у нее мысли проносятся со скоростью тысячи километров в час, а сама она стоит как парализованная?

Соберись, Маккарти.

— Нет нужды. — Имоджен знала это место вдоль и поперек. — Секция «до нашей эры» вон там.

— Значит, отсюда ты берешь костюмы. Меня это всегда интересовало.

— Корпус тоже пользуется.

Остановившись, Имоджен сняла с вешалки корсет восемнадцатого века из китового уса.

— Знаешь, этими штуками женщины уродовали себе грудную клетку.

— Ужасно. — Грэм сделал большие глаза, и Имоджен только сейчас поняла, что держит в руках.

— Правда?

Пометка для себя: избегать демонстрации предметов нижней женской одежды. Вызывают испуг, как у оленя, попавшего под свет фар. Она повесила корсет на место и пошла дальше, к секции «до нашей эры», которая оказалась меньше отдела «наша эра». Объяснялось это тем, что люди до нашей эры не располагали большим выбором материалов. Растительные краски, льняное волокно, овечья шерсть. Черт побери, некоторые греки предпочитали обходиться вообще без одежды!

И все же здесь было из чего выбирать. Александрия являлась портовым городом, основанным греками в Египте, а это означало, что Фарвей с Элиот могли одеться в разные стили. Сорочью натуру Имоджен тянуло к египетским облачениям — драгоценности, сурьма, золото, но подобное великолепие привлекло бы лишнее внимание. Лучше всего одеться попроще.

— Мужская тога или хитон? — Она сняла оба предмета одежды с вешалок. — Вот в чем вопрос.

Грэм, прищурившись, посмотрел на оба наряда из льна.

— Есть разница?

— Римское или греческое. Там будут римляне, особенно в части города, занятой Цезарем. Фарвей бегло говорит на латыни, поэтому безопаснее прикинуться римлянином, если переводческая техника выйдет из строя.

— Ты сказала Белу, что мы пришли смотреть тоги, — напомнил Грэм.

Имоджен отобрала мужскую тогу для Фарвея и столу без украшений для Элиот. Под вешалками, выстроившись в ряд, стояла кожаная обувь. Изготовленная не так искусно, как ее собственная — прямо из мастерской, — она все же мало чем отличалась от оригиналов.

Одежда: готово

Обувь: готово

Чувство собственного достоинства: почти в порядке, и не благодаря Белу.

Особенно если удастся уйти отсюда, не сморозив какую-нибудь безнадежную глупость.

Однако Грэм и не спешил уходить. Он снял с крючка яркую пурпурную тогу.

— В такой вещи, должно быть, удобно.

— Чертовски удобно. Весь день ходишь, как в облаке. — Имоджен кивнула на золотое шитье по кайме наряда. — И эффектно. Их надевали полководцы на свои победные шествия.

— Ты так много знаешь. — Грэм обвел взглядом склад: платья эпохи Регентства, неоновые комбинезоны, доспехи и смокинги. — Здесь столько всего нужно знать.

— И это говорит парень с двумя академическими дипломами.

— Никогда не изучал историю. — Улыбался он уже не криво, а открыто и добродушно, во весь рот. — Все, что ты делаешь, удивительно.