Многие годы, проведенные во мраке, в отчаянном стремлении к свету, который всегда был в ней — в Мхайре, и в сыне. Один источник света уже погас и больше никогда не озарит ему путь, но воспоминание о нем будет согревать его до самого дня смерти. Другой — стал тусклым и отчаянно старается продолжать гореть. И на Кейне лежит ответственность взлелеять этот огонь, чтобы он заблистал вновь.

Он вспомнил предсказание провидицы.

«Ты послал Сломленного короля на смерть».

Это предвидение оказалось ложным. Магнар здесь, и он — в безопасности. Ему и его сыну был дан второй шанс. Возможность начать все сначала. Кейн безмолвно поклялся, что использует ее и сделает все, что в его силах, в оставшиеся ему годы. Он сделает это для Мхайры.

— Ты плачешь, — заметила Коринна.

Она и Брик обменялись кольцами, и теперь у обоих на пальцах были золотые ободки.

— Слезы радости, — сказал Кейн. — Поздравляю, девочка. Ты сделала хороший выбор. Пророчество или не пророчество, но ему суждены великие дела, вот что я думаю.

Он обнял юную чародейку, а затем — Брика.

— Позаботься о ней, — сказал Бродар.

— Конечно, — обещал Брик. — Ты нас навестишь? Когда вернешься из Города Башен?

— Непременно, — заверил Кейн.

— А Джерек? А ты?

Волк держался поодаль. Этот человек никогда не проявлял чувств открыто, но, к несказанному удивлению Кейна, он протянул руку и похлопал Брика по плечу.

— Так, — проворчал Джерек. — Я тебя навещу.

Кейн простился с новобрачными. Выступить духовным отцом для Коринны стоило ему неимоверных усилий, и его отнюдь не обрадовало появление барда, Дрожуна, с листом пергамента в одной руке и пером — в другой.

— Бродар Кейн! — воскликнул он. — Минутку твоего времени! Я тружусь над поэмой, о которой говорил тебе.

— Может, позже, — проворчал Кейн. — Заходи ко мне в палатку, если захочешь. А сейчас мне нужно отдохнуть.

— Конечно, я понимаю.

Несмотря на сказанное, Дрожун топтался на месте, и тут Рана подошла к Брику с поздравлениями. Огненноволосый юнец что–то ответил и, повернувшись, указал на Кейна, который заметил, что чародейка подняла на него глаза.

— Что–то не так? — спросил Кейн Дрожуна.

— Нет. Это парадокс, вот и все. Счастливый конец — последнее, на что все рассчитывали.

— Жизнь полна сюрпризов, — заметил Кейн и вновь посмотрел в сторону Брика.

Он ожидал наткнуться на злой взгляд Раны, которая, возможно, спорила с юнцом, призывая его держаться подальше от престарелого убийцы, печально знаменитого Меча Севера. Человека, у которого за душой — ничего и ни для кого, особенно — для подающего надежды парня, перед кем открыт весь мир. Вместо этого она встретила взгляд Кейна и улыбнулась.

Теласса сияла, как жемчужина под ярким солнцем.

Саша никогда прежде до конца не осознавала, насколько прекрасен этот город. Возможно, ей потребовалось пройти через ад — и свой собственный, и почти буквальный, — чтобы научиться видеть хорошее даже среди всего столь неправильного и уродливого.

Улицы, ведущие к дворцу, были переполнены людьми. Она вспомнила, как шла по этому проспекту ночью, рядом с сестрой, под музыку невидимых инструментов. Сейчас по поводу предстоящего события воздух наполняли радостные мелодии, а не гипнотическая пульсация, как перед Осеменением. Под совершенным летним солнцем, в окружении улыбавшихся лиц легко было забыть те ужасы, которым подвергала свой город Белая Госпожа, чтобы обеспечить его безопасность.

Мраморный дворец словно выплавился из мерцающего воздуха впереди. Именно здесь Белая Госпожа Телассы и Танатес, король–чародей Далашры, скрепят брачные узы и союз, путь к которому занял пятьсот лет.

Она увидела группу горцев, ожидавших у ворот дворца, — Карна Кровавого Кулака и Брэндвина с небольшими эскортами воинов. Несколько поодаль находились Бродар Кейн и Джерек вместе с молодым человеком, вероятно Магнаром, сыном Кейна. Заметив девушку, старый воин махнул ей. Улыбнувшись, Саша махнула в ответ. Здорово, что он поправился.

Даварусу Коулу, однако, было не вполне хорошо. Сменив кожаный наряд на свежую пару брюк и белую льняную рубашку с широкими манжетами, он выглядел очень привлекательно, хотя несчастное выражение его тревожаще бледного лица несколько портило впечатление. Лоб юноши блестел от пота — явно не только из–за жары. Даварус качал головой, словно прислушиваясь к чему–то, что мог слышать один он и что ему, очевидно, не нравилось.

Наклонившись к нему, Саша прошептала:

— Ты нормально себя чувствуешь?

— А я нормально выгляжу? — выпалил он в ответ.

— Нет. Потому я и спрашиваю.

— Не притворяйся, что тебя это заботит.

Саша остановилась, как вкопанная, посреди проспекта.

— Ты же знаешь, что меня это, блин, заботит, — прошипела она. — Сегодня не ты в центре внимания, Коул. Если собирался вести себя, как кретин, тебе не стоило идти.

В ответ он посмотрел на нее так, что она похолодела. Не только ярость встревожила ее в его глазах. Она увидела в них голод. За те годы, что Саша знала Коула, он внушал ей разные чувства, но никогда раньше от него не исходила угроза.

— Похититель не питался уже несколько месяцев, — проговорил он хриплым шепотом. — Я люблю тебя, Саша, но тебе нужно знать, что мне хочется извлечь Проклятие Мага и всадить его тебе в грудь. Я хочу накинуться на толпу и перебить всех до одного. Сделать так, чтобы мраморные улицы покраснели от крови. Таково мое проклятье. Не путай: я чудовище, а не кретин.

Ошеломленная услышанным, Саша мучительно подбирала слова.

— Мне очень жаль, — начала она, но Даварус уже повернулся и бросился в толпу горожан.

Глядя ему вслед, девушка испытывала одновременно чувство вины и страх.

Пока Саша раздумывала, не кинуться ли за Даварусом вдогонку, ворота дворца перед ней медленно открылись. Из них появился член Совета и вежливо попросил собравшихся горцев отойти от входа. Откуда–то из города донесся звук гонга, такой громкий, что его, должно быть, усилили с помощью магии.

К дворцу маршировал отряд вооруженных Белых Плащей. Толпа на проспекте расступилась, и Саша оказалась на обочине вместе со множеством зевак. Мгновением позже она поняла почему. К дворцу безмятежно и плавно шествовала ослепительно прекрасная в своем свадебном платье, подлинном произведении искусства, над которым целый месяц трудились несколько лучших швей города, Белая Госпожа Телассы.

За лордом–магом тянулись ее служительницы. Саша ахнула. Их были сотни, этих кукол с фарфоровой кожей, которые следовали за хозяйкой нескончаемой извивающейся процессией.

Белая Госпожа достигла дворцовых ворот и повернулась к собравшейся толпе. Там она подождала, пока Нерожденные выстроятся тремя длинными шеренгами позади нее.

Лорд–маг Телассы медленно воздела руки к небесам. Саша находилась довольно далеко, и у нее был не очень хороший обзор. Она сосредоточилась на вечной чародейке, ее усиленные имплантатами глаза сфокусировались, и неземная красота Белой Госпожи заполнила собой все поле ее зрения. Бессмертная волшебница заговорила, и в ее голосе зазвучала великая скорбь, глубина которой могла бы поспорить с водами огромной городской гавани.

— Я предстала перед вами в этот самый радостный из дней, чтобы попросить прощения, — сказала она, и ее голос несся по длинному проспекту, словно успокаивающий ветерок. — В течение пяти сотен лет я стремилась сделать этот город подобным маяку во тьме. И все же там, где есть свет, есть также и тень. Я совершала ужасные деяния, чтобы сохранить независимость нашего города. Я не могу отказаться от этих деяний или от безрассудных жертв, которых требовала от вас.

За словами Белой Госпожи последовала тишина. Затем послышался ропот, людей с невероятной быстротой охватывало смятение. «Они не знают, — напомнила себе Саша. — Совет отравил городские запасы воды и стер людские воспоминания. Зачем она говорит им все сейчас?»