О победе комсомольцев второго воздухонагревателя газета «Тайгастроевец» известила строителей на следующий день.

«Кто догонит комсомольцев-огнеупорщиков второго воздухонагревателя?» — читали рабочие.

Полотнища и транспаранты уже висели в доменном цехе на лесах печей, на эстакаде, на воздуходувке.

— Подумаешь, цацы! — говорили украинцы. — А мы не давали по четыре с половиной? И без шума!

Звеньевых Смурыгина и хозяйственного Василия Белкина задело за живое: черноусый Яша Яковкин обогнал их. Каждый провел беседу в своем звене.

— Вот тебе и Яшка-таракашка!

Через день Смурыгин дал четыре с половиной ряда, а в раннюю смену Василий Белкин выскочил на пять!

— Вот те на!

— Без обмана?

Фанерную доску, на которой записывали результаты соревнования, сменили по требованию звена Яши Яковкина на новую; ее выкрасили, расчертили; разлиновали.

— Думаешь, поможет? — шутили белкинцы.

Сам Белкин, потеряв степенность, носился с газетой, в которой сообщалось о работе его звена, и читал каждому, с кем встречался.

— Смеется последний! — не сдавался Яша Яковкин. — Мы еще скажем свое слово!

— Да уж вы его сказали!

— В среднем мы даем сейчас по пол-листа. У нас впереди пятнадцать дней, а выложить надо десять листов. Не хватает пяти дней. Откуда их взять? — не то спрашивал, не то советовался с Надеждой Степановной бригадир Ванюшков, довольный тем, что бригада его отличилась на строительстве и что он, молодой огнеупорщик, «поставил фитили» старикам.

— Подумаю. А пока, Ванюшков, смотри, чтоб ребята ни в чем не нуждались. Если чего там у вас не хватает в быту, скажи. Я обращусь в партийный комитет и к товарищу Гребенникову.

Вечером Гребенников вместе с Роликовым и Женей обходил доменный цех.

— Товарищи, вы о сроках помните? Как с профессорским воздухонагревателем? — спросил Гребенников начальника цеха.

— О сроках мы помним, а вот комсомольцы насадку поломали сегодня. Полдня — впустую!

На лице Роликова можно было прочесть: «Я предупреждал...», но злорадства не чувствовалось.

— Сами и выправили! — заступилась за ребят Женя Столярова.

— Значит, пройденный этап, — спокойно ответил Гребенников. — Скажите лучше, что вы решили предпринять, чтобы вместо полулиста, который молодежь выкладывает, ребята могли дать по три четверти?

— Они и пол-листа с трудом выкладывают. Работают рывками, неритмично. Не знаю, три четверти никак не дадут, — ответил, подумав, Роликов.

— А дать надо. Помогите им выравнять ритм работы. Научите. Ведь они хотят работать, хотят, но не умеют.

— Я это и делаю, учу, но у них нет системы. А на молодых инженеров положиться, к сожалению, не имею оснований.

Гребенников глянул на Роликова: лицо инженера измазано кирпичной пылью, синяя спецовка разорвана.

— Срывают вам работу молодые инженеры? — спросил с иронией.

Роликов помолчал, а про себя подумал: «Вам кажется, что Роликову завод — чужая косточка? Ну и думайте, что вам угодно...»

Они идут дальше, вдоль дорожки, по которой катали подвозят к домнам огнеупор. С одной тележки упал на землю кирпич. Каталь не обращает внимания. Роликов поднимает кирпичину и кладет в штабель. Он замечает, что на дорожке валяется еще несколько кирпичей. «Разбросали, ходят, топчут, и хоть бы кому в голову пришло подобрать... — думает он, нахмурившись. — Недостает только, чтобы Гребенников заметил это безобразие...»

Начальнику цеха неловко за беспорядок на участке, и он хочет, чтобы Гребенников скорее ушел в другой цех. Но Гребенников останавливается и тоже оглядывает штабели, смотрит на валяющиеся кирпичи.

— Мне кажется, товарищ Роликов, вы неудачно выбрали место под штабели. Вам приходится перебрасывать кирпичи с места на место по нескольку раз. Лишняя затрата рабочей силы и порча кирпича.

«Замечание верное», — думает Роликов.

— Место выбрано подходящее. Потери неизбежны.

А про себя решает: «Надо переменить. Этого Гребенникова не проведешь. Вон там будем складывать. И никаких «перевалочных баз».

— Беспорядок в цехе — вовсе не неизбежное зло! — замечает вскользь Гребенников.

Подошла Надя.

— Товарищ Гребенников, у нас не хватает пяти дней. Обидно будет, если сорвемся.

Он по-отечески выслушал молодого инженера.

— Пять дней — не проблема! На пять дней позже, ну что ж... — заявляет Роликов.

Надю передернуло.

— Дали слово, значит, обязаны сдержать.

— Вот что, товарищи, наладьте-ка вы субботник, — предложил Гребенников.

— Субботник? Ничего не выйдет. И так работают, если говорить прямо, на пределе, — Роликов был сугубо практический человек.

— Идея! А мы не догадались! Нагоним целый день! — покосившись на Роликова, Надя буркнула: — Плохо, когда люди ни во что не верят... И своим неверием заражают других.

— На субботник пойдут, я за комсомольцев ручаюсь. Надо только по душам потолковать с народом, — поддержала Женя.

— Вот и поработайте!

Наступил обеденный перерыв, Женя и Надя пошли к бригаде.

Надя с первых дней не взлюбила Роликова, она наблюдала за его работой, следила за ним, но не могла обнаружить в действиях начальника цеха чего-либо преступного. У инженера был тяжелый характер, он не любил новшеств, брюзжал на все и всех, но это еще не давало оснований видеть в нем врага.

— Знаешь, Женя, не лежит у меня душа к начальнику цеха. Ну, не лежит — и все. Специалист он, возможно, неплохой, а чужой мне человек. Не нравится.

— Леший с ним! Лишь бы не вредительствовал!

Они прошли к бригаде. Ребята сидели на земле и курили. Сережка Шутихин рассказывал, как за ним смотрели в больнице.

— Ох, ребятки, там сестрица... Я как глянул, так и сомлел... Говорю доктору, когда повязку снимите?

— Пустобрех! — сказал Василий Белкин. — Кто на тебя посмотрит?

— Не мешай. Что ж сестрица?

— Сестрица? Такая, говорю вам, что не знаешь, как подойти. Только разгонишься, а в горле дух забьет и стоишь пень-пнем. Сестрица фырк и — пошла...

— И до чего ж есть красивые девушки! — воскликнул задумчивый Гуреев. — Встретишь такую и можешь смотреть на нее хоть целый день...

Лицо его стало мечтательным, и от этого еще более увеличилось сходство с девичьим.

— Это правильно! Поездил я за свою жизнь по свету немало, — сказал Яша Яковкин. — И заметил я, товарищи, что всюду много есть красивых девушек — и в городах, и в селах. Иной раз остановишься на самой захудалой станции или даже на разъезде, смотришь: идет розочка, глаз не отведешь. И думаешь, да... Красивый у нас народ. Ничего не скажешь!

Яша Яковкин уверенно поглядел вокруг и пощипал усы.

Когда Надя и Женя приблизились, ребята умолкли.

— О чем беседа? — спросила Надя.

Промолчали.

— Ты, видно, Яковкин, рассказывал про разные разности, да? — спросила Женя.

— И я, и другие...

— Ну, ладно, товарищи. Есть к вам дело. Сами видите, пять дней осталось до срока. Неужели не закончим профессорского воздухонагревателя? Неужели не выполним обязательства?

— Конечно, обидно. Сколько разговоров, а к сроку агрегата нет, — сказал Ванюшков. — Думаю, каждый готов слово комсомольское сдержать. И профессору будет приятно. Так, товарищи? И то, что мы сделаем, не только для нас почет, а и для строительства. Да и для души как бы подарок.

— Мы и без этого хорошо работаем, — заметил Шутихин. — Можно подумать, что мы хоть и работали хорошо, да про запас что-то оставляли. Это неправильно. И обидно...

— Что ты хочешь сказать? — покосилась Надя.

— Я сказал... Мы про запас ничего не оставляли, каждый отдавал, что имел. А если надо быстрей, то тут вы должны что-то придумать, инженерное. Может, третий подъемник или другое что.

— Первое августа — не праздник. Это не 7-е Ноября! — заметил Белкин, опасаясь, что первенства не удержать ему, если ребята поднажмут.

— Нехорошо так говорить, — с возмущением сказала Столярова. — Слово комсомольское дали к первому августа кончить, значит, надо кончить. Праздник или не праздник: слово комсомольца!