День солнечный, перед инженерами открывалась панорама строительства. Машины тронулись, набирают ход.

«Все это очень хорошо, — мелькает в сознании Нади, — но почему я одна такая несчастная?..»

Телеграмму о выезде на строительство молодых инженеров, переданных по разверстке ВСНХ, Гребенников получил несколько дней назад. Вечером он получил телеграмму из Новосибирска. Инженеров следовало ждать с часу на час. Он обрадовался и пошел к Журбе. Было часов одиннадцать вечера.

После возвращения из Москвы у Журбы накопилось много работы, и он пропадал то на площадке, то на подсобных заводах, то на ближних и дальних карьерах.

Гребенников нашел Николая дома. Журба сидел за столом и что-то писал.

— Получил телеграмму!

Журба взял телеграмму и, придерживая ее пальцами, сделал сначала из газетной бумаги закрутку.

— Что ж, в порядке. Людей разместим в доме молодых специалистов.

— Едут и вербованные. Вот вторая телеграмма из Свердловска. Я решил бросить завтра плотников на тринадцатый барак. Что скажешь?

— А не лучше ли, пока прибудут огнеупорщики для коксового, разместить вербованных в девятом?

— Можно в девятом.

— У меня есть сведения, — сказал Николай, — что среди молодых специалистов, которые едут к нам, немало партийцев.

В окно смотрело звездное небо, от реки веяло прохладой, и в воздухе не ощущалась цементная пыль, от которой обычно першило в горле. Николай посмотрел на свои сапоги, складочки которых забила грязь, потом снял их и, опрокинув, похлопал друг о друга. Насыпалась горка песку. Под кровать покатился камешек.

— Кстати, откуда ты знаешь, что среди прибывающих много партийцев?

— Мне писали...

— Кто?

Николай занялся аптечкой, висевшей над кроватью, вытаскивал пузырьки, смотрел на свет и, найдя нужное, вскрыл флакончик, затем смазал натертую ранку.

— Эх, ты, бездомный! И почему не женишься? — ворчал Гребенников. — До каких пор будешь холостяковать?

Босиком Журба прошел к окну и глубоко вдохнул ночной свежий воздух. В кармане лежало печальное письмо от Надежды, а под подушкой — радостная телеграмма. Девушка, которая стала ему таким дорогим человеком, должна приехать завтра. И он думал, чем бы встретить ее, что бы такое приятное ей сделать?

На рассвете Журба собрался в тайгу: на высокогорном лугу росло много цветов. Но едва, вышел, как его догнал посыльный от Гребенникова.

— Товарищ директор просит вас срочно зайти.

Журба вернулся. Гребенников был до крайности расстроен, таким Журба его давно не видел.

— Мне сообщили, что на Улалушинском заводе разворовали кладовую, рабочие сидят голодные. Черт знает что такое! Немедленно поезжай, разберись, успокой народ. Виновных вели арестовать. Бандитизм! С тобой едет уполномоченный ГПУ.

Делать было нечего. Николай написал Наде записку, но в последнюю минуту и записку увез с собой.

Инженеры приехали в одиннадцать часов утра. Гребенников пригласил их к себе в кабинет. Пришел Бунчужный.

— О, да тут мои старые знакомые! — воскликнул Федор Федорович, встретившись с Волощуком, Коханец, Шаховым и другими днепропетровцами. — Теперь будете на практике сдавать мне курс специальной металлургии!

Гребенников и Бунчужный провели беседу с молодежью, познакомили с планом строительных работ, прикрепили к участкам: Коханец и Волощука направили в доменный цех, Митю Шахова — на строительство мартена.

— Да ведь мы не строители, а эксплуатационники! — заикнулся Шахов.

— Расширять надо, товарищи, специальность! Расширять горизонты. Без этого мы не справимся со своими обязанностями, — заметил профессор Бунчужный, отлично понимая смущение инженеров.

— А теперь идите, товарищи, устраивайтесь, отдыхайте. До завтра!

И на новом месте у молодежи в первые часы после приезда стала такой вдруг значимой забота о себе: дом молодых специалистов, своя комната, свои соседи, примус, столовка ИТР, разные мелочи, которых не замечаешь за работой.

Искупавшись в реке — вода была очень холодная, горная, — Борис и Митя постучались в дверь к Наде. Она сидела на постели, усталая, побледневшая, такая необычная для товарищей, знавших ее несколько лет.

— Ты что? — спросил Митя, видя, что Надя даже не обернулась.

Она молчала.

— Что с тобой? Нездоровится?

— Ничего. Устала.

— А мы — за тобой. Давай побродим по площадке, по соцгороду.

Надя поднялась. Машинально надела синюю вязаную кофточку, поправила волосы, глянула в зеркальце.

На пустыре шла геодезическая работа, продолжалась стройка социалистического города; то там, то здесь высились горы кирпича. К заводской площадке беспрестанно подвозили лес, камни, огнеупор, металлические конструкции, прокладывали новые железнодорожные ветки; между Верхней колонией и заводом строился туннель для автомашин и пешеходов: товарные поезда задерживали автотранспорт иногда по нескольку часов, и рабочие предложили построить туннель. Он тянулся почти километр.

Инженеры прошли на площадку. В доменном цехе высоко поднимались две домны; пять воздухонагревателей стояли в лесах; под остальные рыли котлованы. На ярусах лесов висели красные огнетушители «Богатырь». На третьей домне шла сборка и ручная клепка опорного кольца. Заклепки нагревались на передвижной жаровне, у которой стоял щуплый паренек лет четырнадцати. На нем мятая кепчонка, рубаха без пояса, узкие порточки. Мальчик завистливо поглядывал на клепальщиков, которые работали у опорного кольца.

— Как звать тебя? — спросила Надя, заинтересовавшись мальчуганом.

— Сановай.

— Откуда?

— Алтай! — и он показал рукой на юго-запад.

— Нравится тут тебе?

— Ошинь...

Зубастой пастью вгрызался в землю экскаватор. Легко и бесшумно поднимались руки кранов; в прозрачном, как стекло, воздухе повисали десятки тонн леса, металла, кирпича. За отвалом кирпича на дверях небольшого временного сооружения висела табличка. Химическим карандашом было написано: «Комсомольская ячейка доменного цеха».

Инженеры ходили по участкам, спускались в котлованы, расспрашивали рабочих, что кто делал, как выполняют нормы, какие встречаются трудности в работе. В прокатном цехе на участке блюминга огнеупорщики выкладывали ячейки нагревательных колодцев. Ажурное сооружение занимало большое пространство и поразило молодых инженеров сложностью архитектуры.

— Художники! — заметил Митя Шахов, залюбовавшись работой огнеупорщиков.

— Цэ наши... — сказал Петр Занадырин Лене Слюсаренко, вслушиваясь в речь приезжих. Обоих еще весной перебросили на строительство цеха блюминга, Петр радовался, что вот здесь — начало его настоящей работы, что пройдет немного времени, и он станет прокатчиком, будет, как ему обещали, машинистом слитковоза. Вот это дело!

— Звидкы, вы, хлопци? — спросила Надя, услышав, как переговаривались ребята.

— З Украины. З Днипропетровська.

— И мы з Днипропетровська! Де вы там працювалы?

— На заводи Петровського. Я був за машиниста ножыць, вин — в мартэнивському цеху.

— В мартэнивському? — набросился Шахов. — Хочеш перейты до мэнэ, в мартэнивський цех?

— Охочэ.

— Гаразд! Тоди вважай, що ты вже працюеш в мартэнивському, — и Митя хлопнул Леню Слюсаренко по плечу.

Вечером площадка строительства сияла в огнях, как новогодняя елка. На высоких мачтах и в глубоких котлованах, над строящимися цехами и над зданием заводоуправления горели фонари, лампионы, прожекторы. На тонких металлических конструкциях работали верхолазы-электросварщики. Фиолетовое мигание слепило глаза.

Стройка развернулась полностью, и всюду ощущался ее пульс.

— Тут, кажется, обошлись без нас... — сказал Митя Шахов, и нельзя было понять, что сквозило в его голосе: восхищение ли коллективом тайгастроевцев или досада, что обошлись без них...

Вместе с днепропетровцами в том же вагоне приехала к Радузеву Люба с Люсей.