Арбузов вылил на него ушат грязи.

Собравшись с силами, Журба стал доказывать свою правоту, но Арбузов окатил его новым потоком оскорблений, несправедливых упреков и обвинений.

— Вами уже занимаются соответствующие органы, дело передано прокуратуре. О ваших деяниях сообщено ЦК. Кстати, можете познакомиться вот с этим документом, полученным третьего дня.

Арбузов брезгливо швырнул белую бумажку на край стола. Журба прочел. Это был приказ ВСНХ об отстранении его, Журбы, от работы. Приказ подписал заместитель председателя ВСНХ Копейкин.

— Думаю, что вам придется расстаться и с партийным билетом.

Журба встал.

— Товарищ секретарь крайкома, все, в чем вы обвиняете меня и Абаканова, основано или на недоразумении, или на лжи и клевете. Работу мы провели добросовестно, не щадя своих сил. Наши материалы могут выдержать любую экспертизу, хотя группа находилась в тяжелом положении. Но обо всем этом, видимо, мне придется говорить в ВСНХ и ЦК.

— Да, мне об этом говорить нечего, я знаю о вас больше, чем вы допускаете.

Выйдя на улицу, Журба долго не мог собраться с мыслями. Такого удара ему не приходилось испытывать за всю свою жизнь. «Так оплевать, опозорить... Доработались, дождались... Так вот чем встречает тебя новый год».

Он стоял возле подъезда крайкомовского здания, лишившись даже той обычной выдержки, которая не покидала его в самые тяжелые минуты.

Куда же теперь? Что делать?

И он пошел в филиал Гипромеза.

Грибов, столь обходительный прежде, постарался отделаться от неприятного визитера поскорее.

— Не скрою, товарищ Журба, вас здесь считают главным виновником срыва плана работ филиала. Вы задержали людей вопреки моим категорическим указаниям Абаканову. Но вы не подконтрольны мне, и вашу судьбу решает ВСНХ. Я же вынужден решить судьбу служащего моего учреждения, имея на то указание свыше: Абакаков отстранен от работы. Дело о нем передано прокуратуре. Вы человек военный, сами понимаете, что без дисциплины не может работать советское учреждение. Если каждый начнет делать, что ему заблагорассудится, исходя даже из самых благих побуждений, работа не пойдет. У нас есть план, есть обязанности, и мы не можем позволить никому разваливать дело. Случай с группой в Тубеке послужит уроком для других групп изыскателей.

Журба не считал нужным выслушивать дальнейшие назидания и пошел к Радузеву.

Главный инженер проекта встретил его приветливее, чем прежде. Группа Радузева уже приступила к разработке технического проекта завода, чувствовалось зарождение будущего гиганта, ощущался пульс живого организма, и это Журбу несказанно обрадовало. Зная о Радузеве многое по рассказам Абаканова, Журба с особым интересом присматривался к инженеру, но Радузев, едва заметив, что за ним наблюдают, упрятался в раковинку, как улитка.

Когда Журба стал прощаться, Радузев застенчиво пригласил его встретить вместе новый год.

— Не сочтите за нескромность... был бы признателен. Михаила Ивановича я уже пригласил. Мы с Любушкой будем вам рады...

— Настроение, сами понимаете, непраздничное. Прошу извинить...

Отыскав Абаканова, Журба вытащил его на улицу.

— Можно подумать, что тебе здесь огласили по приказу благодарность! — сказал Журба, глядя на оживленное, без малейшей тревоги, лицо друга.

— А ты думал увидеть Абаканова поверженным ниц? Как бы не так! Но я голоден и могу один съесть целого козленка! Пойдем в «Якорь».

По дороге он сказал:

— Ты, кажется, нос на квинту повесил? Плюнь! Пока советская власть существует, никому не удастся затоптать правду в грязь! У тебя совесть чиста? Чиста! И у меня чиста. И нам нечего бояться. Мы еще посмотрим, кто — кого!

— А не махнуть ли нам, Миша, на вокзал? Чего зря околачиваться в Новосибирске?

Абаканов задумался.

— Нет, встретим Новый год здесь, побудем денек-другой и тогда в Москву. Мне надо кое-что разведать. Кстати, тебя пригласил к себе Радузев?

Журба кивнул головой.

— Ну и пойдем к нему.

— Не пойду.

— Напрасно. Познакомишься с Любушкой. Увидишь своими глазами, что это за человек. И Радузева узнаешь. Он будет играть нам до рассвета.

— Нет, не соблазняй. Мне сейчас только музыки не хватает.

— А мне, действительно, сейчас только музыки не хватает...

Они устроились за отдельным столиком в «Якоре», выпили водки, заморили червячка, и когда возбуждение возросло, увидели со всею ясностью свое положение.

— Как ты все это понимаешь? — спросил Журба, наклонясь к лицу друга. — Неужели только формальные обстоятельства толкнули людей на расправу с нами?

Абаканов молчал.

— Нет, ты не отмалчивайся, скажи свое мнение. Никаких недомолвок.

— Трудно сказать, дело требует времени, наблюдений. Меня смущает одно обстоятельство.

— Какое?

— Почему Грибов решил направить меня в Тубек. Именно меня, а не кого-нибудь другого. Меня, инженера-сибиряка, коммуниста, которого нелегко обвести вокруг пальца. Если бы Грибов хотел скрыть тубекскую точку, он мог бы послать кого-нибудь другого. Но нет, он послал меня, и это сбивает с толку.

— А не было ли тут с его стороны этакого жеста игрока, у которого нет выхода?

Абаканов положил свою руку на руку Журбы.

— Оставим разговор. Какие у нас основания подозревать Грибова? Он хозяин учреждения, у него свое начальство, он человек подконтрольный. А как бы ты поступил на его месте, если б твой подчиненный сорвал государственный план? Развалил работу филиала за счет пусть хоть самой добросовестной работенки на одном каком-нибудь участке?

— Я разобрался бы, что к чему, и не рубил с плеча.

— Ну, это ты. А то — он!

Как всегда бывает зимой, наступили внезапно сумерки; о стекла окон зацарапали зернистые снежинки; в ресторане включили свет, день окончился.

— Помнишь, Миша, наше первое партийное собрание на тубекском пустыре? Вот теперь у нас с тобой второе собрание... Не люблю шапкозакидательства. Расправа с нами, мне думается, не случайный, мелкий эпизодик.

— Снова... — Абаканов глянул умоляющими глазами. — Не гони в загривок клячу истории! Больше выдержки и спокойствия. И давай хоть сегодня не думать о делах.

Пообедав, Абаканов отправился к Радузевым, а Журба решил пройтись по городу, посмотреть витрины магазинов, афиши кино и театров. Мороз крепчал. Клубы пара окутывали ушанку, оседали на грудь, превращаясь в парчевые узоры. Спасительный ватник, застегнутый на все пуговицы, да выпитая водка успешно боролись с морозом. Журба шел бодрым шагом, с удовольствием слушая хруст снега: ему казалось, что кто-то, идя рядом, аппетитно сгладывал капустную кочерыжку. Народу на улицах становилось меньше, наступление нового года чувствовалось острей, и Журба подумал, что ему было бы очень тяжело сейчас в этом незнакомом городе без Абаканова, без пристанища.

Ярко расписанная афиша привлекла его внимание: «Эстрадный новогодний концерт. Бал. Танцы до утра. Буфет. Игры. Шутки. Летучая почта!»

Не пойти ли?

Другая афиша звала на «Любовь Яровую».

Пойти? Но в чем? В этом поношенном костюме? И потом слоняться одному по фойе или сидеть за столиком?

И он поехал к Дарье Федотовне.

После барака на таежной площадке, после бессмысленного хождения по улицам, после мороза, до чего уютной показалась ему комната Абаканова, прибранная заботливой рукой, натопленная, освещенная настольной лампой под зеленым абажуром!

— А где же Михаил Иванович? — осведомилась хозяйка.

— Он у знакомых.

— А вы как? Если не гнушаетесь, просим к нашему столу, вместе встретим Новый год.

Он поблагодарил и, оставшись один, зашагал по комнате. Мысли одна другой тяжелее не покидали ни на минуту. Чтобы отвлечься, он заглянул в окно, на оснеженный крохотный сад, потом остановился перед стеллажом, доходившим почти до потолка.

Книги друзей всегда возбуждают наш интерес. Что читал Абаканов? Здесь были книги по геодезии, картографии, геологии, минералогии, технические справочники, учебники, словари, художественная литература.