Бицепс и бедро Абеларда вздрогнули. «Проклятие, замрите, — подумал он про себя: — Кардинал же смотрит. Исповедующийся молит о божьей милости, ища прощения, и не заслуживает отведать вкуса Его пламени. Ты продержался, пока спазмы не добрались до плеч и ног. Ты сможешь снова потерпеть».

— Нет, святой отец, ничего необычного. — Его губы снова пересохли, и он облизал их еще раз. — «Кардинал же сохраняет спокойствие. Почему ты не можешь?»

— Ничего сверхординарного, с технической точки зрения. Все сигналы приборов в номинальном режиме. Давление пара низкое, но в пределах допустимого.

— Ты докладывал, что Святейший неохотно ответствовал на твои молитвы?

Уверенные движения пера кардинала прозвучали словно скрежет по камню. Стены исповедальни начинали давить со всех сторон.

— Ну вы же знаете, как это случается, святой отец, — Абелард вяло взмахнул сигаретой. Раскаленный кончик в воздухе очертил замысловатый пируэт.

— Я многое что знаю, сын мой, — ответил кардинал, — но к нам с помощью прибудут посторонние, и им не очень хорошо знакомы особенности служения Богу.

— Да, святой отец, — ну, почему он не может посидеть спокойно или хотя бы не вздрагивать? — Я… э… гм… — Лицо кардинала было едва различимо в темноте. У него были запавшие щеки, высокий лоб, густые брови. Они оставались неизменными на протяжении долгих десятилетий, не выходя из моды, потому что никогда не были модными. «Он здесь, чтобы мне помочь, а не осуждать, — напомнил себе Абелард. — Найди успокоение хотя бы в беседе с ним, потому что больше негде».

— Порой мне требуется некоторое время, чтобы надлежащим образом подготовить свой разум к единению с Вечногорящим Владыкой. Бог велик, а я молод и слаб. Иногда я представал перед ним не исповедавшись. Иногда, как бы я не старался, я не мог обратиться к нему с чистыми помыслами. — Мысленно Абелард отвесил себе пинка. Звучит как слова отступника или извращенца. Он суетливо продолжил: — А иногда всепоглощающее пламя Его благодати было просто… вездесуще. Бог с нами рядом, но другие не всегда это замечают. Как в притче Лемана о монахе, охраняющим кладовку. Когда он заглядывал в один ящик, крысы прятались в другом.

— Благодарю, — произнес кардинал, когда Абелард прервался, чтобы вздохнуть. — Достаточно.

Разговор на какой-то прекрасный момент его отвлек. Теперь в его груди снова началось подергивание. И еще было очень холодно.

— А теперь, поведай мне, сын мой, что именно ты использовал, чтобы привлечь внимание Неистового?

Хоть эта часть беседы не заставила его краснеть:

— Полируя трубки трона, я повторял Моления о нисхождении пламени, и первые десять строф Литании Сожженного Мертвеца.

Густав кивнул и сделал несколько новых пометок. Пока кардинал был занят бумагами, Абелард прильнул к сигарете и втянул отравленный табаком воздух. В темноте исповедальни вспыхнул сигаретный огонек, и утомленные спазмами мускулы послушника расслабились. Когда он поднял взгляд, то увидел, что на него выжидающе смотрит кардинал. Выражение его лица было плохо различимо из-за решетки. Все равно, что искусно выполненная кукла с человеческими чертами лица.

«Ну вот, приплыли, — подумал Абелард. — Выглядим бездушными, разделенными друг от друга общим страхом».

— Простите, святой отец, но только что пережитое, такой момент, Владыка Кос… — и он неопределенно взмахнул сигаретой.

Кардинал Густав кивнул:

— Я понимаю, сын мой.

— Скажите, святой отец, у нас большие неприятности?

— Я так не думаю.

— Но вы сказали, что к нам едут посторонние.

— Эти неприятности скорее относятся к событиям вне наших стен, чем к нашему священному городу. Подобные фирмы специализируются на быстром, эффективном и конфиденциальном решении вопросов.

— Так они нам помогут?

— Они лучшие из тех, кого можно разыскать. — Взгляд серых глаз кардинала был пронзительным и уверенным. На этом взгляде можно было возводить фундаменты железных башен веры. — Они профессионалы. В их руках мы можем чувствовать себя спокойно.

Кончики пальцев Абеларда вновь начали подрагивать.

Тара плавала в холодной, окутанной в солнечный свет утробе. Фрагменты сновидений то поглощали ее сознание, то снова отпускали в забытье. Вот ей шесть лет, она бежит по оставленной нераспаханной земле отцовской фермы под черными набухшими тучами надвигающейся грозы. Вспыхивают, сверкая с грохотом и соединяя землю с небом молнии. Она поднимает руки, соединяет кончики тоненьких пальчиков и ловит их.

Что-то длинное, узкое и тяжелое стукнуло ее по ребрам, и она вспомнила, что нужно дышать. Она забилась в воде между обрывков бумаги и сучьев, наглотавшись соленой воды, и услышала голос:

— Хватай линь, женщина!

«Линём, — подсказал ей полусонный мозг, — моряки называют обычную веревку». Именно она — намокшая пенька — стукнула ее в бок, будто была сделана из свинца. Протянутая соломинка к спасению. Ее руки, пока она снова не ушла под воду, начали слепо шарить вокруг и ухватились за конец. Веревка натянулась и рванулась вверх с такой силой, что едва не выдернула плечи из суставов. Тело шлепнулось о скользкую, гладкую поверхность.

Ее влажное розовое забытье треснуло словно яйцо, и она очутилась посреди прекрасного дня. По правую сторону мира находились океан и небо, по левую — темная стена из влажного дерева: киль корабля. Тара проследила взглядом за уходящей вверх веревкой и увидела на фоне облаков выглядывающее за леер мужское лицо.

Кто-то на другом конце снова потянул веревку. Новый приступ боли вытянул ноги Тары из воды, и оставил ее болтаться у киля, обтекая. На ее лице и одежде налипли клочья сажи и фрагменты обугленной древесины.

— Ребята, у нас отличный улов. Это девушка! — крикнул силуэт через плечо. — Или молодая женщина, что сути не меняет.

Она глотнула воздуха, попробовала голос и выкрикнула:

— Перестаньте дергать! Подержите веревку, чтобы я забралась.

— На таких тоненьких ручках? Да еще наглотавшись воды в половину своего веса? Ни за что не поверю.

— Если ваша последняя пара подергиваний это все, на что вы способны, то я заберусь наверх и с такими руками или даже без них вовсе.

— Отлично сказано! Держите крепче! — приказал силуэт невидимым помощникам.

Тара повисела еще немного, убеждаясь, что матросы послушались ее собеседника. Полностью удовлетворившись, она уперлась ногами в борт корабля и, болезненно медленно, начала взбираться наверх.

— Продолжай в том же духе, и мы окажемся в порту раньше, чем ты на борту.

— Предпочитаю… — Рывок, шаг. Выдох. Рывок, шаг. — … размеренный темп!

— Смотря по чему мерять!

Рывок, шаг.

— Да уж точно не по твоему языку. — Слева от себя она увидела дорогой, крупный корабль и следом за ним еще один, третий. Вдали она разглядела черно-зеленую линию горизонта с торчащими крышами, башнями и минаретами. Большой город приближался. Над ним, склоняясь до самой воды, клубились облака.

— Как тебя зовут, морячок?

— Раз, — ответила тень. — Раз Пелхэм с «Щедрости Кэлла», идущей из Ишкара в Альт Кулумб через Ашмир. А твое, красавица?

Она хрипло рассмеялась. Кем бы она сейчас не выглядела, свисая с веревки и промокшая до нитки, только не красавицей. По крайней мере перепалка с матросом отвлекла ее от тяжести восхождения на борт корабля.

— Тара Абернати, ниоткуда конкретно, — она выплюнула попавшую в рот обугленную щепочку. Выбравшись из воды стало заметно, что борт «Щедрости Кэлла», за исключением нескольких свежих пятен, отмечавших проведенный на скорую руку ремонт, весь как шкура тигра исполосован обугленными шрамами. — А ты знаешь, что ваша посудина вот-вот развалится?

— Нам это прекрасно известно, — раздалось в ответ. — Пару дней назад у Крабовых столпов, что к западу от Ишкара, мы налетели на неприятности, и у нас было мало времени на ремонт, потому что клиент нанял нас для срочной доставки пассажира в Альт Кулумб. Ну а там, если повезет, встанем в сухой док.