Жаждавшие утешения нашли этой ночью подходящее по душе. Даже в равнодушных к смерти Коса сердцах и умах поселилась и расцвела неуверенность. Когда уставшие люди встречали своих партнеров и клиентов, их привычные голод и отчаяние, они не смогли их утешить, утолить и успокоить. Они шептали друг другу обрывки фраз, или ругались и отправлялись спать порознь, или напивались, хохоча в темноте, или топтались у Святого предместья со свечой в руке вместе с остальной толпой.

Несколько отставших еще задержались в офисах в небоскребах возле храма Справедливости, подползая к иллюзорной финишной линии. Тяжесть работы навалилась на их плечи, приковав к офисному столу. Никто не поднялся, чтобы посмотреть в окно, поэтому никто не видел, как поезд из черных фургонов остановился под слепым укоряющим взглядом статуи Справедливости с мечом и весами.

Они в своем невежестве продолжали трудиться, а мир вокруг них начал меняться.

Несколько Законников трусили рядом с фургонами вдоль пустынных улиц, а еще несколько других ехали на крышах, охраняя задержанных от бегства или спасения. Прибыв к месту назначения служители Справедливости оцепили улицу, создав коридор, ведущий внутрь храма по широким белым ступеням.

Отдельное подразделение Законников эскортировало задержанных от фургонов. Большинство горгулий в знак протеста лежали ничком, заставляя слуг Справедливости тащить полтонны их веса на себе. Тара с Абелардом не стали чинить препятствия, и им позволили идти самим.

Тара смотрела на возвышающийся храм из белого мрамора с колоннами и статуями на фронтоне, но она их не видела. Ее ум прокручивал все, услышанное от Абеларда, о желании Деново взяться за это дело, и его консультациях кардинала Густава, о тени, о круге Таинств внутри Святилища, о хрустальном кинжале с каплей крови внутри, том самом, что у него забрала Кэт. Сложив эти факты с рассказанной горгульями историей, она почувствовала себя художником, оказавшимся перед ящиком с разноцветной смальтой без схемы рисунка.

— Вы ведь вытащите нас отсюда, правда? — зажав зубами сигарету, спросил Абелард.

— Не знаю.

— Это не вдохновляет.

Она покачала головой.

— Я могу доказать невиновность горгулий, но этим укажу на профессора Деново. У него будет время подготовиться, а в результате пострадает дело Церкви.

— Чем нам поможет сильная позиция в деле, если мы сами окажемся в тюрьме?

— Мисс Кеварьян может нас оттуда вытащить.

— Если Справедливость это позволит.

— Знаю, — процедила она сквозь зубы. — Я пытаюсь что-то придумать.

Они прошли по лестнице, обойдя статую Справедливости. Абелард справа, а Тара слева. Вместе они прошли сквозь образованный Законниками коридор в темные открытые врата храма.

Основной коридор был прямым и длинным. С отполированных мраморных стен на железных крюках висели потухшие светильники. Через каждые несколько метров были расставлены треноги с железными жаровнями, огонь в них прогорел до углей. От кучек золы поднимались струйки ароматного дыма. Коридор закончился деревянной дверью, которая вела в просторную комнату с огромной статуей внутри. Тара не пыталась свернуть или замедлить шаг, и вскоре они с Абелардом оказались в святая-святых храма Справедливости.

Закрыв глаза, она увидела.

Справедливость была богиней, которую переделали по образу мужчину. Таинства пронизывали весь храм, связывая огромной серебряной паутиной разумы тысяч Законников по всему Альт Кулумбу, но паутина еще не была Справедливостью. Невидимая она притаилась, набухая, как огромное искажение где-то по центру грубого Таинства сделанного человеческими руками. Она видела ее в общих чертах, в прижатом вплотную лице или пойманном внутри — саван из шелка. Она была огромна и прекрасна, и у нее не было глаз.

Тара открыла глаза и вместе с Абелардом огляделась. Над незаконченным мраморным полом возвышался двенадцати метровый хрустальный купол. В дальнем конце зала стояла полированная статуя из обсидиана почти касаясь стекла головой. Это была копия стоящей снаружи у ворот храма статуи Справедливости, но без повязки на глазах. Ее пустые глазницы были заполнены толчеными блестящими камнями.

В покатых стенах храма были вырезаны многочисленные ступени и на каждом ряду запрокинув головы, чтобы лицезреть статую своей искалеченной госпожи стоял отряд Черных. Величественность сцены прессом давила на Тару и на ее душу. Здесь была проделана огромная и ужасная работа. Она явственно представляла, как профессор Деново взбирается на статую с зубилом в руке, чтобы сбить глаза с лица богини. Внутри все перевернулось, и она сделала усилие, чтобы ее не стошнило.

Увидев статую, Защитники, озверев, начали биться в путах. Черные начали лупить пленников, заставив их упасть на колени. Эйв поддалась последней.

Двери за спиной Тары с шумом захлопнулись.

Статуя заговорила.

— Я тебя уничтожу, — сказала Элейн.

— Очевидно, это случится не в самое ближайшее время, — откликнулся Александр, закидывая ногу на ногу. — Ты знаешь, что сейчас запретили курить в классе? Приходится выходить. Эх, сигаретку бы сейчас.

— Это ты все время пытался нас убить.

— А вот и нет.

— Лжец, — его контроль над ее разумом устранил самые резкие оттенки эмоций, лишив ее ментальной ясности для работы с Таинствами, но она могла говорить, оставаясь спокойной. Он к ней больше не прикасался, не считая первого поцелуя, который всего лишь был демонстрацией его контроля. Но это нисколько не утешало. — Ты хотел меня запутать.

— Едва ли.

Он отвлекся, выглянув за занавеску в окно, и Элейн воспользовалась этим мгновением, чтобы оценить степень его контроля. Результат ее не обрадовал. За прошедшие десятилетия мастерство Деново возросло. Она могла выбирать позу, даже жестикулировать во время разговора, но любые резкие движения ей были недоступны. Например, вскочить, ударить его, выброситься на ходу из экипажа — все ощущалось как бессмысленные и скучные действия. Зачем сопротивляться? Сердцебиение усилилось.

— Элейн! Если бы я хотел убить тебя, ты давно была бы мертва.

Она чуть наклонила голову, не соглашаясь, но и не отрицая этого.

— Я ничего не предпринимал ни против тебя, ни против твоей помощницы. Вы всего лишь имели несчастье натолкнуться на мой эксперимент.

— Твой эксперимент, — она обнаружила, что все еще может выражать презрение. — И каков его предмет, можно спросить?

— Что же еще? — задал Деново риторический вопрос: — Бессмертие, и выгоды, которые ему обычно приписывают. Чувствуешь? — он наклонился к ней и сжал ладонями ее лицо. Его пальцы были холодны как у мертвеца, что было естественно для Посвященного его возраста. Она знала, что и ее лицо ощущается таким же холодным, словно две статуи изо льда прикасаются друг к другу. Мотнув головой, он отпустил ее лицо и откинулся назад. — Как ты считаешь, этого ли хотел Герхарт, опубликовав свои «Чудеса»? Тянуться к вечности, пока жизнь не превратится в ничто иное, как желание жизни? Или же он мечтал о чем-то более значительном?

Элейн, не находившая подобные темы стоящими раздумий, ничего не ответила.

Их экипаж остановился, вздрагивая и приседая под скрип колес. Деново открыл дверцу и Элейн увидела мраморные колонны и статую слепой Справедливости у храма. Спрыгнув на тротуар, он протянул ей руку, которую она приняла.

— Пойдем?

«Перед нам предстали эти подозреваемые», — произнес голос на несколько октав ниже и одновременно выше человеческого. Отражаясь от поверхности безглазой статуи и одновременно от плоти Законников этот голос почти вжал Тару в землю. Обладающие более острым слухом поставленные на колени горгульи содрогались при его звуках.

«Эти подозреваемые обвиняются в подстрекательстве к убийству судьи Альт Кулумба».

Воздух вокруг извивающегося Сланца осветился, залив его мертвенно-зеленым светом.

«Данный подозреваемый обвиняется в совершении убийства», — над арестованными заплясали пылинки, которые сложились в трехмерную ясную картинку: медленно поворачивающийся зимний сад судьи Кабота на крыше, залитый неоновым светом. Тело судьи лежало там, где его увидела Тара — расчлененное в луже собственной крови. Дэвид издал приглушенный всхлип, то ли рыдая, то ли прощаясь с содержимым желудка. От тела судьи отступал Сланец с окровавленными руками, клыками и залитой кровью грудью. Тара увидела в его оскале боль, но для того, кто ненавидит много лет, его выражение выглядело бы торжеством животного.