– Здравствуйте, Георгий Владимирович! – а значит, всё прокатит. Вахтерша спокойно, с чувством осознанного величия, бросила на него взгляд – и больше не задержалась, не рассматривала – а снова уткнулась в кроссворды.

Он вышел на улицу. «Сегодня у него… То есть, у меня – всего три пары, и, к счастью – все практические. Практические занятия, как я понимаю, это те, где студенты отвечают преподавателю, а не наоборот. Там, где я должен буду распинаться – это лекции. Завтра их четыре. Слава богу, у Жорика есть хорошая методичка, в верхнем ящике стола. И конспекты. Надо успеть подготовиться. Зайду ещё, пожалуй, в библиотеку – Жорик наверняка там записан. Возьму пару учебников, на всякий случай.

Дорогу от общежития к институту он знал хорошо. «Кто ж её не знает! – чуть ли не высказался мысленно: каждый кот… Но, конечно, не каждый. Для кота этот мир гораздо огромнее, и большинство из них ограничиваются не такой уж большой собственной территорией. А вот каждый человек, тем более, каждый студент, хотя бы – бывший, должен её знать… Однако! Я – бывший студент? Я тут учился? И ноги сами идут…»

Наш герой уже прошел в калитку чугунной ограды, миновал стороной корпус Горного факультета, который в последнее время стали именовать «Горным институтом», поскольку сам вуз внезапно стал Университетом; зачем факультеты при этом обращать в институты – было известно только верхнему эшелону бумагомарателей, у нормальных людей это не вызывало ничего, кроме недоумения.

Химфак… С ним у настоящего, подлинного субъекта, замещающего теперь Жорика, что-то тоже было связано. Во всяком случае, он хорошо знал это здание. Старинное, желтое, с мраморной табличкой о том, что здесь выступал Маяковский. И шикарную мраморную лестницу внутри, за тяжелыми дверями. Зеркало наверху, поворот к деканату, и проход прямо: узкий, ведущий во двор. В так называемую «курилку» – простенок под кирпичной аркой, с выходом во внутренний захламленный дворик. И следующий узкий лаз, с другой стороны прохода, в кирпичной стене, изрисованной и расписанной студенческими «граффити»: вход, ведущий к Первой Химической. Знакомы были ему и скрипящие деревянные ступеньки самой этой аудитории, лесенкой спускающиеся вниз парты, вторая входная дверь в эту же большую аудиторию – сзади преподавателя. Сейчас Первая Химическая была пуста, он пропрыгал её насквозь – и вышел с противоположной стороны. Оказался в закутке с колоннами и перилами, с видом в большие окна на деревья на улице. Теперь вновь по лестнице – но уже мраморной, крутой и скользкой. И – вверх, а не вниз.

«А там – надеюсь, быстро отыщу нужную аудиторию», – подумал бывший кот, и быстро, через две ступени, устремился вверх.

Аудиторию было отыскать не трудно, номер значился на двери (это бывает не всегда). Важно ввалился к студентам, которые дружно его приветствовали. Химики, в отличие от горняков, к примеру, или механиков – аудитория смешанная, парни и девушки, приблизительно половина на половину. К тому же, вполне приличная, управляемая группа. Преподаватель поздоровался важно, и уютно расположился на мягком стуле.

«Какой здесь комфорт, однако», – подумал он.

– Итак, тема нашего практического занятия – культура Египта, – промурлыкал он. – Кто приготовил доклад по первому вопросу?

Аудитория притихла. Но потом поднялось сразу несколько рук.

Кажется, утро задалось…

– Георгий Владимирович, вы не проведете за меня лекцию для первого курса? – услышал новоиспеченный преподаватель, который решился заменить собою Жорика. Голос, который раздался ему вслед, был приятен. Он обернулся. – Я срочно должна встретить в аэропорту родственников. Свалились на меня неожиданно, как снег на голову! – его преследовала молодая преподавательница.

Бывший кот слабо мурлыкнул. Поскольку эта преподавательница была весьма миловидной. К сожалению, он понятия не имел, как её зовут. Поправив усики и поглаживая животик, он почесал себя за ушком, как бы раздумывая.

– Какой пар-рой? – спросил он мягко.

Тут их догнали студенты, и одна из девушек, сдавая реферат, назвала незнакомую ему до этого момента даму Оксаной Викторовной.

– Следующей, у вас как раз окно, я сверялась с расписанием, – быстрой скороговоркой пролепетала молодая преподавательница, глядя на коллегу с надеждой.

– А какова тема лекции?

– Как заместитель, вы можете прочитать, что угодно: о русском языке, о литературе, о культуре речи… Спасите меня, пожалуйста!

– Хор-рошо, Оксаночка! Но с вас – мор-роженое! – мурлыкнул ей в ответ «преподаватель Жорик» в розовой рубашке.

Она тотчас умчалась, на ходу застегивая плащ. А подставной «Жорик» внезапно осознал, что бытность котом наложила на него довольно сильный отпечаток: должно быть, она теперь сказывалась и в походке, и в движениях и даже…в манере говорить. Надо постепенно избавляться. Но… Привычка – сильная вещь.

В аудиторию он зашел вальяжно. Сел на преподавательский стул и оглядел присутствующих. Это была какая-то женская дивизия: сплошь девчонки, одна другой краше, с талантливо нанесенной косметикой и пахнущие духами.

– Я замещаю Оксану Виктор-ровну и прочту вам лекцию на тему "Кошки в литер-ратуре", – начал он звёздно.

Аудитория затихла, и преподаватель в полной тишине застучал по плоскости стола костяшками пальцев.

– Мнэ-э… Все знают стихотворение про лукоморье, где дуб зеленый. Почему сказки великому писателю рассказывает именно ученый кот? Это наводит на мысль, что искусству телепатического общения эти существа были обучены еще во времена лукоморья – то есть, в то самое время, когда на Черноморском побережье обитал маленький злой народец с длинными бородами. И каждый из этих черноморов пользовался отравленными стрелами и хорошо разбирался в ядах. Кошек они не любили, так как, в общем-то, по праву считали соглядатаями и шпионами восточных народов, – это уже его так неостановимо понесло. – Во времена лукоморья, то есть, в глубокой древности, Черноморское побережье заселяли самые разные народы, с красивыми песнями, сказками и легендами; которые, вне сомнений, оказали влияние на многие фольклорные традиции. И дубов, в том числе больших, в три обхвата, встречалось в тех краях множество. Об этом было известно Пушкину, побывавшему на Кавказе, да из рассказов тех, кто воевал с горцами.

– Таким образом, у истоков русской литературной сказки лежит образ кота. Почему Пушкин пишет о Шамаханской царице? Потому что коты, пришедшие в Россию, были привезены из Персии. У Арины Родионовны был сибирский кот, а мы знаем, что наши сибирские кошки – потомки персидских.

«Надо останавливаться. А то я, чего доброго, скажу, что Арине Родионовне и Пушкину сказки промурлыкали коты, а также, начну излагать еще свою собственную кошачью генеалогию… Кстати, какой я был породы? Русский дворовой?», – подумал новоявленный преподаватель. Но в то же время продолжал, лишь чуть-чуть отклонив в другое русло тему…

– Кошки в литературе почти всегда имеют ироническую, но чаще всего позитивную окраску. В отличие от собак: к примеру, Шарикова в "Собачьем сердце"… Вспомните филистера – Мурра у Гофмана, милого и добродушного, хотя и слегка простоватого; искрометного Булгаковского чёрного кота, исправно желающего заплатить за проезд; котов у фантастов: к примеру, у Андрэ Нортон, у Стругацких в "Понедельник начинается в субботу", у Лафкрафта… Следует отметить, что образ кота особенно любят мистические писатели и фантасты, потому что кошки в человеческом сознании всегда были связаны с потусторонними и сверхъестественными силами.

Образ кота ещё чаще стали использовать в мультипликации. Особенно замечательные образы созданы японским анимэ: "Возвращение кота", "Служба доставки Ки-ки".

Но вернемся к искусству слова. Песенный фольклор почему-то создает образ неизменно грустного кота: "Жил да был черный кот за углом, и кота ненавидел весь дом", или " И если она все-таки придет, хоть в это я давно уже не верю, в прихожей её встретит черный, черный кот, и сядет изваянием у двери", – пропел преподаватель и продолжил: