В общем, приз на лучшую кухню «Жорик» с Кариной дружно решили присудить девчатам с пельменями. О чем незамедлительно позвонили декану.

– А теперь, Георгий Владимирович, сгоняйте в редакцию институтской газеты – и можете быть свободным, – сказала Карина в фойе последнего общежития. – Отнесете им статью по успеваемости – у меня есть заготовка, а внизу я припишу фамилии победительниц в конкурсе «Лучшая кухня» – пусть они их поздравят. В общем, я сама им отзвонюсь, что это такое, ваше дело маленькое – просто зайти и закинуть им этот листик. У них рабочий день до шести – кто-нибудь да будет ещё на месте.

– Хорошо. А где находится редакция?

– Вон там – трамвай заворачивает – видите?

– Да.

– До поворота – остановка. Напротив остановки – здание; это – студенческая поликлиника. В этом же здании, на первом этаже. Направо, – пояснила Карина.

Дверь в редакцию ему открыл кто-то из гостей, как раз собираясь на выход. Это был средних лет мужчина, худощавый, начинающий лысеть, белобрысый, с оспенным лицом.

– Я вам припомню, это отношение! – вскричал он, и, разворачиваясь, грудью наткнулся на «Жорика». Отступил влево, выскочил как ошпаренный – и хлопнул дверью.

– Ох, уж эти мне поэты! – сидящий за столом невысокий брюнет с черными усиками, в квадратных очках и в костюме с галстуком вытер носовым платком пот со лба.

– Надо же! Обиделся. Вы даже согласились на публикацию – лишь бы он убрал из текста «и желтенькие зубики твои»… Гм… Ранимый субъект! – хихикая, сказал молодой длинноволосый мужчина, спиной упертый в стену и держащий в руках чашечку дымящегося кофе.

– Это наша институтская звезда… Он даже псевдоним взял – Старз, – пояснила маленькая, аккуратненькая женщина интеллигентного вида.

– Дорогая моя Ирина Васильевна, душенька! Я – как пародист, поэтов люблю чрезвычайно, – заметил длинноволосый. – Хи-хи… Помните, мою пародию на Зайченко? Ему очень хотелось меня убить…

– Да, как же, орал: «Где этот Иванов? Где этот гад?» – приподнял голову от стола брюнет в костюме, по всей видимости, редактор. – Но, мы с Ириной вашим творениям всегда рады. Как и читатели. Все номера в деканате расхватали, с прошлой юмористической страницей! Хоть какая-то живая струя в бесконечной простыне заседаний и распоряжений… А вам что угодно от нас? Объявление об утере студенческого билета напечатать нужно? Это платно; вы в курсе, молодой человек? – обратился он к застывшему пнем «Жорику».

«За студента приняли… Молодо выгляжу? Это – хорошо», – подумал тот. Вслух же произнес:

– Нет. Я материал принес вам. От Карины. С ФГиСЭО. Она вам позвонит.

– А, спасибо ей передайте. Как раз нам в номер небольшого кусочка не хватает – и он будет готов, – обрадовался редактор.

В это время, из каптерки за спиной редактора вывалились двое: батюшка, который недавно выступал на вечере в библиотеке, и парень с бородкой и в очках. Первый, закругляя какую-то тему, сказал:

– В общем, закончили мы оба вуз. Как раз – этот. Вовка Пузырев – химфак, я – энерго. Работы – никакой. И впереди не светит. Сидим мы во дворе на лавочке, курим. Думу горькую думаем. И решили, что сейчас есть только два пути: или в попы, или в милицию. В шутку решили. Но… Через месяц так и надумали: Пузырев пошел в милиционеры, а я – в… Священники.

– И как? Не пожалели? – спросил, включаясь в разговор, редактор.

– Нет. Уверовал потому что, – ответил отец Незванов.

– Вы мне только фотографа не уводите, – кивнул редактор в сторону бородатого. – Хороший фотограф. Уйдет ещё в монастырь. По вашей вине. Он – парень категоричный. Если уж что решит… Прямой, даже слишком. Без толерантности.

– Само по себе – это неплохо. Но, не для мирской жизни – прямота и характер, – ответил отец Незванов. – Думаю, Андрею хорошо будет в монастыре, если уйдет.

Бывший кот тихо попрощался – и скакнул в двери. Ненамного опережая, тоже уходящего, батюшку.

И, наконец-то, после этого был свободен – и мог идти на танцы. Было уже пора.

Встретиться с Оксаной, ещё раньше, они договорились в лаборантской, поскольку, куда идти на занятия по танцам – легче было показать, чем объяснить. А «Жорик» шел туда впервые. Он пришел чуть раньше, дождался Оксану, и она повела его куда-то на четвертый этаж, пройдя закутками и помещениями с фанерными дверями под самым куполом Крытого; он и не знал, что там, наверху, был не чердак, а функциональные помещения, хотя и с низкими потолками.

В конце концов, они оказались в довольно большом зале со сценой в углу, зеркалами и стойками вдоль стен. Для довольно большого помещения, народу собралось немного. Вначале провели просто разминку с растяжками.

Потом «Жорика» критически осмотрела Александра и сказала:

– Живот втянуть! Спину выпрямить! – и надавила ему на хребет в районе лопаток. Там что-то хрустнуло – и, похоже, стало на место. По спине прокатилась горячая волна. «Жорик» стал красным и мокрым от пота.

– Ой! Я не хотела! – смутилась Александра. – Давайте, начнем теперь танцевальную разминку!

Она включила музыку. Кроме «Жорика», Оксаны Викторовны и пожилой пары, все остальные занимающиеся были студентами. Пять пар, и несколько одиноких девушек.

После разминки плясали Макарену. Все выстроились в одну линию и своеобразно, как манекены, двигали по очереди различными частями тела. С шестого захода даже у новичка «Жорика» что-то стало получаться.

– А теперь – станьте в пары! – сказала Александра. – Пора нам разучивать блюз! Разминка и Макарена у многих уже получаются.

«Жорик» стал в пару с Оксаной. Пытаясь повторять то, что показывала Александра и воспроизводили более тренированные пары, он ошибался, запутывался в собственных ногах и даже пару раз наступил партнерше на ноги.

– Стоп! – сказала Александра. – Давайте поучимся ходить по квадрату. Правой – вперед, левой – назад!

И тут он понял, что совершенно не умеет ходить… Абсолютно не умеет. Как будто ног было не две, а целых четыре: как в бытность котом… И он в них совершенно запутался.

Он уже привык быть котом. Жизнь такая казалась ему приятной; потихоньку он начинал утрачивать полное понимание человеческой речи; всё чаще ему хотелось просто забраться под одеяло и мурлыкать. А если тебя ещё и кормят, ласкают, и даже играют тебе на скрипке…

Очень даже неплохо быть домашним котом.

В этом году, начало сентября было ненастным; сразу задул сильный ветер, пошли холодные дожди – и лето скоропостижно ухнуло в небытиё. Но затем, мало-помалу погода наладилась, будто выдавая щедрую компенсацию; октябрь был сухим и теплым, золотым и багряным. Жорик выходил во двор, нежился на крыше, на солнышке. Слушал щебетание воробьев и смотрел сверху, как носятся и играют дети. И уже в середине ноября – по-прежнему было тепло, хотя небо, чаще всего, затягивало обложными облаками; ещё цвели астры, дубки и сентябринки. Даже розы…

Розы, такие вялые среди знойного лета, теперь ярко краснели средь неуюта надвигающегося подспудно ненастья. Погода постепенно портилась; да и листва почти вся уже облетела. И по небу метались, будто маясь от безделья, туда-сюда, перелетая со свалки за городом на поля, стаи черных шумных галок. А в доме становилось настолько прохладно, что Жорик полюбил батарею.

Часто лёжа и греясь теперь на теплой батарее, Зойкин кот размышлял о жизни и её превратностях. Думая о том, как все же странно, что он стал котом. «Из-за чего, собственно говоря? Из-за того, что делал пассы, из серии «Дыхание саблезубого тигра»? Ну и что?»

Ему стало казаться, что всё не так уж и просто. Например, еще во время пассов он, будучи ещё человеком, чего-то испугался. Да, конечно! Когда он делал пассы, то увидел своего серого кота, неожиданно пришедшего в неописуемое волнение. Кот спрыгнул со стола, и устремился к хозяину – начал следить за ним своими горящими кошачьими глазами. Хотя он сам не отдавал себе тогда в этом полного отчета, но вот сейчас, вспоминая событие, нынешний Масик увидал его внутренним взором необычайно ясно и отчетливо. Если теперь прокрутить все в памяти, как киноленту…