А Масик вновь оказался на улице. Дождь и сейчас шел – но еле-еле заметный. И кот действительно засеменил лапками на другую сторону проезжей части. Было раннее утро. В институт спешили студенты. И что-то такое ностальгическое охватило вдруг Масика… «Я же знаю это здание… Эту лестницу. Эту дверь…» – и кот опрометью кинулся к зданию института, а потом – вверх, по ступенькам, ко входу, и всё более и более воодушевляясь и улавливая знакомые запахи.

Охранник у дверей вслед ему проорал:

– Эй! Кот, ты – куда? А ну – брысь! – но он этого кота не сразу заметил, а потому – упустил, и вскоре потерял из виду. Тот прошмыгнул меж ног студентов, и, прячась за ними, успел просочиться внутрь Главного корпуса института.

– Га-га-га! Смотрите, он – тоже учиться хочет! – посмеялся кто-то. Но никто из заметивших кота студентов его не ловил и не чинил ему препятствий. Да и охранник вслед за котом не побежал: ему важнее было проверить пропуска и студенческие билеты на входе.

Ну, а Масик, оказавшись внутри, побежал вверх, по ступенькам лестницы: туда, где были аудитории.

Иногда ему казалось, что за ним следят. Но, когда он оборачивался, никого уже не было. «Показалось», – думал он, но озноб в затылке не проходил, и мурашки на спине оттаивали не сразу.

А в целом… Жизнь уже влилась в однообразный, затяжной ритм. Сбиваться с которого даже и не хотелось. Сюрпризами, по всей видимости, он и так был сыт по горло: в бытность бродяжим котом их было предостаточно. Хотелось определенности, предсказуемости, пускай, даже пресной. И временной.

Вопросы из серии, откуда он взялся, давали о себе знать всё реже. Он обычно отправлял их в разряд философских: то есть, оставлял размышления над ними на какое-нибудь «потом». «Не всё ли равно, с какого фрагмента начинать смотреть фильм со странным названием «моя жизнь»? Можно, в конце концов, с середины», – решил вчерашний кот.

Он покопался в памяти и оказалось, что в прошлом, видать, неплохо знал сопромат, немного высшую математику, интересовался эзотерикой и был вполне начитан, но поверхностно и непринужденно, без системы. Теперь, случайно оказавшись в теле препода, он довольно много времени проводил в библиотеке, чтобы систематизировать знания.

А ещё, всё-таки, пребывание в шкурке кота оставило в его душе и мыслях сильный отпечаток. Он интуитивно боялся бомжей, пьяниц; переходил на другую сторону улицы, издали приметив большую собаку. К тому же, в обычных происшествиях нередко он теперь улавливал что-то запредельное, таинственное и мистическое, что касалось только его, но никого из окружающих… Будто, была обычная жизнь, для всех – и его собственная, на уровень ниже и глубже. Дно. Изнанка. Подтекст, известный ему одному. По которому он по-прежнему продвигался на четырех воображаемых лапах.

Мысленно он смирился с тем, что пока он «Жорик»… С легкостью, не вздрагивая, откликаясь на Георгия Владимировича.

Сейчас он зашел на кафедру, чтобы заварить себе чашечку кофе: пакетики были у него с собой, а на кафедре многие разживались кипятком, из общественного электрочайника. В буфете кофе был слишком дорогой и гадкий к тому же.

Мнимый Жорик взял с полки чашку, высыпал в неё заветный порошочек, залил кипяточком…

– Опять здесь все шляются, как проходной двор! А люди здесь, между прочим, работают! – это Каринка. Злая, прокуренная дама лет лишь тридцати – тридцати пяти, но с ранним климаксом. Наверное. Поскольку, отрывается на всех, почти всегда. Курит, как моряк: на внутренней, черной лестнице. От неё всегда воняет куревом, до жути. С ней еще такая же прокуренная девчонка, чуть моложе Жорика, часто рядом стоит: подружка по перекурам. Кажется, в библиотеке работает. Каринка – секретарь у самого «шефули»: декана факультета, Владимира Исаевича. Моська при слоне. Потому, на всех и лает.

«Жорик» – сторонкой, сторонкой – и решил покинуть помещение, только слегка пригубив кофе и оставив чашку на столе. Но тут сюда вплыла Александра, учительница танцев… И они с Каринкой чуть ли не расцеловались: обнялись, во всяком случае. Подруги? Каринка сунула Александре какой-то журнал с косметикой.

Мнимый преподаватель тогда всё-таки вернулся, решил, что Каринка не будет сейчас на него орать. Потихоньку допил свой кофе, и, как заправский кот, быстро проскользнул к двери. Но, услышал сзади себя голос:

– Георгий Владимирович! Останьтесь. У вас же сейчас окно? До четырех свободны? Я только что глянула в ваше расписание.

– Ну… да.

– Я просто зашиваюсь… Столько отчетов надо проверить, и прочее. А тут еще нужно к художнику институтскому сходить, стребовать с него план работы и отнести документ: распоряжение и должностную инструкцию. Вы не сбегаете? Он вас чаем, возможно, напоит, – Каринка даже растаяла, и улыбнулась.

– Хорошо, Карина Геннадьевна. Схожу.

– Спасибо! Он числится в штате библиотеке, но по части отчетной – относится к нам. Скажите, чтобы с планом уложился до понедельника, не позже, и чтоб занес сразу в деканат. Вы знаете хоть, куда идти?

– Нет.

– Через дорогу, рядом с музеем. Но, к нему отдельный вход. Там, во двор зайдете – и увидите деревянное крыльцо. Поднимайтесь по ступенькам и стучите. Погромче стучите!

Стучал он громко, и безрезультатно. Уже хотел уходить и извиняться перед Каринкой, когда сюда же, к крыльцу, подошли две девчонки.

– Вы тоже к Саше? – спросили они.

– Да. По работе. Он стука не слышит, – ответил «Жорик».

Одна из девчонок взяла тогда небольшую палку, упавшую ветку с дерева – и постучала по подоконнику. Вскоре длинная фигура подошла к окну. Художник выглянул из-за шторы, потом исчез – и вскоре открыл им дверь. За раскрасневшимися, веселыми девчонками ввалился и замещающий Георгия бывший кот, сразу объяснил цель прихода, и передал документы и просьбу Каринки. Не смотря на это, и вовсе не по ошибке, художник зазвал его к себе, пить чай.

Прошли мимо столов, где располагались еще не законченные плакаты; в углу, спиной сюда, стоял мольберт; так, чтобы не было видно незаконченную картину. В другой, маленькой, комнатке также повсюду были краски и карандаши, рулоны бумаги и какие-то альбомы: на полках вдоль стен. А ещё, здесь стоял шкаф, маленький диванчик и несколько кресел, а также садовый столик с парой стульев у стены, у входа. За столом, нога на ногу, сидела дама средних лет, в плотных лосинах и длинной тельняшке. Личико у неё было задорное, не без приятности; волосы светлые, то ли естественная блондинка, то ли крашеная – скорее, естественная. Выражение лица – любопытное, глаза – внимательные. Рядом с дамой, на столе, лежал диктофон. Также на столе стоял электрочайник, заварник и две дымящиеся паром чашки с чаем; беседа, видать, была в самом разгаре.

– Присаживайтесь, кто где хочет, – тоном мэтра пригласил художник, отдаленно внешне похожий на Никаса Сафронова. Девочки заняли диван, а нынешний преподаватель культурологии присел на краешек второго стула: у самого входа.

– Это – корреспондент, из «Вечернего городка», Нонна Звягинцева; если интересуетесь прессой – наверняка читали её заметки, – представил художник даму в лосинах, попутно забирая из-под носа мнимого Жорика свою кружку с недопитым чаем.

– Ага! Очень приятно, – сказала одна из девушек. Тем временем, художник устроился в кресле, и закинул ногу за ногу.

– Наливайте себе чаю, кто хочет. Кружки – на полке. В той комнате есть туалет и раковина: можно помыть руки, – предложил художник.

– Печеньем угощайтесь, – предложила дама из «Вечернего городка», и протянула кулек: наверное, это был её гостинец.

Девушки налили себе чаю, взяли по печенюшке.

– Меня в ваш институт редко заносило, – усмехнулась Нонна, начиная разговор. – Последний раз – довольно скандальная история вышла. На волне всеобщих разрешений и гласности сиё было. Давно уже. И стоял вопрос о том, что делать со зданием костёла, где сейчас – храм католический. Стоит он удобненько. Не просто в центре города – так ещё и напротив Главного корпуса вуза. Ну, и потому, православные батюшки на него глаз положили; будут, мол, студенты перед экзаменами приходить сюда, и свечки ставить. Надо сделать здесь храм святой Татьяны. Часовню, для названных целей – это уже позже построили. А тогда возник спор, с католиками; у тех же своего храма совсем в городе не было… Ну, и вызывает меня к себе редактор: «Нонна, – говорит, – срочно нужен материал – опрос молодежи, жителей города, о том, что они об этом думают. Сделайте телепередачу… Что-то типа круглого стола устройте». Снять надо было, причем, срочно: в этот же вечер. Прибегаю я сюда. К Саше; снимать у него, здесь решили. А где вечером ловить народ? Позвонила, кому могла; пришел один журналист из «Знамени», православных взглядов; корректор из «Частной лавочки» –он вообще был пономарем в Николаевском храме… А кого же ещё взять? Мне, к тому же, нужны альтернативные мнения: свобода ведь… Так и велено было; отрази, мол, разные взгляды…