— Нет. Прости, я должен был подготовиться.

— Чушь. Не обязательно. Я просто спросил, есть ли у тебя еще вопросы.

— Думаю, что меня один возник.

— Тогда вперед.

Я пытаюсь понять, как спросить, чтобы его не оскорбить. Я решил задать вопрос только потому, что мне кажется странным, что каждый раз, когда мы встречаемся, мы просто болтаем. И никогда ничего не обсуждаем.

— Отец упомянул, что наставники, как правило, переходят к конкретике в том, как лучше всего выполнить задание.

— С предыдущими ты справился на отлично. — Он поигрывает кубиками льда в скотче. — Так что тебя еще интересует?

— Не знаю. Вот поэтому и спрашиваю тебя. Мой отец упомянул о правилах, касающихся назначений. Я не уверен, что понял, о чем он.

— Главное правило, — Джек допивает содержимое стакана, а затем ставит его на стол. — Компетентные наёмники. Говоришь им, что делать. Убеждаешься, что все прошло без сучка и задоринки. После платишь. Это все, что тебе нужно знать.

Он прав. Это действительно так просто, а мой отец специально все усложняет.

Джек слегка наклоняется вперед.

— Пирс, мы не настолько хорошо знаем друг друга, но думаю, ты понял, что я использую нестандартный подход к делам.

Я киваю, стараясь не рассмеяться.

— Как твой наставник, я буду учить тебя тому, чему другие своих студентов не учат. У меня иная точка зрения на многое. Любой другой участник научит тебя правилам и тому, как важно им следовать, но это не то, что собираюсь делать я. Мне не нравятся правила. Никогда не нравились. К черту их.

Не могу поверить, что Джек так сказал. Мой отец дышит по этим правилам. Если бы он услышал наш разговор, он бы предупредил организацию и убедился, что Эллита наказали.

— Ты собираешься допивать? — Он указывает на мой скотч, к которому я даже не притронулся.

— Нет, слишком рано, чтобы…

— Еще одно правило. — Протягивает руку и берет мой стакан. — Какой идиот придумал, что нельзя пить до пяти? — Он выпивает скотч одним глотком. Затем опускает стакан на стол и откидывается на спинку кресла.

— Первое, что тебе нужно знать? Правила созданы для того, чтобы их нарушать.

— И жди расплаты.

— Я не говорил, чтобы нарушать их все. Ты сам выбираешь, каким правилам следовать. И когда игнорируешь одно из многих, убедись, что они никогда не узнают.

— Как ты это делаешь?

— Я объясню, когда придет время. — Джек слегка усмехается. — Будучи сыном Холтона Кенсингтона, я уверен, ты не планируешь нарушать никаких правил в ближайшем будущем. Твой отец избил бы тебя до потери сознания, осмелься ты бросить ему вызов или нарушить установленные им запреты. Я прав?

Я кашлянул, отводя глаза в сторону.

— Я не хочу это обсуждать.

— Твоя первая ошибка.

— Ошибка? — Я смотрю на него, и его улыбка сменилась строгим, серьезным выражением. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Если хочешь быть сильным, не отрицай своих слабостей. Ты должен их признать, чтобы преодолеть. И твой отец - одна из твоих величайших слабостей.

Это правда, но я ненавижу ее признавать.

— Пирс. Ты согласен со мной?

С трудом киваю.

— Да.

— Моя цель, как твоего наставника - сделать тебя сильнее. Научить тому, что пригодится в жизни. Как альянс, «Дюнамис» обладает властью и силой, позволяющей доминировать над другими и контролировать результаты важных событий. Но когда ты один, тебе не хватает того, чем мы обладаем, как группа. У индивидуумов нет власти. Нет контроля. Нет сил. Мы лишаем вас всего этого, чтобы легче было вами управлять. Какая ирония, не правда ли?

Его объяснение верно, но раньше я никогда об этом не задумывался.

— Мы солдаты, — продолжает Джек. — Мы делаем то, что нам велят. Мы следуем приказам. Нам нельзя задавать вопросы. Мы должны говорить только тогда, когда разрешат. Так было, есть и будет.

— Что ты подразумеваешь под тем, что твоя цель - сделать меня сильнее?

— Я научу тебя быть бойцом. Потому что, если опустишь руки, ты никогда не выживешь.

— И с кем мне бороться?

— Со своими друзьями в «Дюнамис». Любой из них может стать твоим врагом в любой момент. Даже твой отец может им быть. Или я. Но твой самый главный враг - не человек. Это организация в целом. Быть частью этой группы, выполнять их задания, так ты можешь потерять человеческий облик. Но только если ты сам позволишь этому произойти.

— А как же другие? Те, что за пределами альянса?

Утвердительный кивок.

— Ты также научишься противостоять внешним врагам, но бороться с преступниками намного проще, чем с людьми, утверждающими, что они твои союзники. И в тысячу раз легче, чем борьба с самим собой. Всегда есть две стороны, Пирс, хорошая и плохая. В нашем деле, плохие склонны побежд ать, если ты не можешь им противостоять. Некоторые из нас пытались и выжили. Другие проиграли или не стремились к победе. Ты выглядишь как боец, Пирс. Верно?

Я настолько загипнотизирован его словами, пытаясь их осмыслить, что мне нужно немного времени для ответа.

— Да. Я хочу бороться.

— Отлично. — Джек встает со стула. — Надеюсь, обед тебе понравился. Мне нужно возвращаться к работе. Увидимся в субботу. Пирс, пожалуйста, смотри в оба.

Попрощавшись, Джек уходит, а я все еще сижу в кресле, пытаясь переварить полученную информацию. В моей груди оживает надежда, похороненная с тех пор, как мне рассказали о «Дюнамис». Я всегда буду частью этой группы, но мне не придется стать ими. Я могу сопротивляться. Я могу сохранить в живых ту часть себя, которая, как я думал, умирала. И теперь в моем темном мире, как маяк в штормовом океане, появился крошечный проблеск надежды.

Моя экскурсия с Пирсом запланирована на четыре и уже 3:45. Я нервничаю. Сверх меры. Настолько, что мой желудок сжимается от паники.

Это для меня не типично. Обычно я так не реагирую на парня. Но Пирс не обычный парень. Никогда не встречала такого, как он. Меня никогда так ни к кому не тянуло. Еще никто не поглощал мои мысли так сильно.

Я работаю за стойкой регистрации, жду, пока он приедет. Больше в музее никого нет. Во второй половине дня, в пятницу, такое бывает часто, поэтому я всегда приношу свои книги и конспекты. Мы закрываемся в 4:30, и как только экскурсия с Пирсом закончится, мне просто нужно будет запереть дверь, а затем мы сможем пойти и придумать, чем нам заняться перед ужином.

Сегодня не так жарко, как ранее на неделе, но на улице все еще тепло, и я надела другое платье без рукавов. Оно приталенное, и не расклешенное к низу. Повседневное трикотажное платье, которое я купила в прошлом году за десять долларов. Тотальное воровство со стороны продавцов. Я думаю, его никто не хотел покупать, потому что оно оранжевое, и люди боятся носить яркие цвета. Но с моими темными волосами и загаром, все еще сохранившимся с лета, этот цвет мне подходит. Я захватила с собой легкий белый свитер, на случай, если вечером вдруг похолодает.

Пирс появляется в 3:55. Вместо обычного костюма на нем черные брюки, белая рубашка и синий шелковый галстук. Его галстуки великолепны. Держу пари, они стоят целое состояние.

Мои глаза останавливаются на его лице. На этот раз он побрился, вероятно, прямо перед тем, как ехать сюда. Щеки гладкие, и когда он подходит ближе, я чувствую запах лосьона после бритья или, может быть, одеколона. Что бы это ни было, пахнет восхитительно.

Пирс выглядит так горячо, что я бы хотела взять тайм-аут, просто чтобы на него посмотреть, но это было бы странно.

Вскакиваю со стула и обхожу стойку.

— Добро пожаловать в музей.

Он улыбается.

— Спасибо. А ты не шутила, он действительно небольшой.

— Рада тебя снова видеть. — Я обнимаю его, но он просто стоит, напрягся, вытянув руки по бокам. Ох, Боже, как неловко. Почему я обняла его? Шелби права. Мне нужно контролировать эту штуку с объятиями.