Она так мила, что даже не замечает, что я краду все её внимание. Эмили просто такой человек.

Я должна сказать ей. Я должна заставить ее понять, что, неважно, что произойдет завтра, я считаю ее настоящим другом.

— Эмили… Я… Я хотел бы попрощаться с тобой.

Девушка смотрит на меня, пораженная.

— О, я знаю, что моя свадьба очень близко, но у нас все же есть два дня…

— Знаю. Это просто… скоро некоторые вещи изменятся. И я хочу, чтобы ты знала, что, неважно, где ты — или я — окажемся, я дорожу тобой. Ты — истинный друг. И я ценю тебя. И буду скучать.

Эмили улыбается, ее глаза блестят, и она обнимает меня.

— И я чувствую то же самое по отношению к тебе, Ребекка.

Это похоже на удар прямо в сердце. Мне бы хотелось сказать ей. Мне бы хотелось объяснить, кто я на самом деле, но это разрушило бы ее волшебную ночь. Поэтому я воздерживаюсь от слов, просто киваю и борюсь со слезами, которые появляются в моих глазах.

— Возвратимся?

Я не хочу пропускать остальную часть ночи. Не хочу пропускать единственный танец. Эмили кивает, мы соединяем руки и идем к танцевальному залу.

И именно тогда я слышу коллективное перешептывание, когда она идет через толпу. Именно тогда музыка останавливается, и наступает тишина.

— О, Боже! — говорит кто-то.

— Кто это? — еще кто-то спрашивает.

На полпути я замираю, как парализованная.

О, Боже. Есть только одна вещь, которая могла произойти.

Только одна причина, по которой гости были бы ошеломлены.

Ребекка.

Она здесь.

Я мчусь из внутреннего двора, перемещаюсь со скоростью молнии, хотя едва могу чувствовать землю под ногами. Я не знаю, сбежать ли из Харксбери в целом, или бежать прямо в драку и попытаться объясниться.

Это закончено. Все кончено. Алекс будет знать всё. Эмили, мой первый настоящий друг, будет ненавидеть меня. Виктория будет знать, что была права, пренебрежительно обходясь со мной.

Я останавливаюсь, когда понимаю, что никто не смотрит на меня.

Если они знали, что я была самозванкой…

На что они смотрят?

Все толпятся вокруг того места, где проходили танцы.

— С ней все хорошо? — спрашивает кто-то.

— Она просто упала в обморок, — говорит кто-то еще.

Я хватаю парня за плечо, что рядом со мной и разворачиваю его.

— Что происходит?

— Ее Высочество упало.

— Ее… Виктория?

Парень кивает.

Я прохожу мимо него, мимо трех девушек в прозрачном, цепком платье, и прокладываю свой путь в толпу, толкая локтем рядом стоящих гостей.

— Извините! — я должна пройти, но трудно заставить одного из парней отойти назад.

Алекс на коленях около Виктории, и всё, что я вижу, это кусочек ее платья и пальцы ног. Она лежит на спине.

О, Боже, о, Боже, о, Боже. Это не хорошо.

— Что произошло?

Я падаю на пол около Алекса и беру запястье Виктории, пытаясь найти пульс. Нет ничего. Нет, нет, нет! Действительно ли она мертва?

— Она танцевала и затем сказала, что хочет присесть. Жаловалась на боль в груди. Прежде чем она могла добраться до стульев, просто упала в обморок.

Я наклоняюсь над нею, мое ухо напротив ее губ, но я слышу только тишину. Виктория не дышит.

— Она поддерживала или разминала руку?

— Что?

— Да или нет?

— Я… да. Что ты делаешь?

Я начинаю непрямой массаж сердца. Что, если он не сработает через корсет? Настолько трудно сказать, нахожусь ли я на правильной части грудины или нет. О, Боже, надеюсь, что это работает, так или иначе. Если это не сработает, если она не вернется…

— И раз, и два, и три, и…

Алекс толкает меня от его матери, и я приземляюсь на зад, едва сгруппировавшись, прежде чем пробить себе голову об пол танцевального зала. Мои локти врезаются в паркет, и боль пронзает мои руки.

— Ты убиваешь ее! — кричит парень.

Я медленно сглатываю.

— Она не дышит, Алекс, — говорю я. — Она уже мертва. Ты должен позволить мне сделать это. Я могу спасти ее.

Есть дикий взгляд в его глазах, поскольку он нависает над нею, как будто намеревается защитить ее от внешней силы, в то время как жизнь медленно исчезает внутри нее.

Каждая секунда дорога. Что он делает? Виктория умирает. Она лежит там, умирая, и Алекс мешает мне делать единственную вещь, которая могла бы помочь.

Мучительно медленно он откидывается назад на коленях. Я не жду его разрешение, просто прыгаю вперед и начинаю всё снова.

Прижимаю губы к Виктории, и толпа вокруг меня начинает это бурно обсуждать. Они, должно быть, думают, что это выглядит полностью сумасшествием. Когда была изобретена реанимация? Я уверена, что они никогда не видели это прежде.

Они, должно быть, думают, что я — фрик.

Но я не забочусь об этом. Виктория не может умереть. Не так. Не теперь.

Я даю ей два дыхания и возобновляю непрямой массаж сердца.

— Один, и два, и три, и четыре, и пять, — я пою. Концентрируюсь на числах, на ритме, и отказываюсь смотреть на любого в комнате.

Виктория не может умереть. Я не позволю ей.

Это настолько несправедливо. Вся её жизнь, она проявила твердость во всем. У нее был муж, который обманул ее, и когда он, наконец, понял, что она любила его, он умер. И теперь она живет в полном одиночестве, лишь с ее драгоценным этикетом.

Она не может умереть так.

Два вдоха.

Еще пять повторений.

Виктория так бледна. Что, если я делаю всё неправильно? Я только изучила его в прошлом году, и мы использовали макеты.

Два вдоха.

Еще пять повторений.

Алекс обнимает колени так сильно, его суставы бледнеют. Толпа, кажется, продвигается ближе.

— Заставьте их отойти назад. Ей нужен воздух!

Алекс встает на ноги быстрее, чем за секунду, выдвигая толпу назад.

Два вдоха.

Еще пять повторений.

Ее веки затрепетали?

Нет, это — танцующие свечи. Просто тени.

«Пожалуйста, Боже, не дай ей умереть!» Этого не может произойти. Она не может просто исчезнуть.

Два вдоха.

Еще пять повторений.

Мои легкие кричат. Я отдаю ей всё своё дыхание. Или возможно, я задерживаю дыхание. Голова начинает кружиться, надавливаю на ее грудь.

— Один, и два, и…

И затем Виктория шевелится. Ее пальцы сгибаются и шевелятся. Она стонет мягко, и я качаюсь назад и сижу на пятках, смотря, поскольку ее глаза вращаются под ее веками.

И затем они открываются. Ее глаза полностью не сосредоточены. Она смотрит вверх к люстрам. Затем моргает несколько раз.

— Мама? — голос Алекса выходит искаженный, будто он подавляет ту же самую глыбу в горле, которую я чувствую у себя.

Она жива.

Я спасла ее жизнь.

Я не понимаю, что плачу, пока не чувствую, что капли слез скатываются с моих щек на пол.

Она жива. Слава Богу, она жива.

— Что…? — говорит она хриплым шепотом.

— Шшш… — Алекс говорит, держа ее руку. — Вы упали. Я думал, что вы покинули нас, но… Ребекка спасла вашу жизнь.

Ребекка. Конечно, это была Ребекка. Почему я удивлена и страдаю каждый раз, когда слышу, что они называют меня этим именем?

Виктория поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и ее взгляд направлен прямо на меня, режущий прямо через мое сердце.

— Спасибо, — шепчет она.

Я киваю, когда поднимаюсь на ноги, чувствуя самую странную смесь восторга и… нервов. Паника? Это все поражает меня теперь, когда я смотрю прямо в ее глаза.

Я просто привела ее в чувство. Я сделала это.

Я отступаю от них. Комната приближается ко мне. Мне нужно уйти, получить немного воздуха.

Я бегу из танцевального зала и направляюсь в свою комнату.

Проходит несколько часов. Я понимаю это, поскольку в доме становится тихо, и я оказываюсь единственной, кто не спит.

Я спасла Виктории жизнь. Когда это произошло, я очень разволновалась, а теперь чувствую только умиротворение.

Я ненавидела ее, когда встретила, и все же, когда женщина лежала там, умирая, всё, что я хотела, это чтобы она возвратилась и накричала на меня за то, что я положила локти на стол. Возможно, я никогда полностью не понимала ее, но я знаю, что она — хороший человек. И это было не ее время.