"Я полностью согласна, что ответственные за мятеж должны быть казнены за совершенные преступления, — ответила она. Главнокомандующий находился по ту сторону Шаамы и услышит сообщение примерно через одиннадцать часов. — Но пока я послужу Империи, вытаскивая из пленных каждый бит информации. Без допроса офицеров я бы ничего не сообщила вам о наксидских кораблях".

Она составила списки. В первый включила Бого и членов группировок для получения обещанной амнистии; вторым шел список бойцов подпольной армии с их подлинными личными данными, а не конспиративными псевдонимами. Ей нужно было знать бойцов поименно, потому что после войны появится много самозванцев, утверждающих, что участвовали в штурме Верхнего города, а у нее будет доказательство обратного. Она также хотела представить отличившихся к наградам за заслуги перед Флотом и Парламентом, а для этого требовались документы.

Она избавилась от некоторых бойцов за то, что они носились по Верхнему городу на краденых машинах, стреляя в воздух и грабя дворцы. Их распустили по домам, конфисковав обнаруженные трофеи. Этим по ее поручению занимался Жюльен. Остальным бойцам правительство стало платить жалование.

Каждую ночь она спала по несколько часов, но всё равно не высыпалась.

Самым неотложным делом стало обеспечение продовольствием. Большая часть запасов была в руках специализированного ведомства. Население полагало, что с уничтожением власти наксидов уйдут и продовольственные карточки. Сула так и хотела поступить, но вмешался Сергий Бакши.

— Отмените карточки, и еда пропадет со всех рынков Заншаа, — сказал он. — Продукты были отданы на откуп частным лицам. Уберете государственный контроль за распределением, и продовольствие останется в руках у наксидских кланов, подмявших рынок. Они придержат поставки — и цены подпрыгнут до небес; или свяжутся со спекулянтами с тем же результатом, а винить во всем будут вас. — Он посмотрел на нее холодными рыбьими глазами: — Я бы поступил именно так.

Сула подумала и сказала:

— Наверное, мы могли бы ограничить цены.

Сергий хлопнул вялыми ладонями.

— От этого еда не появится. Они придержат запасы и начнут продавать нелегально — через таких, как я.

— В этом случае вы могли бы сильно разбогатеть, — ответила Сула, тщательно подбирая слова. — Я благодарна вам за проявленное чувство гражданского долга.

Выражение лица Бакши почти не изменилось.

— Я уже успел сделать деньги, воспользовавшись ситуацией. И лучший способ их сохранить это убедиться, что от нашей власти обычным людям одна выгода.

Сула подозревала, что Сергий своего не упустит при любом раскладе, но заострять внимание на этом не стала.

Конечно, в какой-нибудь мудреной макроэкономической модели имелось решение и этой проблемы, но Сула ее не знала, впрочем, как и остальные. Она отменила карточки для обычных граждан и ввела фиксированные цены на основные продукты, такие как зерновые, бобовые и определенные сорта мяса, необходимые для плотоядных торминелов. Цены стали чуть ниже довоенных, и Суле нравилась мысль, что каждая проданная упаковка приносит небольшие убытки всем этим Ушгаям, Кулукрафам, Уммирам и иже с ними.

Не было смысла регулировать продажу овощей и фруктов — скоропортящиеся продукты никто не будет придерживать. А рынок деликатесов ее не заботил.

Арестованных глав кланов отпустили, приказав оставаться в Верхнем городе. Чтобы убедиться, что они всё поняли, Сула вызвала каждого к себе, объяснив новые условия договора:

— Пока на рынке в изобилии будут основные продукты питания, я не стану вас преследовать, а лишь отмечу вашу сознательность. Начнется дефицит, я вас казню, назначив новых глав.

Не исключено, что смертей будет много.

Но в результате арестовали и казнили только леди Джагирин из-за частичного исчезновения некоторых продуктов с прилавков южного полушария. Так как в голове наксидов не было жизненно важных органов, кроме органов восприятия, тело долго билось в агонии, колотя конечностями по земле, прежде чем Джагирин наконец умерла от шока и потери крови.

Сула убедилась, что запись казни разослали всем кланам, ответственным за еду. Этого оказалось достаточно. Новый лорд Джагирин охотно сотрудничал с лоялистами.

— Мы продолжим контролировать цены до сбора урожая в южном полушарии, — сказала Сула совету. — А потом частично уберем надзор и посмотрим, что получится. Если всё пройдет нормально, постепенно отпустим цены на остальные продукты.

Пока она говорила это, на миг показалось, что в ледяных глазах Сергия Бакши мелькнуло одобрение.

Как Сула обещала, похороны Казимира были роскошными. Они состоялись через шесть дней после капитуляции, на одном из кладбищ на окраине города. Она поступила естественно для любого единоличного правителя мира, конфисковав изысканный мраморный склеп, ранее принадлежавший даймонгскому семейству, давно погибшему или покинувшему Заншаа. Его прежних обитателей перевезли на другое кладбище, а снаружи повесили памятную табличку с портретом и именем Казимира и датами.

Его похоронили в костюме от Ческо, украшенном кожей, бархатом, бусинками и зеркалами, и в начищенных ботинках. В длинные бледные руки вложили трость с хрустальным набалдашником. Члены группировок опустошили половину цветочных магазинов города, и гроб несли по аллее из ароматных траурных венков, окутывающих скорбящих своим благоуханием.

Сула была при полном параде: в доходящем до лодыжек плаще, тяжелом кивере с серебряной кокардой, сияющих ботфортах и с изогнутым кинжалом на поясе. В городе уже воцарилась зима: низко нависло серое небо, и ветер пытался сорвать плащ с ее плеч. Изредка моросило. Позади Сулы Жюльен, Сергий и бандиты несли гроб, за ними в ритуальном танце шествовали плакальщики.

Присутствовали камеры — всё, что делает леди губернатор, должно появиться в новостях — но держались, как приказано, вдалеке.

Даймонгский хор исполнял флотскую погребальную службу в интерпретации Орнарака, закончив ее глубоким басом: "Да утешит вас, что всё важное уже известно". Когда звуки растаяли среди могил, Сула наклонилась поцеловать полированную крышку гроба и увидела свое искаженное лицо с тщательно наложенной косметикой, скрывающей смятение и горе.

Она должна была сказать что-то, но слова не шли. Казимир вел жизнь удачливого преступника, наполненную роскошью и насилием, оставаясь счастливым и безжалостным хищником, и погиб, как и многие, в борьбе за то, чтобы одна порочная тирания сменилась другой, не столь откровенной. Они с Гредель, став лордом и леди Сулой, проникли бы во все потайные уголки Верхнего города и вынырнули бы оттуда, нагруженные добычей, довольные и лоснящиеся, как пара красивых молодых животных. Род Сулы воспрял бы, подпитанный грабежом.

Отсутствие совести у Казимира было частью его опасного обаяния. Он брал, что хотел, не думая о последствиях. Сула показала ему, что терпение, пусть изредка, вознаграждается; но он слушал ее только из-за своего странного понимания учтивости — учтивости и, возможно, любви, а также из любопытства, желания посмотреть, что она будет делать дальше. Наверное, они с Казимиром больше любили ощущение риска и бренности бытия, чем друг друга. Что бы то ни было, они получили друг от друга всё, что хотели.

Ничего из этого не могло быть сказано леди Сулой ни сейчас, ни в другом месте.

Она стояла у гроба и глядела на собравшихся: на бойцов, бандитов, Спенс и Макнамару в изумрудной форме, ушастых даймонгов-плакальщиков в странных белых одеяниях. Порыв ветра принес пронзительный аромат цветов, и Сула почувствовала тошноту. Облизнув губы, она начала речь:

— Казимир Масуд был одним из моих командиров и моим другом. Он погиб, сражаясь, чтобы пала власть наксидов. Как и у всех в подпольной армии, у него был выбор, — никто не заставлял его воевать. Дела шли хорошо, и он мог бы отсидеться до конца войны, а потом появиться опять — богатый и… — она на мгновение запнулась, — … и живой, — закончила она.