У молодых супругов обнаружились и общие интересы. Им нравились пьесы Коскинена: Мартинесу за колкий юмор, а Терзе за утонченность характеров героев. Устроившись рядышком перед настенным дисплеем, они снова и снова включали «Разлученных любовников», получая настоящее наслаждение.

Мартинесу, безусловно, не хватало того накала, той страсти, которую он испытывал с Сулой, когда они понимали друг друга без слов, думая об одном и том же, будь то план эвакуации или новые тактические схемы. Терза была совсем другой. Всегда спокойная и деловитая, она чутко реагировала на его желания и умело распоряжалась временем, проведенным вместе. Однако в ее спокойствии и уравновешенности ему вечно чудилось что-то искусственное, словно в блестящем спектакле, придуманном и исполненном одним человеком. Что же крылось внутри?

Возможный ответ замаячил, когда Мартинесу довелось наблюдать игру Терзы на арфе. Едва ее пальцы начали перебирать струны, всегдашняя мягкая улыбка внезапно сменилась напряжением, граничившим с яростью и страстью. Дыхание арфистки слилось с музыкой, глаза лихорадочно заблестели, жилка на нежной шее забилась чаше. Терза и божественные звуки, исходившие из-под ее рук, словно стали одним целым.

Мартинес пытался оживить эту музыку во время любовных занятий, зажечь в супружеской постели, окруженной гирляндами цветов, подобную же страсть, и порою ему казалось, что успех близок. Во всяком случае, в музыке их тел и сердец Терза быстро стала находить свой ритм. Тренированные пальцы музыкантши, чувствительные к любым нюансам, научились ласкать его, достигая желаемого звучания, от пиано до фортиссимо. Терза вовсе не была застенчивой, и проявления истинной нежности в перерывах между любовными схватками не могли не тронуть сердце самого требовательного ценителя.

Однако чего-то все-таки не хватало. Мартинес не переставал вспоминать Сулу, их любовные игры, где ощущения были ярче, взаимопонимание полнее, когда в момент кульминации он чувствовал, что владеет ответом на все тайны вселенной.

С другой стороны, подумал он, расплачиваясь с таксистом, пока ещё трудно понять, что вообще такое этот брак. Торговая сделка, политическая игра, банальный светский фарс? Кто они — мужчина и женщина, которых обратили в товар, продали и купили, или две одинокие души, пытающиеся взять как можно больше от коварной судьбы, пока все их надежды не обратились в пыль?

Вздохнув, Мартинес поднялся по ступенькам дворца Шелли и открыл дверь.

Пэ-Джи стоял в холле и явно колебался. Похоже, стоял уже давно. Мартинес, войдя, хмуро взглянул на него. По крайней мере у меня все не настолько плохо, подумал он.

— А, это ты, — растерянно моргнул Пэ-Джи. — Я вот думаю, стоит ли…

— Выйти погулять? Вряд ли. Там дождь собирается.

— Ах, вот как… — Пэ-Джи мрачно кивнул, возвращая трость на подставку. — Надо было мне самому выглянуть.

Подоспевшая служанка взяла у Мартинеса фуражку.

— Доложить леди Вальпурге, что вы пришли?

Нет, не надо пока! — вмешался Пэ-Джи, хватая Мартинеса за рукав. — Тебе нужно выпить… а то простудишься.

— Ну что ж, можно и выпить.

Мартинес последовал за новоиспеченным зятем в гостиную. На столе стоял пустой бокал. Видно, здесь уже пили.

— Надеюсь, леди Терза чувствует себя хорошо?

— Да, спасибо.

— Тебе этого, — спросил Пэ-Джи, поднимая бутылку с коньяком, — или…

— Сойдет, — кивнул Мартинес.

Они чокнулись и выпили. По широким оконным панелям уже вовсю колотил дождь, прохожие корчились под зонтиками и разбегались.

Пэ-Джи откашлялся.

— Наверное, тебе нужно знать… В общем, я решил остаться.

— Остаться? — удивился Мартинес. — В смысле — на Заншаа?

— Ну да. Я уже поговорил с лордом Пьером, и… короче, я остаюсь присматривать за интересами Нгени на время, пока никого не будет.

Мартинес замер, не донеся коньяк до рта, потом медленно опустил бокал.

— Ты хорошо подумал?

Пэ-Джи поднял на него печальные карие глаза.

— Да, конечно. — Он пожал плечами. — Наш брак с Вальпургой… одно беспокойство, да и всё, кто ж этого не видит? А так мы можем расстаться… и никто нас не осудит, понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Мартинес, вертя в руке бокал. — Дело в том, что лорд Пьер — известный лоялист, и его имя наверняка у наксидов в списке… — Он задумался, подыскивая подходящий эвфемизм. — В списке подозреваемых. Я там тоже, конечно, есть, а ты теперь и мой родственник, так что вряд ли тебе безопасно тут оставаться.

Пэ-Джи лишь отмахнулся.

— Пьер считает, что все будет в порядке. В конце концов, я всего лишь кузен, да и толком не знаю ничего.

— Прежде чем наксиды в этом удостоверятся, тебе придется пережить массу неприятностей… Кроме того, ты можешь попасть в заложники.

Младший Нгени поставил бокал.

— Можно подумать, кто-нибудь в империи изменит свои планы от страха, что меня убьют!

Мартинес, смутившись, промолчал. Молодой человек был прав.

— Знаешь, Гарет, — снова начал Пэ-Джи, — это ведь единственное, чем я могу помочь. Идет война, и мне очень важно участвовать в чем-то… настоящем… Даже если это всего лишь забота о собственности и престарелых слугах.

— Ты, случайно, не ввязался ещё во что-нибудь? — Мартинес подозрительно взглянул на него.

Ты это о чем?

— Ну… работа в легионе, например, или в разведке.

Пэ-Джи, казалось, искренне удивился, потом задумался.

— Ты считаешь, меня все-таки могут взять?

Надеюсь, что нет, подумал Мартинес.

— Не думаю, — решительно ответил он вслух.

Пэ-Джи взял бокал и мрачно припал к нему.

— Ты прав, — сказал он наконец. — Я просто останусь жить в одном из флигелей дворца, том, что не запрут, и прослежу, чтобы моя старая нянька и сотня других слуг не слишком бедствовали.

— Ну что ж, — Мартинес пожал плечами и поднял свой бокал, — за твою удачу!

— Спасибо, Гарет.

Едва они успели выпить, как входная дверь с шумом распахнулась, и порыв сквозняка разметал бумаги на столе. Мартинес выглянул. Роланд стоял в холле, стряхивая с вечернего костюма капли дождя.

— Проклятие! — загремел он. — Ну почему я не догадался захватить плащ? Что у вас там, коньяк? — Войдя в гостиную, он от души плеснул себе из бутылки и опрокинул одним глотком. — Не слышали? Семпрония вышла замуж. Я только что со свадьбы.

— Я слышал, что мы с ней больше не общаемся, — с иронической улыбкой произнес Гарет.

— Разумеется, нет, но я должен был подписать разрешение на брак, — объяснил Роланд, доливая бокал. — Она угрожала, что в противном случае останется с Шанкарашарьей как любовница или, того хуже, пойдет служить добровольцем на флот в качестве его денщика.

Мартинес рассмеялся.

— Похоже, боевого духа у нее не убавилось.

— Ни на йоту, — кивнул Роланд. — Держит своего хахаля под каблуком, ты бы видел эту картину! Через десять лет, клянусь чем угодно, — хмыкнул он, — этот лейтенантик будет выглядеть на все пятьдесят, а она — как конфетка.

Гарет взглянул на брата.

— Теперь только ты у нас не женат, — заметил он с улыбкой, — хотя старше всех. Неправильно получается.

Роланд пожал плечами и поднес бокал к губам.

— Да вот… не нашел ещё подходящую.

— Честно говоря, не понимаю, почему ты не попытался жениться на Терзе сам.

Пэ-Джи, слушая их, нервно ерзал. Рациональный подход Мартинесов к матримониальным делам явно травмировал его и без того раненую душу.

В глазах старшего брата появилось циничное выражение.

— Ну… потому, что ты у нас самый порядочный, а я… я бы, наверное, отшвырнул Терзу в сторону, как только заимел от неё наследника и нашел себе какую-нибудь получше, на мой личный вкус.

На этот раз даже Гарет был слегка шокирован его откровенностью. Роланд допил свой коньяк и подмигнул.

— Может, позовем Вальпургу да усядемся ужинать? Очередную сестру я успешно сбыл с рук, теперь можно и подкрепиться…

Вернувшись к себе в отель, Мартинес застал Терзу уже в постели. Она лежала, свернувшись калачиком, и любовалась огромной лилией. На лице ее играла умиротворенная улыбка.