Кэт с вызовом посмотрела на Алекса – точно так же, как в детстве смотрела на социальных работников.

– Следующие восемь лет я провела, скитаясь по приемным семьям. Меня запихивали то к одним, то к другим, пока я не стала самостоятельной.

– И что ты делала?

– Ты о чем?

– Учеба, деньги.

– Тебя ждет твой салат.

– Говори.

Алекс подцепил вилкой лист салата, полил его сливочным соусом, но положил его в рот лишь тогда, когда она продолжила рассказ.

– После школы я получила место машинистки в одной крупной фирме. Это был тупиковый вариант. Если кого-то и продвигали по службе, то по старшинству и не по заслугам. Система была такой же несправедливой, как и система опеки.

– Что, собственно, в ней не так?

– Что не так? Все. – Кэт опустила вилку и помахала руками перед лицом, как будто пыталась стереть то, что только что сказала. – Ну ладно. Я преувеличила. Многие приемные родители искренне заботятся о приемных детях. Но сама система нуждается в реформировании.

– В любом случае это лучше детских приютов.

– Знаю. – Кэт решила, что салата с нее хватит, и отодвинула тарелку в сторону. – Но приемная семья – вещь временная. И ребенок, особенно тот, что постарше, это прекрасно знает. Согласна, он все-таки растет в семье, что хорошо. Но дом и семья – чужие. Ему просто разрешено пожить там какое-то время. Ты там гость, до того момента, как подрастешь, или сделаешь что-то не то, или изменятся обстоятельства, и тогда тебя поселят у кого-то еще.

Вскоре до тебя доходит простая истина: «Никто не любит меня в такой степени, чтобы взять к себе навсегда». Проходит какое-то время, и начинаешь думать, что не заслуживаешь любви и соответственно себя ведешь. «Ага, вы считаете, что меня не за что любить? Ну что ж, получайте!» Это механизм психологической защиты. Начинаешь отторгать от себя людей и возможности, прежде чем они начнут отторгать тебя.

– Это взгляд взрослого человека.

– Верно. Когда я была частью системы, я не понимала, что претворяю в жизнь собственные предсказания. Я была лишь несчастным, одиноким ребенком, который считал, что его никто не любит и он никому не нужен, и делал все для того, чтобы привлечь к себе внимание.

Кэт грустно усмехнулась.

– Страшно вспомнить, что я себе позволяла. Мне было неприятно ощущать себя объектом благотворительности, – сказала она и нахмурила брови. – А еще есть люди, – возможно даже, полные благих намерений, – которые не имеют ни малейшего понятия, как нужно воспитывать ребенка.

Спешу добавить, что это касается не только приемных родителей, но и родных. Зачастую они даже не понимают, что наносят ребенку эмоциональные травмы. Слово, взгляд, снисходительное обращение – все это может раз и навсегда подорвать самооценку ребенка. Люди, которым и в голову не придет применять физическое насилие, сами того не замечая, применяют насилие психологическое, травмируя душу ребенка.

– Например?

– Я могла бы грузить тебя не один час.

– Я не против.

Кэт вопросительно посмотрела на него.

– Ты мысленно берешь мои слова на заметку, верно? Чтобы потом включить их в свой новый роман? Тернистый Путь Кэт Делани. Поверь мне, правда гораздо страшнее, чем ты можешь себе представить.

– Это я понял в самый первый день, когда стал копом. Продолжай. Не для протокола.

– Помню одно Рождество, – помолчав, заговорила Кэт. – Мне было тринадцать, и к тому времени я поняла, как работает система. Знала, чего от нее ждать. В той же семье, что и я, жил еще один ребенок, девочка семи лет. У пары была собственная дочь того же возраста.

Обе девочки мечтали получить на Рождество куклу Барби. Они только об этом и говорили. Лишь бы только Санта услышал их, они делали все, что от них требовалось: вовремя ложились спать, ели нелюбимые овощи. Рождественским утром родная дочь, развернув подарок, получила заветную Барби во всей ее красе, в розовом бальном платье и розовых шпильках в тон.

Приемная девочка получила дешевую подделку, бледную копию. И она поняла намек. Она не ровня родной дочери, она недостаточно хороша, чтобы получить от Санты настоящую Барби. Да-да, даже Санта был этого мнения.

И я подумала: зачем кому-то понадобилось так обидеть ребенка? Неужели разница в цене между обеими куклами так велика? Скорее всего, лишь несколько жалких долларов. Цена куска мяса в супермаркете. Разве самооценка ребенка не стоит большего?

Мне, конечно, трудно судить. У меня не было собственных детей. Быть родителем тяжелый труд, если не самый тяжелый. И все же нетрудно понять, как больно, когда Санта приносит вам не совсем то, о чем ты его просил.

Кэт вздохнула.

– Я еще не раз сталкивалась с подобными случаями. И ужасно возмущалась в душе, когда с ребенком обходились несправедливо. Увы, как потом выяснилось, мир взрослых тоже полон несправедливости.

Тем временем официантка унесла недоеденный салат и принесла стейки.

– О боже! – воскликнула Кэт. – Да они же размером с целый штат!

Панировочные сухарики зажарились до аппетитной хрустящей корочки, мясо внутри было нежным и сочным. Алекс с аппетитом взялся за свой стейк.

– А что ты делала, когда ушла с той работы? От машинистки до звезды мыльных опер долгий путь.

– Я понимала, что мне требуется образование. Я откладывала каждый лишний цент и все равно не могла позволить себе колледж. Вместо этого я приняла участие в конкурсе красоты.

Вилка Алекса замерла между тарелкой и ртом.

– В конкурсе красоты?

– А что в этом такого? – пожала плечами Кэт.

– Мне казалось, такая, как ты, должна считать конкурсы красоты проявлением сексизма и эксплуатации женщин.

– В тот период моей жизни я была готова быть эксплуатируемой, если это давало мне шанс получить двадцать тысяч долларов на обучение в колледже. Я вложила свои сбережения в самый лучший лифчик и внесла свое имя в длинный список претенденток. Кстати, передай мне булочку.

Булочка была ароматной и мягкой и буквально таяла во рту.

– Греховное наслаждение, – простонала Кэт, закрыв глаза и слизывая с губ масло.

– Греховное наслаждение, говоришь? Видела бы ты сейчас свое лицо! – пошутил Алекс.

Взгляд Алекса был прикован к ее губам.

– Ты в курсе, что все, что ты делаешь, имеет сексуальный оттенок?

– А ты в курсе, что у тебя на уме одни пошлости?

– Кто бы сомневался. – Он пристально посмотрел ей в глаза. – Ты ходячий соблазн. Неудивительно, что мужики западают на тебя.

Эти слова не столько польстили ей, сколько встревожили.

– Неправда.

– Я мог бы назвать троих. Нет, четверых.

– И кто же это?

– Дин Спайсер.

Кэт равнодушно пожала плечами.

– С тех пор, как я уехала из Калифорнии, мы с ним просто друзья.

– Потому что тебе так удобнее. Но он все еще влюблен в тебя по уши. Второй – это Билл Вебстер.

– Ну, ты даешь! Билл обожает свою жену.

– Почему-то она сторонница моей гипотезы.

Кэт упрямо тряхнула головой.

– Ошибаешься. Если же Нэнси думает, что между мной и ее мужем существует нечто большее, чем просто дружба и взаимное уважение, то ошибается и она. А кто третий? Не то чтобы я согласна с тобой. Скорее, мне просто любопытно узнать.

– Джефф Дойл.

Кэт рассмеялась.

– Вернее, не будь он голубым, он бы непременно в тебя влюбился, – стоял на своем Алекс. – Но даже так, он готов целовать землю, по которой ты ступала.

– Какая, однако, у тебя богатая фантазия. Впрочем, на то ты и писатель. Кто же четвертый?

Ответом на ее вопрос стал его пронзительный взгляд.

– И ты надеешься, что я в это поверю? – спросила она.

– Нет.

– Отлично. Потому что это полная ерунда, и мы оба это знаем. Ты просто не прочь еще раз переспать со мной.

– И каковы мои шансы?

– Нулевые.

Алекс расплылся в улыбке, говорившей, что так он ей и поверил.

– И ты победила?

– Где? А, на том конкурсе? Нет.