И, просто так защищая мажоров Москвы, не становишься ли ты при этом сам мажором? Вот, например, он, Миша… Кто он? он давно живет на деньги дяди Наума. Постоянно бродит где-то, непрерывно ездит куда-нибудь с друзьями гулять или смотреть что-нибудь интересное, новое… Не классический ли он мажор? И не лучше ль на себя оборотиться? И не довольно ли противоречить самому себе?

Михаил знал, что приятели иногда потешались над его привязанностью к бабушке и дяде. Что он, мол, не отделится от них никогда и не захочет жить самостоятельно и вселить в дом существо женского пола, как первобытный мужчина приводит женщину в пещеру, подчиняясь первородному инстинкту. Но мы-то не животные! Это раз. И не нужно унижать солнечную породу человека. А во-вторых, почему тогда они сами не торопились уйти из родных стен домов и жениться? И зарабатывать себе на жизнь? Ведь и они, наверное, этого не хотели!

Особенно Илья. Цыган как раз нередко твердил Мише:

— Ты, роднулька, на баб глаз не кидай! Ну их на фиг, этих лукавых! Одни обманки! Жить надо одному, ага! Тихо и спокойно.

Михаил посмеивался. Кто бы сомневался…

Новая упоительная жизнь продолжалась, закручивая очередной замысловатый головокружительный виток.

Вечером в комнату Миши заглянул дядя. Как всегда, улыбающийся и веселый.

— Ну, что поделываешь? Где болтались нынче с парнями?

— Так, вообще, по Москве… — вяло отозвался Михаил.

— Он учиться и не думает, — мрачно пробубнила из коридора тетя Бела. — Ты, Нёма, смотри! Он совершенно разболтался и никуда не поступит с такими знаниями…

— Белка, уймись! Не каркай под руку! Понимаешь, нет? — крикнул дядя. — Я недавно был в школе. Учителя им довольны.

Тетя немедленно вплыла в комнату и остановилась на пороге скорбным монументом, негодующе поджав губы и величественно скрестив на необъятной груди руки.

— Учителя, может, и довольны. Мальчик тихий, застенчивый, хлопот им не доставляет. Учится себе… И память о тебе в школе пока жива. А твои подарки…

Дядя с досадой махнул рукой:

— Белка, хватит выступать!

— Еще вспомнишь мои слова, когда он провалится в вуз! — грозно провозгласила тетя, играющая сегодня роль Кассандры.

— Я помогу ему поступить! — хмыкнул дядя. — Это просто, как три рубля.

— Нёма, — серьезно сказала тетя и сделала шаг вперед, — помни, Нёма, что бывают случаи, когда ты можешь оказаться бессильным!

И гордо выплыла прочь.

Миша растерянно поднял глаза на дядю.

— Я и правда учусь не очень…

— А кто в твоем классе учится очень? — спросил философски настроенный дядя.

Михаил пожал плечами:

— Наверное, Даша…

— Хм, Даша… Дочка захудалого театрального художника и гримерши… Ей и нужно учиться как следует. Кому, как не ей, заниматься… Иначе из нее вообще никогда ничего не получится. Хотя у нее есть шанс выгодно выскочить замуж…

В этот момент внимание дяди привлек некий предмет, валяющийся в пыли в открытом ящике стола Миши, где стоял телевизор. Трудно было разглядеть в темноте ящика, что именно там такое. Но дяде почему-то показалось, что это шоколадная фигурка деда-мороза в цветной фольге.

Он просунул руку и потянул фигурку к себе. Но едва она появилась на свет, оказалось, что это никакой не дед-мороз, а просто засохший, сморщенный и пожелтевший кусок яблока, на котором остались зернышки у хвостика. Так чудовищно обманула рефракция в черном пыльном ящике.

— Зачем это вам? — недовольно спросил Михаил.

Дядя положил огрызок обратно и удивленно посмотрел на племянника.

— Да мне эта дрянь не нужна. Просто показалось, что там шоколадный дед-мороз. Я удивился, откуда он здесь, и решил посмотреть, так ли это. Оказалось, ошибся, издали перепутал!

— Серьезно? — удивленно вытаращил глаза Миша чуть ли не во все крупностекольные очки.

— Абсолютно. А чего ты так возмутился?

— Ну, извините… Просто мне надо чем-то приятелей угощать, а вы это самое берете! — пояснил Миша.

Дядя прыснул от смеха.

— Ну-ну, — задумчиво произнес он. — Скупой ты лыцарь у нас, Михаил! — и улыбнулся.

Только дело было, конечно, не в скупости. Просто Каховский-младший уже неплохо освоился в актерской школе, прошел у приятелей курс мастерства и теперь сам мог разыгрывать роли хоть куда и паясничать, и куражиться, и откровенно валять дурака. И Мише нравилась такая жизнь. Она устраивала его на все сто.

— Ну, куда ты, роднулька, намыливаешься летом? — флегматично полюбопытствовал какой-то необычно вялый с самого утра Митенька. — В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов? То бишь к бабульке в Калязин.

Миша услышал о бабушке и вновь затосковал. Писал он ей редко. Оказалось, что письма — жанр тяжелый. Зато дядя Наум довольно аккуратно высылал на Волгу отчеты о жизни Михаила в Москве. Миша сам не раз видел эти листочки писем, исписанных мелким каллиграфическим дядиным почерком.

Но этим летом дядя собирался отправить племянника на море, к своим друзьям, и он, никогда в жизни еще не видевший морских раздолий, мечтал о поездке на Кавказ. А баба Таня — она может подождать. Лето — оно большое, длинное. А жизнь — еще длиннее.

И бабушка все поняла правильно. Сама написала внуку, чтобы он не сомневался и не мучился понапрасну, а ехал бы спокойно в Пицунду, куда дядя указывает. И отдыхал бы там в свое удовольствие.

И Миша поехал.

Вернулся он загорелый до черноты, счастливый, с блестящими глазами. Дядя оглядел его с большим удовольствием, а тетя по обыкновению привычно загрустила. О чем? Миша не понимал ее настроений. Но спрашивать никогда не осмеливался.

«Почему я так не похож на дядю? — нередко жестоко мучился Миша. — Почему я весь в отца? А они, хоть и родные братья, такие разные…»

Однажды дядя случайно поймал его за излюбленным занятием: Михаил пристально изучал детскую фотографию братьев и заодно себя в зеркале.

— Удивляешься? — спросил дядя.

— Да… — кивнул насупленный Миша и понурился еще больше.

«Надулся как мышь на крупу», — в таких случаях говорила всегда бабушка, по Миша никак не мог взять в толк, зачем это мыши дуться на крупу. Лопать ее надо, эту крупу, а не капризничать над ней.

— Странное дело, — заговорил дядя, — почему люди почти всегда уверены в том, что родственники должны, просто обязаны быть похожими друг на друга? Генетика этого вовсе не утверждает. У меня была знакомая семья, где трое детей выросли высокими, худыми и темноволосыми, в родителей. А четвертая уродилась толстенькая беловолосая коротышка. В кого? Сразу нехорошие вопросы, подозрения, дурные мысли… Оказалось, пошла в давно забытую двоюродную бабку по отцовской линии. Та бабулька рано умерла. Пока о ней вспомнили, фотокарточку откопали… И убедились — одно в одно. Девчоночка их беленькая — вылитая та бабуся в молодости. Потом долго смеялись сами над собой… А если бы фото не нашли? Представляешь, какая была бы трагедия на всю жизнь? Изменила жена мужу — вот и все… Других объяснений нет.

Михаил через силу усмехнулся. Многого не проси…

— А тебе, конечно, хотелось бы походить на меня, а не на отца? — проницательно заметил дядя.

В самую точку…

— Ну… допустим… — слегка замялся Миша.

— Не теми ты мыслями занят, Мишук! — неожиданно жестко сказал дядя. — Совсем не теми! Тебе не о своей внешности заботиться и горевать надо, а о своем будущем. О карьере, учебе, работе — вот о чем! Тут Белка в чем-то права. А у тебя на уме одни лишь Дашки!

— Одна, — уточнил Михаил и нахмурился еще больше.

Отношения с Дашей окончательно зашли в душный тупик. Каховский не нравился ей, и зачем, для чего она встречалась с ним всю зиму и весну — осталось абсолютно неясным. Его горячую жадную руку она с неизменным хладнокровием и деликатностью снимала со своих бесстрастных плечиков, целоваться отказывалась, на свидания приходила все реже и реже… И все с меньшей охотой. Очевидно, дочка станционного смотрителя не хотела решительно рвать с ним до поры до времени и тянула, сколько могла. Занималась своей газетой, куда почти все старшеклассники охотно слали свои мнения, играла на рояле…