Но разве это все, что может предложить ему на данный момент жизнь? Мирная кроткая баба Таня… Но Миша прекрасно без нее обойдется. Должен обойтись, должен, если хочет жить лучше, иначе. Мир бабушки — давно уже не его мир. И теперь не время размышлять, почему так случилось. Случилось — и все. Предначертано. Обсуждению не подлежит. Надо жить дальше. А как? Чем жить? Возле кого? Может быть, предложенный ему вариант… Хочется надеяться… Все равно в каждом дому — без исключения — по кому. Огромному и туго скрученному.

Бабушка в соседней комнатенке что-то прошептала во сне. Светало. Горизонт становился не по-осеннему нежным и безоблачным до прозрачности. В виске оживала тяжелая боль. Болезнь честолюбивых…

Миша закрыл глаза. В конце концов, что мешает ему попробовать начать новую, пусть пока еще неясную, но такую привлекательную и заманчивую жизнь? Слишком любопытную… В случае чего он всегда сможет от нее отказаться… Когда-никогда… Самое лучшее — поступать не задумываясь. Кто не успел — тот опоздал.

Если быть откровенным, в последнее время Миша редко задумывался над своими поступками: так оказалось проще и спокойнее. Он давно уже не виделся ни с кем, ни с кем не общался. И когда бесследно исчезли все его немногочисленные случайные приятели детства, знакомые по школе, он тоже не осознал это сразу и не ощутил ни горечи потери, ни чувства сожаления. Хотя терял всегда очень болезненно и с большим трудом приобретал, не дорожа, в сущности, никем и ничем. Ни свободы, ни легкости, ни радости жизнь не приносила. А счастья, как известно, на свете просто не бывает. «Дай бог воли, дай бог воли, остальное заживет…» — так пел в одной полюбившейся Мише песне Санька. Он хорошо играл на гитаре и сам подбирал мелодии по слуху.

— Окуджава, — говорил Санька уважительно.

Миша запомнил эту странно звучавшую фамилию.

Какое отчаянное одиночество! Вокруг столько людей — и нет никого… Бесконечная пустота… Беспредельный величественный волжский простор. Зеленый и синий… Тишина, покой и трава до пояса…

Восток светлел и светлел. Господи, как болит голова!.. И нет сил встать поискать таблетку…

Мише давно уже не требовались собеседники. Отнюдь. Или он так умело и ловко обманывал себя? Чтобы выжить… Здесь годятся любые средства. Увлекательный когда-то диалог с самим собой — удобный и простой способ существования — незаметно превратился в бесконечный внутренний монолог, обернувшийся навязчивым кошмаром. Полный зарез… История его болезни…

Совсем недавно Миша вдруг догадался: ничего особенного в жизни он не достигнет. Внезапное неприятное открытие ударило слишком больно. А дальше-то что? И не достигнет он ничего потому, что за все на земле нужно бороться, биться тяжело, неистово, долго, с полным напряжением сил и нервов. Зачем? И хватит ли у него терпения и мужества? Пожалуй что нет. «Дай бог воли…» Что воля, что неволя — все равно…

Фишка вот в чем: он не боец, и надо честно самому себе в этом признаться. А мир жесток и безумен.

Тогда, может быть, оставить все как есть? И расцветай, травка! Разве ему плохо? Просто замечательно! Ведь все имеется: дом, уют, забота… Бабушка… В конце концов, найдется какая-нибудь работа… Немало по нынешним временам. Никто мешать ни в чем не будет. Любить можно самого себя. Самого себя лелеять, беречь и носить на руках. Как шло — так и ехало. Сугубо фиолетово…

Миша в глубине души давно себя жалел, но по-своему, довольно странно, с непонятной, необъяснимой отстраненностью, как жалеют увиденного на улице бездомного котенка или щенка, но в дом не берут. Однако с недавних времен Миша стал считать, что работа и возможная карьера — не просто попытка самоутверждения, а основа существования, единственная реальность. Все остальное — наносное и лишнее. Об этом «остальном» можно жалеть, но строить свою жизнь, опираясь на чувства, нельзя. У жизни должны быть иные, более прочные, подлинные, ненадуманные основы.

Только паршивая всемогущая Ленка перевернула все вверх дном, легко и спокойно опрокинула прежние четкие представления Миши, доказав, что на самом деле он до сих пор жестоко заблуждался и всегда мечтал только об одном — о большой и настоящей привязанности. И наносным, выдуманным может тогда оказаться все остальное. Нужным, как плеер носорогу.

Для осуществления мечты необходима была самая малость, совсем пустяк — бросить все и уехать. Уехать — и больше ничего. Рубикон будет перейден. И там, в столице нашей родины, может сбыться все — и карьера, и любовь, и деньги… И сложится там у него отличная жизнь без сучка и задоринки… Почему именно там и почему именно так, Миша особо не задумывался. Как шло — так и ехало. Пусть жизнь несет его своим течением сама, не стоит ей сопротивляться и пытаться плыть поперек. Большая река, как Волга, — вывезет и все равно вынесет. Куда-никуда…

А через две недели баба Таня принесла в комнату Миши, который прилежно решал задачу, какой-то конверт.

— Вот, Мишенька, — сказала она, тяжело опустившись на стул, и вдруг залилась слезами, — ты едешь в Москву… А Господь все управит…

Миша вдруг страшно испугался.

— Я не поеду ни в какую Москву! — закричал он. — Зачем она мне?! Я от тебя никуда не поеду! Я хочу быть с тобой!

— Со мной тебе было хорошо, пока ты был маленький, — логично возразила бабушка, вытирая слезы. Но они все бежали и бежали, и не было им конца… — Но теперь ты вырос. Тебе нужно жизнь свою устраивать… Я написала твоему дяде, брату твоего отца. И он ответил, что согласен тебя взять. Будешь там учиться и жить. Вообще-то, честно говоря, он мне писал не раз… — Бабушка тяжело вздохнула. — Все хотел тебя забрать и воспитывать. Усыновить хотел… У него своих детей нет. Но я не отдавала. Может, и не права была, не знаю… Но сейчас тебе пора… Время твое настало, Мишенька… Поезжай к дяде…. А мне письма пиши да приезжай на лето. Господь все управит. Приезжать-то будешь?..

Бабушка взглянула на него красными заплаканными глазами, и Миша не выдержал, тоже заревел в голос, как маленький — даже стыдно — бросился к ней и уткнулся в колени.

— Никуда я не поеду, никуда! Я без тебя не хочу! Тут хорошо! Волга, колокольня, пароходы… Я техникум здесь окончу! И на завод пойду! Я хочу быть с тобой, баба Таня!

Бабушка молча кивала, мелко-мелко, точно так же, как ее покойная сестра, к которой они часто теперь вдвоем ходили на кладбище. И смотрела куда-то вдаль. И видела в этой загадочной дали что-то Мише неведомое…

Дядя Наум встретил племянника на вокзале.

— Так вот ты какой вырос, Михаил, — сказал он и задумчиво улыбнулся. — На Аркадия похож, рыжеватый, его масть… Ты не грусти. — Дядя сразу уловил настроение Миши. — Начинать всегда трудно, но приходится. Со школой я уже договорился, это близко от дома. Театральная, не простая! — Он заговорил горделиво. — Сам к директору ходил! Там дети артистов учатся, и ты будешь. А чем ты хуже? Да ничем! Живем мы в центре, тебе понравится. — Дядя подхватил Мишины рюкзачок и баул и повел на привокзальную площадь. — Понял, нет? Не переживай, бабушку будешь видеть часто. И к ней поедешь, и она к нам. Это просто, как три рубля.

— Баба Таня не любит Москву, — наконец разлепил губы Миша, изумленно оглядываясь.

Давно не виденная столица поразила суетой, шумом и беспорядочностью. Вот уж правда, большой муравейник…

— Ничего, полюбит, — усмехнулся дядя Наум. — Тебя-то она любит, а ты здесь… И нам с тобой будет повеселее. Своих-то нет… И племянник ты у меня единственный. Понял, нет?

До дома доехали на «Жигулях». Оказалось, у дяди имелась своя машина. Во дворе дома, выйдя из нее, Миша сразу заметил через арку на троллейбусной остановке огромную рекламу какого-то журнала, размером метра два на полтора. Фотография девушки, снимающей с себя трусы. Кто-то написал внизу крупно и жирно: «Москвичи! Вам перед детьми не стыдно?!»

Миша удивился и смущенно отвел глаза.

Так началась его жизнь в столице. Новая жизнь. Удивительно, фантастически прекрасная. Даже не верилось, что она вероятна среди погрязших в страшных грехах и пороках, забывших о Боге людей.