— Она бы тебя разорила, роднулька, если бы не я! — усмехался заботливый Митенька.

Но подобные мелочи и безделицы совершенно не волновали Каховского, как ничуть не заботило и не тревожило его собственное будущее вообще. К чему пустая суета и шум вокруг всех этих фирм?

Он выпал из связи с миром. И расцветай, травка! Реальность потеряла всякий смысл. Смысл его жизни могла вернуть теперь только женщина. Даша или… Но никаких «или» быть не может. Стало быть… он снова, в который раз, попал в зависимость от женщины. Милое дело… Кто бы сомневался…

Каховский не мог справиться сам с собой. Пока в один прекрасный день в дверь не позвонили.

— Кто?.. — сдавленно прохрипел Михаил, выползая в переднюю из кухни.

Недавно уволилась экономка, пытавшаяся довольно безуспешно ежедневно наводить лоск на квартиру бизнесмена. А за такие деньги кто бы не пытался? Теперь после ее ухода квартира быстро превращалась в помойку, в какой-то сарай стараниями ее горемычного, невезучего хозяина.

— Открывай, бедолага! — ласково пропел за дверью Митенька.

Ошеломленный Михаил, словно забывший о друзьях, распахнул дверь. Дронов вошел и огляделся.

— Хорош! — осуждающе проворковал он. — Прямо настоящая роднулька! И что в тебе только бабы находят?

— А ты не знаешь?.. — прохрипел Каховский, насмешливо глянув на приятеля и резко подергав рыжую жесткую щетину, покрывшую грубым ворсом щеки и подбородок. — Они находят во мне деньги! Очень большие деньги… Все просто в этой жизни… Я — большие деньги и больше ничего!

Митенька аккуратно разделся, снял ботинки, с удовольствием полюбовался на себя в зеркало, пригладил льняные волосы и поплыл в гостиную.

— Наша эпоха — эпоха кривых зеркал, — злобно прокомментировал Михаил.

Дронов будто не услышал.

— Но скоро твоих денег не будет. Тебя бабы оберут, — ласково и оптимистично пообещал он. — И если бы не я…

— Сугубо фиолетово… — проворчал Михаил и прищурился. — Взялся снова отвечать за мою судьбу, как в школе?

— Чаем угостишь? — Повзрослевший фарфоровый мальчик уселся возле стола. — Предпочитаю покрепче и подороже… — И он мечтательно поднял синие очи.

— Найдем… — пробурчал Каховский. — И покрепче, и подороже… В этом доме вообще ничего дешевого отродясь не водилось…

— Кроме девок! — неожиданно прямо и жестко отозвался Митенька. — Они все у тебя — дешевки как одна! И Наталья в том числе.

— Ну, Наташку-то ты за что? — удивился Михаил. — Она ни при чем…

Он вспомнил об Алине и затосковал сильнее. Дети… Вот их ему не хватает день ото дня острее и острее… Эх, родила бы ему какая-нибудь шалава дите да и бросила бы их вдвоем! Как был бы Михаил счастлив! Как бы тогда ликовал! И растил бы ребенка один, с помощью нянек и гувернанток, ни о чем ином не мечтая и не жалея. Но такой благоразумной шалавы не нашлось в его жизни… Они все как одна не желают никого ему рожать. Или, в крайнем случае, хотят оставить дите себе… А вот это Михаила не устраивает… Да и может ли взойти хорошая рожь на земле, поросшей сорняками?..

— А что, без детей нельзя жить? — спросила как-то Любочка.

Михаил пожал плечами:

— Можно. Но не нужно…

— Жизнь течет себе своим чередом, — пробурчал он, разливая чай. — В общем и целом сумма плюсов явно превышает сумму минусов. Все тип-топ…

— «Пора-пора-порадуемся на своем веку — красавице и кубку, счастливому клинку…» — промурлыкал Митенька. — А ведь если на минуточку начистоту, то вообще-то чему эти завзятые дуэлянты радуются? Разврату, пьянству и поножовщине!.. — Он явно относился сегодня к жизни неодобрительно и скептически. — Свежее решение! Долго искал? Я про бабу эту глазастую спрашиваю. И ведь я тебя предупреждал, роднулька, останавливал, словно чуял чего-то. Из седла ты теперь, я думаю, все равно не выпадешь, но смотри не превратись на скаку во всадника без головы! Тебе не стоит тасовать колоду, ты не умеешь.

— О каком всаднике без головы опять идет речь? Надоело слышать одно и то же… — проворчал Михаил. Он злился на приятеля, потому что прекрасно понимал его правоту. — Ладно, давай еще выпьем…

Митенька-разумник осуждающе покачал головой:

— Зря ты это делаешь…

Михаил легонько стукнул себя в грудь и отозвался на редкость важно:

— Не боись! Каховский зря ничего не делает!

Митенька насмешливо хмыкнул.

— Да что ты говоришь? Приди в себя, ты же пьяный в стельку!

— Кто пьяный?! Я?! — возмутился Михаил. — Быть того не может! Каховский никогда за всю свою жизнь не был пьяным!

С Митенькой началась смеховая истерика.

Отсмеявшись, он картинно взмахнул льняными волосами, явно уложенными феном.

— Играть в один ворота до бесконечности нежелательно и опасно. Смотри, Мишель, не заиграйся! Сценарии надо менять. Хотя бы время от времени. А когда долго живешь за плотно закрытой дверью, опасно распахивать ее сразу слишком широко. Ты бы видел сейчас свою морду лица… Такая, словно ты вчера похоронил всех своих родственников одним махом. Голова опять болит? Может, пенталгинчику хлестанешь? А я подожду две маленьких минуточки.

Каховский с трудом сдержал очередную вспышку гнева и постарался побыстрее забыть слова Митеньки. Никак не получалось. Не пустяк… Всадник без головы… Наверное, действительно очень похоже. Краткая история его болезни… Ах, умненькая Леночка Игнатьева…

Митенька отхлебнул чай.

— А ничего… — довольно протянул он. — У тебя хорошая тетка-помощница. Да, так вот, послушай меня, медведь-шатун… Ты считаешь, что нужно вкалывать сутками ради «бабок»? Что всякие там «зеленые», джипы и мебеля, — он обвел задумчивым синим взором комнату, — заслуживают внимания и стоят того?

— А что стоит? — постарался взять себя в руки Каховский, тоже отхлебнувший чай и даже не почувствовавший его вкуса.

Митенька ухмыльнулся:

— Сам-то как думаешь, Клим Самгин?

— Почему Клим? — снова удивился Михаил, услышав это впервые.

К стыду своему, он плохо помнил даже основные черты горьковского героя. Фотограф задумчиво посмотрел на друга и вытащил свою любимую трубку.

— Тебе не ясно? — спросил он, неторопливо ее раскуривая.

— Не так чтобы очень, не очень чтоб так, — признался Каховский. — Давно читал. Помню только, что Клим был сухощав, в очках и, кажется, с красивыми кистями рук.

Михаил посмотрел на свои ладони, вспомнил Любочку, так часто целовавшую его руки, и слегка покраснел.

— Кажется, что-то общее имеется…

— Я не об этом, — суховато сказал Митенька, глядя в окно. — Хотя и об этом тоже… Кстати, у Самгина в приятелях числился Дронов — не припоминаешь? А если есть Дронов — должен быть и Самгин. Наверное. Но суть в том, что у тебя с Климом общая жизненная неприкаянность. Неприкаянность и неумение ни к кому и ни к чему мимоходом прислониться, ненадолго прижаться…. А такое настойчивое желание у вас обоих имеется. В жизни надо уметь прислоняться. Но только на короткое время. Иначе она становится трудноватой. Как у тебя.

— Новая информация к размышлению. Очень к размышлению… — пробормотал Каховский, конечно напрочь забывший о горьковском Дронове, и прикусил губу. — Едем дальше — едем в лес… Стало быть, мимоходом прислоняться… По-моему, удобнее всего к дверному косяку. На один моментик. А иначе себя никак невозможно вести? Хотя бы особо упертым…

— Ну почему невозможно? — безразлично пожал плечами Митенька. — Попытайся. Если тебе не слишком нравится дверной косяк. А чем он тебе так не подходит? Но для тебя пробовать обойтись без опоры нежелательно: вряд ли получится что-нибудь путное.

— Интересное наблюдение. Не пустяк, — беспокойно, нервно продолжал Михаил, сам до конца не понимая, чего он хочет добиться и допытаться. — Стало быть, снова-здорово «так жить нельзя». Кто бы мог подумать… Сделай милость, сформулируй основные постулаты правильной и хорошей жизни. Я не в курсе.

Дронов помолчал. Вновь с удовольствием отхлебнул чая. Подымил трубкой…