— Можешь отдыхать от нашего присутствия и заняться собой. Покрасься в рыжий цвет и нарисуй совсем другое лицо. По-моему, у тебя есть чудесная возможность развлечься. Устраивает? На твоем месте я бы использовал ее на все сто. По обстоятельствам.

Правда, он больше всего на свете страшился именно подобной возможности, с ужасом думая о своем новом одиночестве.

Озадаченная Наталья молчала и, похоже, даже немного испугалась.

— Ничего кошмарного и сверхъестественного я тебе вроде не предлагаю. Отнюдь, — сухо добавил Михаил, садясь в машину. — Почему у тебя такое тухлое выражение? Это ты напрасно. Живи себе с миром… Ты совершенно свободный человек, но кажется, никак не можешь это до конца осознать… Всех благ!

Она слишком многого не могла осознать. И он тоже, до сих пор не подозревающий, что свой выбор жена сделала давно и навсегда. Зато Алина вполне осмысленно и радостно щебетала всю дорогу, показывая любимой Барби, почему-то отправившейся на пленэр без мужа и без друга, березки и сосны. Михаил уже начинал привыкать к детскому милому бесконечному лепету. Кажется, голосок падчерицы чем-то успокаивал, приводил почти в умиротворенное состояние, и окружающее раздражало не так остро. Это была очевидная и реальная замена. Устаканится…

Словно опять щелкнул невидимый выключатель, погрузив во тьму всю его предыдущую и настоящую безумную жизнь, и осталась только смешнушка-Алина, ее куклы, слоны да носороги. Не нажимайте на выключатель!

Давно пора было понять, что разделить свою жизнь ни с кем просто невозможно, как ни пытайся. С распростертыми объятиями тебя не встретят нигде. Его жизнь только его, принадлежит лишь ему одному и остальным нужна, как запойному диета. И никто, кроме самого Каховского, в его существовании не нуждается. Он никого не устраивает, и только вот если Алинка… Своих-то детей нет. Наталью он по обыкновению не учитывал.

И хватит ему суетиться и суматошничать, «земную жизнь пройдя до половины». Душа не терпит суеты, и давно приспело время подумать о духовном — от канонов никуда не деться, как ни пытайся.

Настала пора решать самую главную, единственную и теперь уже последнюю для него на земле задачу — отношений со смертью. Что там, впереди и на небесах? Есть ли там вообще что-нибудь? Сколько еще ему отпущено и для чего? Господи, да ведь других вопросов просто нет на свете! Для чего в действительности он живет, двигается, мыслит? Для чего пытается найти несуществующее? Зачем? И все суета сует, бесконечная, дурная, бессмысленная… Сугубо фиолетовая.

Иногда ему мучительно хотелось представить грядущий и, возможно, достаточно близкий уход. Спроецировать ситуацию никак не удавалось: сознание упорно отказывалось от навязываемой ему идеи отделения от тела. Правда, однажды, в сером полусне, вдруг показалось, что душа поднимается ввысь, оставляя Михаила навсегда в пустоте… он в смятении открыл глаза и с тех пор старался не тревожить себя чересчур сложными и опасными размышлениями.

Каховский опять вспомнил прощальное письмо бабы Тани. Бабушки, с которой он так и не увиделся перед ее смертью.

«Мишенька, — писала она рукой Саньки, — ты прости меня, Мишенька… Это ведь я согрешила тяжко, и нет мне прощения… Я виновата перед Господом и перед тобой, я отправила тебя в Москву, в этот поганый муравейник, оторвала от Волги, от дома, от родной земли… Сама отравила твою душу суетой, деньгами, удобствами… Сама погубила душу твою… Ты прости меня, Мишенька… Я молюсь о тебе денно и нощно, Господь милостив… Я плачу о тебе… Ты сходи там в церковь, в Москве много храмов… Исповедуйся и причастись… И ходи туда почаще, Мишенька… Как же мне тяжело, если бы ты знал… Продала я твою душу, драгоценный ты мой, единственный… Бедная моя Иринушка…»

Каховский не нашел времени выполнить последний завет бабушки. В Господа Бога он верил — этим и ограничивался.

«…Отравила твою душу суетой, деньгами, удобствами…»

— А ты знаешь, — спросила Алина, вовремя оборвав его мысли, — какая самая лучшая буква в алфавите?

Михаил покосился на падчерицу и поправил очки.

— Подскажи, сделай милость, — пробормотал он.

— Буква «М»! — объявила Алина. — Все самые лучшие слова начинаются с нее: мама, мороженое, «Макдоналдс», музыка, магнитола, Мадонна, майонез, малина, маникюр, Масленица, мечта, машина, мандарины, Москва, мушкетеры, мясо, молоко, мяч!

— Пожалуй, — согласился Каховский.

К списку не мешало бы добавить мораль, мигрень, матриархат, «Мартини», морфий, мышьяк, мизантропа, маскарад, Митеньку… Но это не для Алины.

— А какая, по-твоему, самая плохая?

— Буква «Р»! — заявила девочка. — Она очень трудно выговаривается!

— А вот и не угадала! Мы тоже, как-никак, не лыком шиты! — Михаил сбросил скорость на въезде в поселок. — Буква «Т»! Самые неудачные, вредные и опасные слова начинаются именно с нее: транспорт, табак, таблетки, тараканы, техника, телефон, телевизор, тоска, темнота, террор, тиран, толпа, толщина, травма, трагедия, трепотня, трибунал, тщеславие, тюрьма, тяжесть… И термоядерная реакция.

Он вовремя успел остановиться на трансвеститах. Девочка выслушала внимательно, хотя, безусловно, понимала значение далеко не всех слов. Он ожидал новых вопросов, но их не последовало: Алина с увлечением осматривалась вокруг. Михаил криво улыбнулся в сторону. Да, вот только если Алинка с ее милой отсебятиной…

Не нажимайте на выключатель!

Митенька картинно курил у окна и увидел подъезжавший джип издали. Прихватив Барби, Алина быстро выскочила из машины, словно знала здесь все до последней травинки.

— Не хилая фазенда! — сообщила девочка, с удовольствием осматривая роскошную дачу и участок. — Здесь очень клево! Пахнет травкой!

Само собой разумеется. Вот только какой…

В последнее время Дронов уже не спрашивал, как найти продавцов наркоты. Митенька-разумник справлялся с задачей самостоятельно. А дачу передала ему мать-актриса, которая, схоронив мужа, фактически переселилась в Америку. Старший брат, пробившийся куда-то во власть, по-прежнему опекал Дмитрия. Тот не любил упоминать об этом.

Этот загадочный фотограф, кошка, которая гуляла сама по себе, беспрерывно меняющий свои коротенькие привязанности, по сей день оставался для Михаила книгой за семью печатями. Человек одинокий, вольный, всегда окруженный приятелями и девицами, которых у него было видимо-невидимо, Дронов бесконечно восхищал Михаила загадочностью и оригинальностью, по почему-то пробуждал в его душе неясную, безотчетную тревогу. Каховского неизменно сдерживали, безотчетно останавливали отстраненность и очевидная замкнутость этого томного херувима. Разве такого можно разговорить? Такие запросто в душу не пустят. Слишком неоднозначные. Да и вообще кто из людей так уж открыт всем взглядам? Как посмотришь вокруг — сплошные вещи в себе…

Немногословный и замкнутый, ничем не бравирующий, тщетно старающийся скрыть свое привилегированное положение, Митенька все равно всегда оказывался в выигрыше. Благодаря связям брата и славе матери ему неизменно удавалось легко, без всякого труда, избегать больших бед и сложностей. На его не слишком невинные шалости, забавы и увлечения, отнюдь не редкие шумные ночные пьянки и тесное общение с торговцами наркотой милиция смотрела сквозь пальцы, что беспрестанно мучило Митеньку и заставляло по-настоящему страдать.

— Удивительно честная, открытая, искренняя натура, — с уважением однажды вдруг отозвался о нем Дени. — Знаешь, роднулька, на свет редко рождаются такие ранимые и совестливые люди. Просто одна сплошная рана вместо души. Я даже не понимаю, как он живет. Постоянно прячется в раковину… Елы-палы… Боится, что ударят.

Боится?.. Михаил вспомнил это, поправил очки и, прищурившись, глянул на Митеньку.

Промчавшись по песчаной дорожке, Алина остановилась как вкопанная перед ним, вышедшим ей навстречу и, казалось, немного растерявшимся от ее беспредельной открытости и общительности. Нет, ну в кого только девчонка уродилась? Правда, Михаил был незнаком с ее родным отцом…