– Поехали… моль окаянная!

Ковёр-самолёт птицей в небо взмыл и исчез с глаз. Словно не бывало. А из терема, дверь с петель долой, Царь-девица вслед за незваным гостем выходит. Сама в гневе! В руке огромный меч сверкает!

– Фу! Фу! Русским духом пахнет! Это кто тут был? Чья покража? Гей, Змей Горыныч, сторож мой верный, лети сюда! – Засвистела Царь-девица посвистом богатырским. А ответа нет. – Куда он запропал, чудо-юдо поганое?! Проспал вора!

Обежала Царь-девица вокруг острова и нашла-таки Змея Горыныча. Прибило мёртвую тушу к берегу морскими волнами. Запричитала Девица:

– Убил вор слугу моего верного! Сейчас, Змеинушка, я тебя оживлю. А вору от меня пощады не будет!

Зачерпнула Царь-девица живой воды из колодца и из золотой бадейки на разбитую голову полила. Зашевелился Змей Горыныч, охает, подымается.

– Уф! Никак заснул на время… Голова трещит.

– Не заснул ты, Змеинушка. Убили тебя, насмерть. Говори, кто убил? Как вора звать?

Взревел Змей Горыныч от ярости, когда вспомнил.

– Данило… охотник! Его рук дело! На ковре-самолёте прилетел.

– А-а! Бабка родная надоумила! И ковёр вору подарила! Ну уж с ней я разберусь. В погоню, Змеинушка! Накажем вора!

Прыгнула Царь-девица Змею Горынычу на загривок, и в небо оба взмыли. За ними следом гром гремит, молнии полыхают. Тучи грозовые от горизонта до горизонта собираются, одна другой чернее. И море-океан словно взбесилось. Волны – с пеной, едва за тучи не цепляются.

На десятый день Баба-яга, в избушке сидючи, услышала по-над лесом отдалённые раскаты грома. Из избы выбралась, озирается. А грозовые всполохи далеко видать. Ухо наставила. Слушает.

– Никак погоня бежит?.. Не послушался Данило старую, ай-яй! Не сносить ему теперь головы. Да и меня не пожалуют.

Только это сказала, а из-за леса стоячего ковёр-самолёт летит с Данилой-охотником. Круг над поляной сделал и наземь брякнулся. Живёхонек молодец, улыбается.

– Здравствуй, бабушка!

– Ох, и натворил ты дел, Данилушко. Уж не знаю, долго ли тебе здравствовать осталось.

Данило рукой махнул.

– Э! Бог не выдаст, свинья не съест. Вот бабушка твои яблоки. И ковёр-самолёт. Возвращаю в целости и сохранности. За помощь – в пояс кланяюсь.

Обернулся Данило в лес. Посвист молодецкий далеко слыхать.

– Гей, Сивко-Бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой!

Долго ждать не пришлось. Заржал верный конь, на поляну выбегает. Данило седло, уздечку набросил, сам с клеткой на коня вскочил.

– Жив останусь, бабушка, обязательно навещу. С гостинцами!

Свистнул плетью над головой, и нет его. Только топот копыт эхом по лесу отозвался.

А небо над избушкой совсем потемнело. Будто к ночи смеркается. Вдруг гром как грянет, да прямо над головой… Пень дубовый, на котором Данило сидел, загадки разгадывал, молнией в щепы разнесло. Баба-яга с перепугу в сторону от пенька шарахнулась. Насилу в себя пришла. А из чёрной тучи, откуда молния ударила, Царь-девица верхом на Змее Горыныче вылетает. На поляну пали.

– Так-то ты, старая, наше добро стережёшь? Мало того, путь-дорожку указала, да ещё на ковёр-самолёт вора посадила!

Баба-яга даже руками всплеснула.

– Ох, деточка моя родная! Да разве вора я к тебе послала бы? Жениха я тебе посылала. Всем Данилушко взял: и умён, и силён, и собой пригож. И речи у него обходительные.

Пуще того Царь-девица гневается.

– Не вор, говоришь? А кто Жар-птицу украл? Кто яблоню с молодильными яблоками обобрал? Кто живую воду из колодца похитил?

Но Баба-яга на своём стоит.

– Для себя Данило корысти не ищет. Он человек подневольный. Что князь ему велит, то исполнять должен. А ты бы, деточка, чем гонять Данилу по лесу, будто зверя дикого, взяла б его под белы руки, напоила-накормила да спать уложила. А потом мирком-ладком да за свадебку. Засиделась уж в девках-то. Замуж пора!

Хлопнула Баба-яга дверью и в избушку умелась. А избушка к гостям задом повернулась. И весь разговор.

– Карга старая… жениха она мне нашла! – В гневе Царь-девица ножкой топнула. – Вора поймаю, голову ему оторву! Так и знай!

Села она на Змея Горыныча, и исчезли оба в чёрных тучах под грозовые всполохи.

Долго ли коротко погоня злая длилась, кто знает? Вылетел Данило-охотник из лесу в чисто поле. Сутки скачет, другие… одна полынь вокруг, прошлогодняя, да снег под копытами.

– Стой, Сивко-Бурка! Видно, нам с тобой от погони не уйти. Да и не привык я зайцем по полю бегать.

Взял Данило в руки палицу булатную, шлем богатырский на голове поправил и врагов поджидает. А Змей Горыныч уже тут как тут, будто с неба, из тучи, свалился перед всадником. Из разверстой пасти дым с огнём. Но Данило-охотник щитом от огня прикрылся, да ещё палицей тяжёлой размахивает.

– Подставляй лоб, чудо-юдо поганое! У меня гостинец для тебя припасён!

Вспомнил Змей про разбитую голову. Поневоле попятился. Но тут Царь-девица в спор вступила.

– Стой, Змеинушка! Я сама биться с ним буду. Насмерть!

Встала девица перед Данилой, а в руках меч огромный, сверкающий. Крепко держит. Объехал Данило супротивницу со всех сторон, оглядел. Да вдруг с коня спешился и палицу булатную ей под ноги бросил.

– Я, красна девица, биться с тобой не стану. Виноват я, не смог устоять перед красой твоей несказанной. Поцеловал в уста сахарные.

Опустился Данило перед Царь-девицей на колени. Шлем в снег сбросил. И буйну голову опустил. Руби, дескать. Нет мне прощения. Занесла Царь-девица огромный меч, но… медлит как будто? А Данило-охотник уж и сам смерть выпрашивает:

– Полюбил я тебя, красна девица, всем сердцем. Всё равно жизни без тебя не будет. Руби, не жалеючи!

Тут и Змей Горыныч ревмя взревел:

– Руби вора!!!

Снова меч взлетел над Данилой, но… замер над головой, обессилел будто. И из рук вывалился.

– Что ж ты, милая? – молодец спрашивает.

Отвернулась Царь-девица в сторону и лицо руками закрыла. Не сразу ответила:

– Повинную голову меч не сечёт. И не вор ты, Данило-охотник… я теперь сама вижу.

– Красна девица, зоренька ясная, прости обиду лютую, – взмолился Данило. – И слова мои дерзкие. А коли простишь… выходи замуж за меня. На руках носить буду! Никогда слова худого не услышишь!

Потупилась Царь-девица, молчит. Глаза вниз, в сторону смотрят.

– Скажи, милая… люб ли я тебе?

Наконец, отвечает девица:

– Люб, Данилушко.

Возрадовался Данило-охотник! Вскочил на резвы ноженьки, подхватил Царь-девицу на руки, закружил-закрутил по полю.

– Ах, милая! Поедем к моим батюшке с матушкой, пусть посмотрят, какую красавицу я себе в жёны высватал! То-то радости у них будет.

Подсадил Данило-охотник красну девицу на коня. Сам сзади сел.

– А я? – Змей спрашивает.

Вспомнила Царь-девица про своего верного слугу. Говорит:

– Лети, Змеинушка, в обратный путь. Стереги моё царство-государство пуще глазу. Да у бабки родной прощения проси за мои злые слова. Не забудь.

Пока то да сё, наш боярин думный возле бел-горюч камня во шелко́вом шатре на парчовых подушках прохлаждался. Сыт, пьян и нос в табаке. Только подошвы из шатра торчат, золотыми гвоздями подбитые. Лежит боярин так-то, винцо заморское попивает. Вдруг… чу! Никак едет кто? Да ещё песни распевает. Набросил боярин шубу на плечи, наружу выбрался. И впрямь… поёт! Уже и слова разобрать можно.