— Как давно ты это решила? — она ничего не отвечает. — Когда ты решила все закончить? Тогда, когда я уехал?

— Просто остановись, Чейз. Здесь больше не о чем говорить. Просто оставь все как есть, ладно?

Ее слова снова выводят меня из себя.

— В этом ты ошиблась. За это, — я возбужденно машу рукой между нами, — стоит бороться! Меня это не устраивает! Меня не устраивает то, что ты расстаешься со мной из-за чего-то такого тупого. Ты меня любишь. Я это знаю!

Во мне вновь поднимается злость, когда она вздыхает.

— Боже, Куинн, ты ведешь себя так, будто думаешь, что я не чувствую к тебе ничего. Будто меня не должно волновать, что ты решила со мной расстаться, тогда как я все еще тебя люблю. Ты меня слышишь?.. Я ВСЕ ЕЩЕ люблю тебя. Думаешь, у меня есть выбор… но у меня его нет. У меня нет ни единого выбора в этом! Я люблю тебя. Я не могу просто взять и отпустить тебя, — я бью себя кулаком в грудь в область сердца. — Оно, черт возьми, не позволяет мне сделать это!

— Почему? — ее голос становится робким.

— Почему что? — мой голос смягчается, но все еще напряжен.

— Почему ты любишь меня?

Я полностью застигнут врасплох ее вопросом, потому что, если ей приходится спрашивать об этом, значит, в течение этих лет я хреново показывал ей, как много она значит для меня. Мои слезы и ее тоже беспомощно стекают по нашим щекам, и я с трудом говорю слова, которые, похоже, выходят из самых глубин.

— Ты этого не чувствуешь, нет?

— Чейз…

— Не надо, Куинн. Просто не надо, пожалуйста, — я протягиваю руки и резко притягиваю ее ближе. — Я не могу смотреть на тебя и не помнить о том, что у нас есть.

Она начинает еще сильнее плакать, практически навзрыд, и делает от меня шаг назад.

— Я люблю тебя. Люблю. Но не могу так больше.

Я молча киваю, потому что в этот момент до меня, наконец-то, доходит: что бы я ни сказал, она все равно уйдет от меня.

Нас окружает ночной ветер. Я делаю шаг ближе к ней, моя злость не ослабевает.

— С чего это ты вдруг решила, что нам нужно расстаться? Потому что ты уже встречаешься с кем-то другим у меня за спиной? — мое лицо мокрое от слез, и это отстойно, потому что я не из тех парней, кому плакать привычно. Но это Куинн, и я не могу остановиться. Она была частью моей жизни с тех пор, как мне было пять. Я любил ее так долго, что не помню ни одного мгновения своей жизни, когда в ней не было ее. — Просто скажи мне правду, и покончим с этим! Перестань мне врать!

— Я встречаюсь с Дином Раеном, — признается она шепотом. Но она понимает, что я ее услышал.

— Что? Ты надо мной смеешься? Боже, Куинн! Он просто попользуется тобой и все. Ты разобьешь свое сердце, и меня не будет рядом, чтобы собрать осколки. Если ты сделаешь это, то я пас.

В то время я думал, что наше расставание было жестким. Сейчас же, слово «жестко» даже близко не описывает, что я почувствовал, когда понял, что Куинн не только врала мне о причине нашего разрыва, но и скрывала настоящую причину — то, что она переспала прошлым летом с Ганнером.

Ганнер.

Мой чертов лучший друг.

В то время парень ее лучшей подруги.

Я выдыхаю.

И вдыхаю.

И даже если мне это и не нужно, это единственное, что, как я думаю, может помочь мне успокоиться.

Но это не срабатывает.

Я знаю, что мне следует помогать ей, но я настолько ошарашен увиденным и услышанным, что даже не знаю, как реагировать на это.

Свет в ее комнате тускнеет и начинает мигать, вместе со злостью, пульсирующей во мне, в голове стоит гул. Дышать становится слишком тяжело, и хоть я и понимаю, что не могу задохнуться, такое чувство, что сейчас происходит именно это. Я в ярости, что они поступили так со мной, и разрываюсь на части, потому что люблю ее и не хочу злиться на нее. Сердце говорит мне защищать ее, но меня так чертовски сильно злит то, что я вижу.

Я стою рядом с Куинн и наблюдаю за ней, моя злость настолько сильна, что во всем доме вырубается свет, и становится темно.

Куинн это не мешает, она продолжает спать, оставаясь в неведении о том, что творится в мире вокруг нее.

Я не уверен, что мне делать, но знаю, мне нужно уйти от нее хоть на минутку, чтобы переварить все это. Я выхожу наружу, на улицу, иду по подъездной дорожке.

Я поднимаю руки, обхватывая заднюю часть шеи, пока смотрю вверх на черные, как смоль, облака, без единой видимой звездочки.

— Черт, я не могу в это поверить! — ору я ввысь.

— Успокойся, Чейз, — говорит мне отец, стоя рядом со мной посреди улицы, его руки спрятаны в карманах джинсов.

Успокоиться? Неа. Я далек от этого.

— Я не могу! — кричу я, наклоняясь и поднимая ближайший камень, потом бросаю его, будто это бейсбольный мяч. Он ударяется о заднее стекло ближайшей машины, разбивая его.

Хм-м-м. Впечатляет.

Начинает лаять собака, а отец качает головой.

— Что я должен делать? Я должен быть рядом с ней и помогать ей в то время, как она изменяла мне с моим лучшим другом?

— Я понимаю, ты расстроен. Понимаю, это ранит, и ты в растерянности, но у тебя есть свои обязанности. И ты их все еще не выполнил. Ты здесь ради нее. Это твое предназначение, твой выбор. Ты должен закончить это дело.

Он это серьезно?

— Как? — кричу я, отчего взрывается лампа фонаря над нами.

На нас сверху падают осколки, и отец смотрит на те, что упали на его ноги.

— Ты должен прекратить так делать. Держи свою ярость под контролем, Чейз. Я понимаю, тебе больно, правда, понимаю, но ты не можешь потерять контроль. Ты должен вернуться обратно к ней.

Он говорит, как…ну, как мой отец.

— Зачем? Чтобы увидеть что-то еще, что разбивает мне сердце? Нет, пап. Не думаю, что смогу сделать это, — я взмахиваю рукой в сторону дома. — Извини, но, может, это просто слишком тяжело. Может, они ошиблись. Не думаю, что предназначен для этого.

— Знаешь, Чейз, я помню, когда тебе было примерно три года… ты был таким крошечным, но уже тогда сам сделал свой выбор в том, что будешь играть в бейсбол. Ты едва мог поднять биту к плечу, не говоря уже о том, чтобы замахнуться ею. Мы с твоей мамой день за днем наблюдали за тем, как ты находился во дворе, практикуя свои удары до тех пор, пока, наконец, в один прекрасный день твоя решимость не окупилась, и у тебя все получилось. С того дня, сынок, ты сделал своей целью стать лучшим, и не позволял никому и ничему встать на пути к этой мечте. Помни, кто ты есть. Ты никогда не пасовал перед препятствиями. Не делай этого и теперь.

Не могу поверить, что он пытается вразумить меня.

— Серьезно, пап? — я качаю головой в неверии, что он использует эту историю, чтобы убедить меня вернуться к Куинн. — Мне было три года. Это мое сердце, и она разорвала его на части.

— Чейз, я не говорю, что это одно и то же. В тебе намного больше силы, чем ты думаешь, и ты должен это увидеть. Ты не можешь так выпускать свою злость из-под контроля. Куинн нуждается в тебе. Ты должен помочь ей. Может, в этой истории намного больше того, о чем ты знаешь. Ты видел сон, но ты уверен, что было именно это? Иногда, сны и воспоминания перемешиваются, и в результате не совсем правдивы. В них часть реальности и часть воображения.

— И что…ты хочешь сказать, что, возможно, этого не было?

— Нет, было. Я говорю о том, что там может быть что-то еще. Ты не знаешь, почему она сделала это. Позволь ей рассказать тебе, — отец вздыхает и настойчиво смотрит на меня. — Я хочу сказать, что ты уже не сможешь сбежать от этого. Твоя душа — это ее душа. Твое сердце — это ее сердце. Твои воспоминания, которые ты удерживаешь в себе, все они о Куинн.

О ней.

Сейчас это самое тяжелое для меня.

Даже здесь, за пределами ее комнаты, я чувствую это просачивающееся отчаяние, отяжеляющее ее чувство вины. Куинн чувствует, что подвела меня, но, если быть честным с самим собой, я знаю, что она этого не делала, не смогла бы… никогда.