"Может, левее пойти? Так, как я от бани шел назад? Вроде, правильно, прямо! Теперь весь вопрос в том, с какой стороны я обходил деревья, справа или слева. Ну, и вопрос, - усмехнулся своей глупой мысли Михаил. - Как я мог справа обходить деревья или слева, если они вокруг меня, и не поймешь, какую ель и с какой стороны нужно было обходить. И тропки от Витькиных дорожек-паутин не видно. Хотя, кстати, их можно определить на ощупь. А как?" - Михаил хотел повернуться направо, но тут же себя отругал за необдуманный поступок, который мог бы привести его к потере направления движения.

Итак: если он шел от реки к избе, то он не должен никуда поворачивать, а продолжать идти прямо и только в том направлении, по которому шел, иначе уйдет в другую сторону, а, значит, пройдет мимо избы. Нащупал в кармане коробок со спичками, это успокаивало, ночью не замерзнет, нужно только не паниковать.

Напившись воды, стал ощупывать вокруг себя ветки. К счастью, он сейчас находился в том месте, где между деревьями есть большое расстояние, и можно развести костер. Опустившись на корточки, и, найдя на земле ветку, провел ей полосу прямо от себя, указав то направление, куда ему нужно идти, когда рассветет.

Наломав веток, сложил их в небольшую кучку, но поджигать не стал, боясь, что огонь поднимется большой и перекинется на ели. Тогда от него уже никому не спастись, и поэтому, разломив ветки на части, поджег их.

Огонь тут же затрещал как горящий порох, быстро поедая тонкие иголки, и Михаил только и успевал подавать "обжоре" все новые и новые "блюда". Через несколько минут, когда куча дровишек выросла, костер начал успокаиваться и, не торопясь стал "поедать" более толстые ветки, освещая огнем все большую и большую часть ночного пространства.

Осмотревшись, Михаил определился, каким по высоте желательно поддерживать огонь, чтобы он не перекинулся на ели, и взялся за нелегкую работу: обламывание нижних, более толстых веток с деревьев. Только они и смогут насыщать костер, давая Михаилу какое-то время отдыхать.

Сколько на это ушло времени, об этом Михаил уже не думал, поняв, что и Виктор оказался сейчас в таком же положении, как он и, скорее всего, заночует у своего кордона. Разложив на земле часть веток, Михаил улегся на них спиной и, следя боковым зрением за костром, время от времени клал в него новые порции дровишек.

В еловой "комнатке" воздух согрелся. Это благодаря тому, что здесь не было сквозняка, а только верхняя часть комнаты была открыта небу. Звезды, рассыпавшиеся на нем белыми блесками, привлекали внимание Михаила. Смотря на них, по привычке начал искать знакомые созвездия, но, как на зло, их не находил, а вместе с тем, чувствуя, как по всему телу разливается усталость, ждал, когда она доберется и до его век.

Понимая, что со сном бороться глупо, Степнов с усилием приподнялся и положил в костер сломанную, но не разделенную на части самую толстую и длинную ветку, напоминавшую теперь гармошку. Положил ее в середину костра и стал ждать, когда пламя само разделит ее пополам. Этот процесс, как назло, тек очень медленно, а бороться со сном становилось все труднее и труднее.

...Виктор дрожал всем телом, и Михаил, глядя на него, не мог понять, что с ним происходит. Он одет, стоит около костра, искры которого жалят в лицо и Михаила. Отмахнувшись от них, Михаил открыл глаза и резко отодвинулся назад от огня, приближающегося к нему.

Оттолкнув от себя ветку, обтер ладонями лицо и перекрестился. Еще чуть-чуть и он бы получил ожог, а, может, и хуже того, на голове от огня могли сгореть и волосы, как и борода.

Умывшись, Михаил посталкивал в костер лежавшие по его бокам несгоревшие головешки. Пламя тут же проснулось и охватило их желто-оранжевыми мазками. На более толстых ветках в некоторых местах стали шипеть небольшие вулканчики, выбрасывающие в огонь еловый сок. А на той ветке, по которой огонь со скоростью горевшего пороха, поедая еловые иголки, приближался к лицу Михаила, таких вулканчиков оказалось множество.

Следя за ними, Михаил ладонями стал отгребать от себя в сторону огня ворох чернозема, смешанного с мелкими ветками и иголками, с рыхлым перегноем, оставшимся от них. И, собрав у его краев высокую горку, замер, следя за подбирающимся к ним огнем, ожидая, что произойдет дальше с нею, воспламенится или нет.

Искорки, летящие из костра, попадали на чернозем, дымились и затухали. Резко и сильно отодвинув плечом от себя в сторону ведро, вскрикнул от попавших на щеку и за ворот холодных брызг воды, от поднявшегося в этой небольшой емкости "шторма". Вытершись рукавом, тут же смекнул, что водой можно полить эту стенку, собранную из чернозема, и тогда не нужно будет бояться, что огонь по веткам доберется до него. Так и сделал.

Пополнив дровами костер, лежа на боку, Михаил наблюдал за действом огня, превращавшего зеленые еловые ветки сначала в черные угольки, потом в красную, распадающуюся на глазах труху, тут же опадающую в горнило огня или отлетающую от него в сторону и седеющую, и рассыпающуюся в пыльцу. Можно было потянуться, взять, не вставая, новую ветку и сунуть ее в огонь, но Степнов не торопился этого делать, понимая, что собранных веток не так много, и ему скоро придется ломать новые, чтобы поддерживать огненную батарею.

...Да, да, да, он так и знал, что тот самый старик-филин йипыг-ойка не настоящий, а выдумка Виктора. Сейчас он отчетливо видел, как Муравьев натягивал под деревом веревку, которая была привязана к веткам сосны. Когда Виктор тянул на себя веревку, сосновые ветки раздвигались, оголяя прибитую к стволу дерева статуэтку птицы, сделанную из дерева.

Михаил решил сбить ее с дерева, чтобы Виктор больше не обманывал его. И снова произошло чудо. Когда он полез по дереву вверх, сосновые ветки тут же превратились в еловые. Они мешали ему подниматься и кололи лицо иголками. Стеная от боли, уворачиваясь от веток, Михаил увидел, что ему протянул руку старик и помогает ему забраться на толстую ветку.

- Зачем пришел ко мне? - спросил он у Михаила.

- Выздороветь, - прошептал он.

- Иди к Хромой Белке, он знает, как тебе помочь, - улыбнулся дед, и в то же мгновение, его морщинистое, коричневое лицо стало покрываться перьями, рот с носом превратились в клюв, а руки - в крылья. Филин вспорхнул с ветки и скрылся в ветвях деревьев.

С испугу Михаил не удержался на ногах и сел на землю.

- Вставай, Мишенька, проснись.

- Да, да, да, - открыл глаза Михаил и сощурился от яркого солнечного света, пробивающегося через еловые ветки. - Ты видал? - спросил он у Муравьева.

- Что видал? - не понял его Виктор.

- П-пыг-ока.

- Если говоришь о старике-филине, то правильно сказать Йипыг-ойка.

- Йипыг-ойка. Да, да.

- А, ну, еще повтори? - попросил его Муравьев.

- Йипыг-ойка.

- Что он тебе сказал? - прищурившись, смотрит на Михаила Виктор.

- Хода.

- Куда?

- Балка хромая.

- Во-от, как, - привстал Виктор. - Я сначала подумал, что ты дымом отравился.

- Чта?

- Когда сюда пришел?

- Ночь, вода, гда дам? - развел руками Михаил.

- Ты не дошел пятнадцати шагов до избы, - прошептал он. - В принципе, Мишенька, все правильно и сделал. Растерялся - успокойся, соберись мыслями и прими правильное решение: утро вечера мудренее.

Рюкзак давил снизу, и сколько Михаил не пытался его повыше натянуть себе на спину, через минуту-другую он заново сползал и давил на ту сторону, где приблизительно находилась правая почка.

Когда Виктор остановился перед обрывом, он обернулся к Михаилу и сказал:

- Посмотри, вот о чем я тебе говорил.

Обломанный сук на березе был толстым, размером с большое яблоко. Обломан так, как будто его откусили. Подойдя к нему поближе, Михаил отказался от первой мысли, он сломан как сухая ветка, без вытянутых древесных волокон, только внизу они остались, да чуть-чуть вытянутой коры.