Указав на них, Михаил легонько ударил ребром правой ладони по левой руке.

- Да? - удивился Виктор. - Так, кто же это мог так сделать? Человек?

- У-у, - покачал головой Михаил и, вытянув правую руку вверх, подпрыгнул.

- Великан, значит? - смутился Муравьев. - Самого большого медведя здесь я убивал метра два с половиной ростом. Медведь это сделал?

- Нат, - покачал головой Михаил, - и провел пальцами по стволу березы.

- Что ты хочешь сказать? - не понял Виктор. - Ни одной царапины на дереве нет.

- Та-а? - вопросительно посмотрел на Виктора Михаил и указал рукой на ветку, метра на четыре, пять выше по стволу дерева.

- Что? - снова не понял мысли Михаила Виктор.

- Там.

- Что там? - Виктор задрал голову вверх и стал внимательно осматривать ветки. - О-о, там похоже глухарь.

- Та? - улыбнулся Михаил, и показав рукой правее, сказал. - Там.

- А что там? - Виктор встал на краю бугра и снова, прищурившись, всматривался в вершину дерева. - Хм, еще один глухарь. А, ну-ка, погоди, - и, скинув с себя рюкзак, положил на него ружье и, уцепившись руками за нижние обломанные ветки дерева, полез вверх.

"Удивительно, - подумал Михаил, - мужику семьдесят, а лазает по дереву, как мальчишка, сноровисто".

Первое, что скинул Виктор, были глухариные крылья. По их размеру трудно определить возраст птицы. Расшатав верхнюю ветку, с нее на землю он скинул вторую пару крыльев.

Рассматривая их, Виктор пришел к выводу, что птицы были разорваны, а их крылья, не заинтересовавшие животное, убившее глухапей, были выдраны со шкурой и заброшены на дерево.

- А птицам года по три, даже по пять, - сказал Муравьев. - Глухари килограмм по пять, никак не меньше были.

Он помог Михаилу вытащить из воды березовую ветку и, струсив с нее воду, начал внимательно осматривать со всех сторон.

- Ха, ты посмотри, - окликнул он Михаила, - в середине веток два пера от хвоста глухаря и, более того, шкура, стянутая с его головы, как и клюв, раздавлены, будто пожеваны. О-па, беги сюда! - вскрикнул от неожиданности Муравьев. - Смотри, - и показал рукой на подавленную часть ветки, - будто ее в руках держали, как палку, как хворостину, и гоняли этих птиц, как стрекоз летающих сбивая. Ничего себе, Мишенька. Вот такие вот дела. Смотри, как продавлена она в трех местах, словно пальцами и ладонью. Что же это за ладонь великанья? - вопросительно посмотрел Муравьев на Михаила.

Степнов пожал плечами и улыбнулся.

- Ты думаешь, что это я ее здесь топориком помял, чтобы тебя разыграть.

Михаил в ответ, не пряча улыбки, кивнул головой.

- А, вот, на, выкуси! - Виктор показал Михаилу кукиш. - Я был-то на кордоне, там, - и махнул рукой в сторону реки. - Сейчас пойдем туда, я тебе такое покажу. Ничего себе, - отбросив в сторону птичьи крылья, ухватился он за рюкзак Михаила и поднял его, ожидая, когда тот повернется к нему спиной. Но Степнов, показав рукой на выпуклость в нижней части рукава, сказал:

- Б-боло, боло тават.

- О, как научился говорить. Так, я тебя через недельку-другую, глядишь, и верну Кузьме. Дальше уж сам будешь учиться говорить, а у меня дел здесь, знашь, сколько? У-у, мне Тишка Рыскин из своего выводка обещал волчью пасть отдать с сучкой? Тоже из волчьего выводка, только с казымской стаи, а волчья пасть с пунгинской стаи. Не могу уже, даже не верится, что такое богатство получу.

У-у, Мишенька, так я тогда на зиму себе и пару лосей добуду, и оленей с десяток. У него рядом дикарь пасется. Крупный олень. А Яшка Рыскин обещал избу поднять мне зимой на Эсстыторе. На том озере олень круглый год пасется. А окунь там не меньше килограмма живет. А щука - до шести килограммов попадается. Там рай, настоящий рай для меня, старость будет радостная. Ханты меня не бросят, шаман тоже.

Вытащив из рюкзака завернутый в полотенце топор, сказал:

- Это его ручка вылезла и тебя чухала в спину, - улыбнулся Муравьев. - Я себе его положу, в рюкзак, - и, взвесив в руке рюкзак Михаила, определяя его вес, сказал, - килограмм пятнадцать, не меньше, весит. - Выдержишь?

- Да, та.

- Ну, и хорошо, Мишенька. Пойдем на кордон. Что-то мне страшно становится здесь оставаться. Пойдем. А, может, ну его, этот кордон, через Эсску переберемся и на прямую, через сопки до болота дойдем? - говорит(?), спрашивает(?) у Михаила, а сам на него и глазом не ведет, значит, вслух размышляет. - Тут, как оно, знашь? Днем видим, ночью слепы. А что косолапому, что волку, что день, что ночь. Если олень сюда на болота не зашел еще, то мы будем для них вместо него, Мишенька. Вот такие вот дела, - и сильно хлопнув по своим коленям ладошками, да так громко и быстро, что Михаил испугался.

- Хм, - усмехнулся Виктор и, резко подняв вверх указательный палец, стал прислушиваться к какому-то только ему слышимому звуку. - Тихо! - предупредил он Михаила и снова прислушался.

- 2 -

Кордон был обычным лесом, с берегом-улиткой, вылезшим своим выпуклым обрывом на спокойно плывущую речку. Но Михаил сразу понял, как это произошло: когда-то здесь плотно росли деревья, по толщине не такие, как эти боровые сосны - не шире тридцати сантиметров, а по метру, а то и с полтора.

- Смотри сюда, - Виктор показал Михаилу на торчащие из воды бревна. - Ну, что, понятно?

Михаил в ответ покачал головой.

- Хм, Мишенька, - в голосе Муравьева появилась дрожь. - Эти деревья не были гнилыми и пролежали здесь еще бы лет десять, ну, может, пять. Понимаешь? А кто-то их обломал, прямо посередине. Понимаешь?

Михаил кивнул подбородком.

- Ну, и хорошо, Мишенька. Вот такие вот дела. Это ж, сколько ему нужно весить, чтобы сосны вот так вот обломить. Килограмм триста, не меньше. Может это двухсотлетний медведь здесь пролезал.

- Лос! - воскликнул Михаил.

- Да, он, что тебе, эквилибрист? Блин, выдумаешь же такое. Ладно, пошли.

Идти посередине обрыва нелегко. Белый мох, местами скользкий, вернее, ползет под ногами. Скорее всего, это от того, что живет он на песке. Силенок у его корней не хватает, чтобы удержать человеческий вес, вот он и едет по наклонной вниз. Едет вниз, как сани по снегу своими полозьями, туда, где легче. И если бы Михаил не упирался в землю руками, то слетел бы он с обрыва прямо в воду. С размаху!

- Стой, - ухватившись за куст руками, осел на землю Виктор. - Что-то здесь не так, - и снова поднял вверх правую руку, выставив указательный палец.

Михаил хотел было тут же ухватиться за ветку куста, да вовремя увидел, что это шиповник, поэтому отдернул ладонь и с айканьем ухватился за мох.

Михаил, водя пальцами по стволам своего ружья, весь обратился в слух. Звуки леса в этот момент куда-то провалились, деревья, возвышающиеся над ними, как столбы, тоже замерли и стояли, упираясь своими кронами в небо, удерживая его серую массу.

Виктор, повернувшись к Михаилу, закивал подбородком.

- Сто? - спросил у него Степнов.

- Сам не пойму, Мишенька. Как эхо, гу-ук, и все.

- С-сто?

- Сам не знаю. Это мне что-то напомнило, только не пойму что. Типа, что-то втянуло в себя воздух и замерло.

А время идет и идет, вернее капает. Да, да, как капли с края своей шапки. Михаил ухватил одну уз них, а она мокрая, расплескалась на пальцах и растеклась. Дождь? Дождь. Неужели грибной?

- Этого еще нам с тобой не хватало, - тихо выругался Муравьев. - Тьфу, ты. А в октябре будет и вовсе то снег, то дождь, то мороз, то оттепель. Ненавижу октябрь, - и улыбнулся Михаилу. - А без этого уже и жить не могу, - и тут же резко поднял руку вверх, прося Михаила к чему-то прислушаться. - Слышишь?

Степнов опустил глаза в землю, чтобы его ничего не отвлекало от слушания, и стал ждать. Чего? А-а-а, вот чего. Гула винтов вертолета, напоминавшего отдаленный полет шмеля.

- Да, - разорвал тишину Михаил.

- Это - или газовики по своим делам летят, газопроводы смотрят, или лесоохрана. Но у них для таких прогулок сейчас, насколько знаю, денег немного. Значит, сваловские ребята барражируют здесь, оленя смотрят или лося. Как я их хозяина жду, так хочется один на один здесь с Лексей Лексеичем встретиться, знал бы ты только, Мишенька. Теперь он от меня не уйдет. Нет. Теперь я на его костях танцевать буду и польку, и цыганку, и матрешку. Что угодно, но обязательно буду танцевать и говорить, напоминать этому убийце имя моей жены, как же я на него зол!