- А могилка его невдалеке от избы, - продолжает свой рассказ Муравьев. - Когда совсем состарился, как собака, ушел из дома и не вернулся. Весь город подняли тогда на поиски деда. А нашел его твой друг, Кузьма, через год. Пришел в эту избу и нашел его кости. Удивительно, ни волк, ни росомаха, ни медведь, не тронули трупа старика. На том месте и крест поставили, а похоронили деда.

- Та, та, - вспомнил эту историю Степнов. - Та, та.

- Мишенька, а ты ничего не чуешь? - Муравьев осматривался. - Запах здесь стоит такой, как у дороги. Не чуешь?

Виктор, сказав Михаилу, чтобы остался на месте, сам исчез в бору. Вышел из него также тихо, как и вошел, через полчаса. Чтобы не испугать Михаила, несколько раз постучал палкой по дереву.

- След видел, как медвежий, но больно широкий, - вздохнул он. - Великаний. Фу-у, даже не знаю, что и думать об этом. В прошлом году такой же след видел, в декабре, в малиновском бору, у Эсски. По следу этого йети пошел, в волчью шкуру с двумя передними лапами уперся. Она висела на нижней ветке березы, свежая, видно часа два-три назад с ним этот великан разделался. Поэтому не пошел дальше по его следу, с шатуном опасно встречаться.

Потом в феврале снова столкнулся с его следом, он там оленя задрал, опять же на Эсске, на восьмом километре, это в пятидесяти километрах от того места. А морозы этой зимой, какие были(?), около сорока градусов и больше. А он, видишь, не боится их. И, вот, снова след того же медведя. Ничего не понимаю, что же его привело сюда? А знаешь, как руки чешутся добыть этого великана, хотя бы не добыть, а увидеть этого старика.

- Таика?

- Да, да, Мишенька, ему, судя по следу, под шестьдесят лет или около того. Редкий медведь. Ростом, наверное, метра под три. На Эсске, у той избы, где еще вчера мы жили с тобой, его след видел. И здесь он такой же. Не один и тот же ли это медведь? Боюсь, что и здесь мы с тобою не задержимся, пойдем к Хромой белке, за Торн.

- Сама?

- Да, Мишенька, к шаману нужно идти, а то уже поджилки у меня трясутся. Этого еще не хватало. Сколько мне Бог отпустил жить, не знаю, но так неохота погибнуть в лапах медведя. Знаешь, сколько я их загубил в свое время?

- Нат.

- Тридцать восемь, - не сводил глаз с Михаила Муравьев.

- О-о-о.

- Вот тебе и "о-о", Мишенька. Но у меня теперь другие планы, Мишенька. Пока не разделаюсь с другим косолапым, нет желания уходить на тот свет. Давай, выздоравливай быстрее, будешь моим помощником, если не забоишься, конечно.

- Кат, нат, нат, кот.

- Кто? - похлопал Степнова по плечу Муравьев и улыбнулся. - Та росомаха, в ковычках, Мишенька, которая мою жену убила и осталась за это безнаказанной. Но она не знает, что я догадываюсь как ее имя, она не знает, где я выставлю на нее капкан. А то что она придет ко мне, сердцем чувствую. Ладно, пойдем, только тихо, шаг в шаг за мной, ветки не ломай. Ты ж бывший разведчик. Постарайся, - и, разломив свое ружье, и, продув стволы, вставил в них патроны.

Так сделал и Михаил.

Без рюкзака идти легко, создается такое впечатление, что плечи превратились в крылья, поднялись над шеей, стали легкими, воздушными и вот-вот взлетишь, как во сне. Но Виктор шел очень медленно, осматривая каждую веточку, травинку, или, нагнувшись, проводил ладонью по белому мху, как по ворсу ковра.

Михаил, затаив дыхание, наблюдал за его движениями. Наконец, Муравьев, обернувшись к нему, остановился и не сводил с него своих глаз. Были в его глазах грусть, волнение. Сжал губы и, перекрестившись, забросив ружье на свое плечо, громко пошел вперед.

Но Михаил не стал повторять действия Виктора, а, мягко наступая на мох, крадучись, пошел за ним. За плотными ветками двух молодых сосен открылась небольшая полянка. На ее середине стояла покосившаяся на бок изба. На потрескавшихся бревнах, поросших зеленовато-седым мхом, чувствовалась усталость. Дом был также стар, как, видно, и его бывший хозяин Тихонов, и уже доживал свои последние деньки-годы.

Осмотрев избу, Михаил даже удивился рассказу Муравьева, что, якобы, лесорубы ее отремонтировали. Этого совсем не было видно. Дверная рама также перекосилась, как и изба, дверь, упершись своим нижним углом в землю, была больше похожа на костыль, на который дом упирался, как дряхлый старик-инвалид.

Михаил потянул ее на себя, но Виктор его сразу одернул:

- Стой. Капкан это!

Не поняв, Михаил снова потянулся к двери, но Муравьев его резко потянул на себя:

- Отойди! - и показал на подпору, на скривившееся в своем центре бревно, упертое в крышу. Оно - с молодой живой березы, в диаметре двадцать пять - тридцать сантиметров и с большим трудом выдерживало тяжесть покосившейся на него крыши дома. Посередине ее ствола хорошо просматривались трещинки, по которым стекал желто-оранжевый сок.

- Так.

- Молчи, Мишенька. Эта опора поставлена совсем недавно, она вот-вот лопнет, не выдержит тяжести крыши. А посмотри на дверь, она - та же самая опора, как и это бревно, только поддерживает три бревна под крышей. Ой, а посмотри на дверные царапины. Не топором сделаны, а, похоже, когтями медведя. И здесь он побывал. Хм, что ему от меня нужно? Все, все, пошли назад, а то скоро ночь. Там у меня место есть хорошее, переспим. Давай, давай, Мишенька, пошли отсюда, - и, перекрестившись, Муравьев быстро пошел назад.

Голод - не тетка. Такое впечатление, что в животе живет зверь, если ему вовремя не дали еды, то он пожирает все внутренности. И не просто пожирает, а как паук высасывает из них всю кровь, лишая организм энергии, сил. Единственное, что оставалось, надежда, что это все скоро закончится.

Михаил, открыв глаза, чтобы хоть как-то не думать о голоде, посмотрел на небо. Звезд мало. Ковш Медведицы всегда привлекал к себе его внимание. Почему-то ему всегда было жалко тех людей, которые жили на этих звездах, находящихся так далеко друг от друга. Он считал, что каждое созвездие - это одно государство, в котором живут близкие друг другу люди. На одной звезде живут родители, на другой - дети, на третьей - дяди с тетями, на четвертой - их дети, а на пятой - бабушки с дедушками. Хорошо на Земле, сел на поезд или на самолет и полетел в гости. А там этого сделать просто невозможно, так как между этими звездами расстояние в миллионы световых лет и космических кораблей, которые очень быстро летают, как самолеты на Земле, у них, наверное, еще нет.

...Но то, что под деревом, на ветках которого они с Виктором спят, брусничник, он хорошо помнит. Пока Муравьев наверху крепил бревна, он горстями собирал и жевал кисло-сладкую ягоду. Спустившись вниз, спрыгнул на землю и, не удержавшись, чуть не наступил в костер.

- О, Мишенька, а я только думал тебя будить, - услышал он голос, удержавшего его за руку Муравьева. - Ну, что, Мишенька, теперь я несколько часов посплю. Покушай сначала, кашу сделал пшеничную на медвежьем жире. Может, она из-за этого не так вкусна, как на сливочном масле, зато сытная, - и, зевая, передал Михаилу котелок, показывая, чтобы тот держал его за проволочную ручку. - Давай, кушай, все до последней крупинки. Ружье - вот, - и показал Михаилу на двустволку, упертую в сосну. - Ну, давай, Мишенька. Сейчас четыре утра, в семь подъем. Нам далеко идти. Выдержишь?

- Та, - улыбнулся Степнов и, зачерпнув ложкой каши, обжигаясь, начал кушать ее.

Виктор, упираясь ногами на прибитые к стволу дерева палки, полез вверх.

...Сытость не только приятное чувство, но и опасное. Скорее всего, поэтому Муравьев и приготовил кашу перед тем, как ему нужно было ложиться спать. Но не подумал, что тем самым ставит в сложное положение Михаила, наевшегося досыта. Теперь ему нужно было бороться с дремой.

...А еще очень хотелось пить. Взяв котелок, Михаил, предупредив командира группы, начал спускаться к арыку. То, что на этом участке нет мин, им сообщил еще утром сапер. А в течение дня их группа так и просидела в засаде, никуда не двигаясь.