Как ни странно, ответ пришёл на удивление быстро. В нём Вера Ивановна рассыпалась в радостных приветствиях, сообщала, что содержит дом в идеальном порядке и с нетерпением ждёт возвращения "своей дорогой Кирочки". Кира только головой покачала, читая эти строки. Вечером, за ужином, она прочла письмо Софье Григорьевне (сегодня у неё спектакля не было и они устроили тихий семейный вечер) и та, с тоской глядя на кусочек пресной отварной телятины (нужно было срочно сбросить парочку фунтов для уже готовой к генеральному прогону "Кармен"), лишь неопределённо пожала плечами:

-Видишь ли, Кирочка, твоя мачеха - женщина непредсказуемая. Я-то хорошо помню, какие фортели они с твоей тёткой Полиной выкидывали в старших классах гимназии. Таких упрямых, несносных девиц, постоянно попадающих в разные переделки, ещё поискать надобно. Так что на твоём месте я бы не сильно ей доверяла, - она отрезала серебряным ножом микроскопический кусочек телятины, положила его в рот и стала задумчиво жевать. Шурочка хихикнула, за что тут же получила строгий взгляд сразу от двоих: от Киры и от гувернантки. Софья Григорьевна сделала Шурке страшные глаза, отчего та совсем развеселилась.

У Шурки теперь была настоящая гувернантка. На её появлении настояла всё та же Софья Григорьевна:

-Отдавать сейчас ребёнка в гимназию я бы не стала, - сказала она Кире, - да и мне предпочтительнее, когда девочка рядом. Давай наймём гувернантку!

-Соня, ты себе представляешь - гувернантка! - поразилась предложению певицы Кира, - и зачем нам гувернантка, если я сама могу заниматься с Шурочкой?

-Можешь, конечно, можешь, но не забывай, милая, что имея тамошнее образование, у тебя нет здешнего обычного гимназического. И потом, что тут такого? Это же всего лишь гувернантка, - невозмутимо продолжила Софья Григорьевна, - а если ты собираешься уезжать из Петербурга, пусть она едет с вами. Хотя, на мой взгляд, уезжать из столицы просто нелепо.

-Гувернантка, - Кира фыркнула и повторила несколько раз слово, напоминающее, романы сестёр Бронте из жизни девятнадцатого века. Всё-таки несколько лет, прожитые в другом времени и при других обстоятельствах, отразились на её восприятии современного окружения. Хотя, с другой стороны, тут же рассудила она, ничего плохого в этом никогда не было. Средства у неё есть, можно и о гувернантке для Шурочки подумать. Только не до того ей сейчас было: Викентий Павлович как раз занимался её бумагами и Кира по уши погрузилась в юридические тонкости. А вот Софья Григорьевна, никогда не имевшая собственных детей, ретиво занялась Шурочкиным воспитанием. Обнаружив у девочки хороший слух, она решила приохотить её к роялю. Шурка с удовольствием тренькала всяких "Васильков" с "Петушками" и упрашивала поскорее научить её "играть двумя руками", но Софья Григорьевна была последовательна и требовала освоения инструмента не с налёту, а методично и постепенно.

Почти каждый день Шурочка вытаскивала Киру на прогулку. Совсем как собачку на поводке, она тащила мать по Каменноостровскому проспекту в сторону дома, где они жили в коммуналке и где их нашёл Серёжа. Они заглядывали к деревянным двухэтажным домикам за заборами, скрывающими яблони в сугробах, - лет через двадцать здесь построят школу, где станет работать Кира и учиться Шурочка. Вспоминали разные смешные истории и хохотали так, что даже какая-то дама в шляпе с вуалеткой, глядя на них, однажды возмущенно топнула ногой. Потом Шурка решительно вела Киру к дому Циммермана, хотя та противилась и шла к огромному зданию очень неохотно. Кира понимала, что её дочь мечтает "случайно" увидеть Штефана, и не сердилась на ребёнка. Сама она уже перестала на это надеяться, и ей было больно видеть презентабельное сооружение со швейцаром у входа. Постоянная внутренняя боль - это была ещё одна причина, по которой Кире хотелось сбежать из столицы.

Как-то они, совершая дежурную вылазку к дому Циммермана, перебрались на противоположную сторону проспекта, где между домами примостился крохотный садик со скамейками. Шурка сооружала снежную семью: папу, маму и дочку. Кира ей помогала, заинтересованно поглядывая на одиноко сидящую на скамье девушку. Они уже скатали из снега "маму" и "папу", начали лепить дочку, а девушка как сидела, нахохлившись на промёрзшей скамье, так и сидела. Снег нападал ей на шапочку и на облезлый воротник пальто, рядом уже вырос целый сугроб, но та ничего не замечала. Киру обеспокоило выражение отчаянной неприкаянности на её лице. Она оставила Шурочку возиться в снегу, встряхнулась и подошла к скамье.

-Вы не будете против? - спросила она, стряхивая снег с деревянного настила и разглядывая девушку. Та испуганно глянула и красной от холода рукой стала очищать скамью.

-Пожалуйста, конечно, садитесь, - пробормотала она и опять замерла, безнадёжно глядя перед собой.

Постепенно Кире удалось её разговорить. Это была совсем юная особа, только что выпущенная из Павловского женского института, настоящая "павлушка-парфетка", и даже в зелёном, чуть ли не форменном, пальто. Получив прекрасный аттестат, она устроилась в очень приличную семью с двумя ребятишками.

-Так вы гувернантка? - удивилась Кира.

Девушка уныло кивнула.

-Только я всего два месяца у них прослужила. Муж хозяйки был в отъезде, а когда вернулся, той не понравилось, как он смотрит на меня. И вот... - она совсем по-девчоночьи шмыгнула носом, достала из такой же облезлой муфточки, как и её заснеженный воротник, мокрый носовой платочек, вытерла покрасневший нос и обречённо замерла.

-А вы можете рассказать о себе, - по-французски попросила её Кира, и девушка так же по-французски ей стала рассказывать, что жили они когда-то в Севастополе. Папенька был морской офицер, но погиб во время какого-то похода. То ли его смыло в море во время шторма, то ли подцепил лихорадку в южном порту - этого она не знает, потому как была совсем ещё малюткой. Маменьке выплачивали крохотную пенсию, она решила ехать в столицу к дальним родственникам в надежде на то, что они помогут, как когда-то помогли им её родители. Но родственники не приняли молодую женщину с маленьким ребёнком, сказали, что сами нуждаются и буквально выставили их на улицу. Несколько лет маменька служила экономкой в одной семье, но потом стала часто болеть: всё кашляла да кашляла. И её уволили. В общем, обычная история.

-А где сейчас ваша маменька?

-А вот как испросила позволения принять меня в Сиротский институт, так вскорости и померла от чахотки.

-Круглая сирота, получается, - вздохнула Кира. Ей было жаль девушку. Куда она пойдёт? В заведение мадам Десмонд? И вспомнила, как гневно в своё время обличал её Штефан. Как он бросал ей в лицо злые слова, упрекал в том, что она вместо того, чтобы идти хотя бы санитаркой в больницу, нашла себе лёгкую дорогу в заведение к мадам. Она иронически хмыкнула. Девушка подняла на неё удивленные тёмно-карие, почти чёрные глаза.

-У вас хороший французский, - похвалила её Кира.

-О, у нас была строгая учительница - мадемуазель Дюпен-Дюдеван...

-А у неё не было, случайно, псевдонима Жорж Санд? - усмехнулась Кира.

-Почему Жорж Санд? - не поняла девушка, но потом догадалась, - вы это из-за совпадения имён? Да, мы тоже к ней приставали с этим, но она только отмахивалась и говорила, что мадам Санд вела безнравственный образ жизни и поэтому она не хочет о ней говорить. Но мы всё равно читали и "Консуэло", и "Индиану", и "Валентину". У нас в институте была хорошая библиотека, только не все книги разрешали читать.

Кира слушала замёрзшую институтку и ловила себя на том, что девочка ей нравится. Она ей напомнила себя саму сто лет назад - такую же наивную и бесхитростную особу.

-И что же вы намерены делать теперь? - осторожно спросила она.

Та лишь неопределённо пожала плечами:

-Что-нибудь придумаю, - и опять уставилась в пространство перед собой.