-Не знаю, не знаю, - он опять полистал книгу, - вот тоже не пойму, о чём это: "В большой закопчённой кухне коммуналки проходило собрание жильцов. Кто-то пришёл со своим стулом, кто-то стоял, прислонившись к стене. Тут было всё взрослое население коммунальной квартиры, детям велели не приставать к взрослым, потому что обсуждали предстоящее событие - возвращение в Ленинград делегатов съезда". О чём только автор думал? Я ни слова не понял, да и неинтересно это. Издают господа издатели всякую ерунду...

-Чего ж тут не понять? - вмешалась в разговор Ольга Яковлевна. - Хотите, я вам растолкую?

-Не думаю, что у вас получится, - с сомнением посмотрел на неё Полди, - вот, например, что такое "коммуналка"?

-Коммуналка - это большая семья, - уверенно начала Ольга Яковлевна, - что-то вроде старинной патриархальной семьи.

Кира переглянулась с Серёжей, и они дружно фыркнули.

-И совсем не семья, - засмеялась Шурочка, - коммуналка - это большая квартира, где много-много соседей.

-А ты-то откуда знаешь? - удивилась Софья Григорьевна.

-Конечно, знаю. Мы же... - но Кира перебила её:

-Господа, ещё кофе? - и Шурка смущённо уткнулась в свой чай.

Полди задумался, потёр лоб:

-Где-то я слышал это слово - Ленинград. Только где? - он поднял глаза на Сергея и нахмурившись смотрел на него несколько мгновений, - а ведь это от вас я слышал это слово. Это ведь вы сказали, чтобы я носа в Ленинград не показывал и чтобы запомнил это название навсегда. Что скажете?

Сергей передёрнул плечами:

-И повторю ещё раз: никогда не приезжайте в Ленинград. Думайте, как хотите. Мне дела нет до вашего мнения... - сорвалось у него с языка, он тут же пожалел об этом, мысленно обругав свой проклятый характер. В ответ Полди лишь смерил его холодным взглядом и отвернулся.

Они бы, наверное, опять сцепились, но прозвонил телефон в кабинете, появилась горничная и сообщила, что просят Софью Григорьевну. Извинившись, певица вышла. Шурочка подошла к роялю и стала наигрывать что-то совсем детское и простенькое.

-Какое всё-таки удивительное сходство между вами, Витольд Болеславович, и Сергеем Степановичем. И рост, цвет волос, и глаза... Вы, должно быть, родственники, - вдруг подала голос Ольга Яковлевна.

Витольд удивлённо глянул на гувернантку, словно только сейчас её заметил. А Серёжа с досадой закусил губу.

-Насколько я знаю, братьев у меня не было, - не очень вежливо ответил Полди.

-А сыновей тоже не было? - не отставала Ольга Яковлевна, хлопая широко раскрытыми невинными глазами. По лицу Полди пошли красные пятна, он уже хотел что-то сказать в ответ, но тут почти вбежала Софья Григорьевна.

-Витольд, какая новость! - она так спешила сообщить что-то радостное, что совсем забыла о присутствующих. Сейчас она видела только одного человека, - Витэк, только что позвонила Юленька Суржицкая. Ей один её очень большой друг сказал потрясающую новость: тебя приглашают в Вену! Этот господин, который должен был слушать нас завтра, приехал на день раньше. Сегодня он был в ложе с директором и уже всё решил. Ты точно приглашён.

-Не может быть! - Витольд вскочил, сделал несколько быстрых шагов по гостиной, потом остановился, - а ты? Тебя пригласили?

-Обо мне ничего не известно, но Юленька говорит, что, возможно, завтра всё решится. Но, Витэк, я так рада за тебя!

-Соня, я без тебя никуда не поеду! - он взял её руку.

-Ах, не думай об этом. Я поеду за тобой, даже если обо мне и не вспомнят!

Кира встретилась глазами с Серёжей, он кивнул ей.

-Ольга Яковлевна, может, вы почитаете что-нибудь Шурочке? И Сергей Степанович вам поможет. Он тоже очень хорошо читает сказки, а мне хочется немного пройтись после обеда, - решительно разогнала всех из гостиной Кира, - Сонечка, ты не рассердишься, если мы покинем вас?

Софья Григорьевна только кивнула в ответ, кажется, она вообще ничего не слышала и ничего не поняла -сейчас не до светских бесед. Ушли бы все, и они с Витольдом без посторонних ещё и ещё раз обсудили замечательные перспективы, открывающиеся перед ним. Конечно, это против правил вежливости. Да и Бог с ними, с правилами!

Кире нестерпимо захотелось выйти на улицу и пройтись по морозному проспекту. Хотелось избавиться от липкого недоброго прищура Полины, направленного в её сторону. Стереть бы, смыть с лица почти физическое ощущение злобного взгляда! В ноющей голове мельтешили непонятные слова, обозначившиеся на картине. "Provi...tiaememor, provi...tiaememor", - твердила она про себя, осторожно ступая по скользкому тротуару. Где она их слышала? Или видела?

На перекрёстке уже горел костёр, хитро устроенный на специальной решётке. Рядом грелись мальчишка-газетчик и городовой, охранявший огонь. Возле его ног устроилась шелудивая собачонка, время от времени она задирала голову и следила за его руками в рукавицах - видимо, надеялась на корочку хлеба. Ветер ещё раз дунул в лицо колючим снегом и закрутил позёмку маленьким водоворотом. Кто-то назвал такое место ведьминым перекрёстком и советовал не наступать на вьющийся спиралью снег. Кто? Кажется, Ниночка. Да, она была большая охотница до всяческих примет. И Кира старательно обошла беснующиеся снежинки. На короткий миг ей показалось, что рядом легко ступает по снежной наледи высокая фигура в чём-то белом, вьющемся на ветру, словно крылья. Она вздохнула и мечтательно улыбнулась: может, и вправду Ангел-хранитель? Хорошо бы! И тут же, поскользнувшись, села в сугроб. "Нет, это явно не Ангел-хранитель, с ним бы я не упала, - подумала она, благодарно кивая доброму господину в бобрах, протянувшему ей руку и поставившему её на ноги. - Скорее всего, я уже пропустила свой час Ангела!"

В садике напротив дома Циммермана дворник аккуратно расчистил дорожки, даже скамейки обтряхнул. Несмотря на продирающий до костей холод, она присела на окрашенную в дикий зелёный цвет скамью и тоскливо уставилась на яркие окна их квартиры. "Опять зима, - подумалось Кире, - опять мороз, и вновь я смотрю на свои окна. Ах, Штефан, Штефан... Когда я тебя увидела в первый раз? Ну да, это тоже был конец февраля. Холодно и мокро. Точно как у Пастернака: "Февраль. Достать чернил и плакать!"Слёз досталось с избытком, и это было лишь начало... Потом они встретились уже весной. Одесская ласковая, каштаново-акациевая весна. Потом Каменецк и вновь Одесса - самое счастливое лето её жизни. Каким коротким и быстрым оно оказалось! Зима, весна, лето...

А осень? Осени для них не было. Не для них золотились деревья, пытающиеся поймать скупые лучи уже нежаркого солнца. Не для них. Она тут же вообразила среди буйства оранжевого, красного, зелёного цвета Штефана. Вот он в своём длинном пальто, небрежно наброшенном на плечи, составляет для неё букет, поднимая с золотистого ковра у ног самые красивые листья. Веки Киры внезапно стали тяжёлыми, она закрыла глаза, чувствуя, как её окутывает горьковато-осенний аромат прелых листьев и грибов, лицо обдал порыв ветра, смешанный с дождливой моросью. Она с трудом распахнула глаза и оторопело уставилась на блестящий под дождём асфальт. Яркий электрический фонарь высвечивал на земле бурую массу мёртвых листьев, один багряный листочек плавно опустился рядом и прилип к скамейке. Словно во сне, Кира медленно протянула руку и дотронулась до мокрой кленовой пятерни. Подняла голову. Сквозь прозрачную от опавшей листвы крону клёна неслись по низкому хмурому небу быстрые тучи, холодные капли дождя упали ей на лицо. Разноцветные автомобили проносились по проспекту с зажженными фарами и тормозили на перекрёстке у мигающего жёлтым светом светофора.

И тогда она заплакала, твердя про себя: "Нет, нет, нет!". Скрипнув тормозами, остановились "Жигули", из которых вышел высокий мужчина в тёплой куртке. Он огляделся и двинулся в сторону Киры. Свет от фонаря подсвечивал его сзади, превращая фигуру в тёмное пятно, создавая сияние вокруг головы. От человека веяло силой и тайной. Вот он поравнялся с ярким фонарём, свет упал ему на лицо и Кира счастливо засмеялась: