Кира только отмахнулась:
-До того, как начал оперировать Вацлава, конечно, он ещё не стал полностью Штефаном. Но, я уверена, потом он уже не сомневался, что никогда не существовало Иво Рюйтеля, что это был морок, вбитый в его сознание искусством Якова Моисеевича. И что? Он кинулся к нам с Шурочкой с распростёртыми объятиями и криком: "Любимая!"? - она досадливо усмехнулась, - ничего подобного. Ты, Серёжа, не можешь одного понять: он всё помнит, всё знает. Каждый год помнит: и одиннадцатый, и двенадцатый (будь он неладен!), и тридцать первый... - каждый год и каждый месяц он помнит.
-Тогда я не знаю... - пожал плечами Сергей.
-Я знаю, - сверкнув зеленью глаз, пробормотала Кира, посмотрела в тёмное ещё окно, потом на Серёжу, - я знаю. Мы были вместе, посчитай, сколько лет? Вот то-то и оно!
-Что "то-то и оно"? - не понял он.
-Серёженька, он, Штефан, не забыл меня, - она опустила голову, прикусив губу, взглянула исподлобья глубокими сухими глазами, - мой муж... мой дорогой муж всё-всё великолепно помнит. Просто случилось то, что, к моему несчастью, случилось: за двадцать пять лет он не только отвык от меня, он всего лишь меня разлюбил. Понимаешь, раз-лю-бил.
-Нет! Что за глупость!
Она покивала:
-Разлюбил, - помолчала, - а может, и не любил никогда по-настоящему...
Он молча смотрел как она ставшими вдруг пустыми глазами уставилась на тарелку с ненадкусанным пирожком.
-Ну ладно, пусть разлюбил, - забыв о деликатности, ляпнул Сергей, - но Шурка-то тут при чём? Её он тоже разлюбил? - хмыкнул он.
Кира неопределённо дёрнула плечом:
-Кто его знает? - потом словно бы стряхнула с себя тоску, подняла голову и глянула прозрачными зелёными глазами, - мы немного поживём в Петербурге, а потом поедем с Шурочкой в Каменецк. Там тихо и спокойно. Будем жить в своём доме. И, как сказал, Баумгартен, заново начнём строить свою жизнь. С самого детства я, как дурочка, мечтала о счастье. И, знаешь, что для меня всегда было этим самым пресловутым счастьем? Семья и уютный дом. Глупо, да? По-мещански? Скажешь, мечта обывателя? Ну и пусть. Мне не нужно луны с неба. Не нужно миллионов рублей в карманах - ничего из этого не нужно. В мире так много всего разного - и плохого, и хорошего, и я уже пыталась перестраивать его, этот безумный мир. Была ли я счастлива при этом? Нет. Так пусть мир останется таким, каков он есть. Со всеми своими грехами и проблемами. Теперь мой мир - это любимый муж в домашней куртке и с газетой у камина, маленькая дочь, играющая с котёнком на ковре, и я - за накрытым к чаю столом. А на столе серебряная сахарница - точно такая, как была у маменьки в нашем доме. Смешно? Почему ты не смеёшься?
Он покачал головой:
-Обычные мечты обычного человека, которому нет дела до мировых революций и прочих потрясений. Не вижу ничего плохого в том, какие ценности ты себе определила в приоритет. Но, замечу, каждый видит своё счастье по-своему. У одного это "...коль гореть, так уж гореть сгорая", у другого...
- "...им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни..." - так, да?- перебила она его, - и ладно! Пусть я - тупая, жирная гагара, но я хочу жить интересами своей семьи, до других мне сейчас дела нет.
-Ну, долго-то ты в тишине и покое не проживёшь, - вернул её на землю Сергей. - Сколько нам этой тишины ещё осталось? Года четыре? А потом? Сама знаешь, что будет. Да и не знаем мы, как тут всё пойдёт. А вдруг войны не будет? ... Вот посмотрим, замёрзнет Ниагарский водопад или нет?
-Ну замёрзнет? И что тогда?
-Ты не поняла. Если водопад замёрзнет, а я читал, что он в 1911 году замёрз совсем, то, значит, все события пойдут так, как шли в нашем с тобой 1911 году. Ясно?
-Что будет, то и будет, - вяло махнула она рукой. - Главное теперь никто вроде Григория Александровича крутиться вокруг не будет. Кончилась мистерия!
Ах, как ему не нравилось такое её состояние! А что нужно делать, он не знал. Но понимал, Кире нужно время, чтобы хоть чуть прийти в себя. И ещё подумал, что обязан позаботиться об этой измученной и опустошённой женщине. Он мысленно добавил к своему длинному "шефскому" списку Шурку и её маму.
Шурочке наконец удалось привлечь внимание Софьи Григорьевны к их сложенному на скамье перрона багажу. Она через буфетное окно показала ей, что шляпная коробка грозила скатиться прямо на рельсы. Певица взглянула, всплеснула руками и поспешила наружу ловить коробку. А девочка подошла к сидящим молча Серёже и Кире. Серёжка притянул к себе Шурку, поправил ей капор. Она прильнула к его плечу.
-Поедем с нами, - шепнула она.
Серёжа сильнее притиснул девочку к себе:
-Не могу. Смотри, у тебя здесь мама, да и Софья Григорьевна тоже. А как же он? Кто-то же должен за ним присматривать, - он не назвал имени, но и так было ясно, что речь идёт о Штефане.
Шурка кивнула, обхватила его шею руками и зашептала в ухо:
-Присмотри за ним. Она его держит, не отпускает.
-Это ты о ком? - удивился он, - что за сказки ты тут говоришь?
-И вовсе не сказки, - она скосила глаза на мать, которая сидела, опустив голову, и думала о чём-то своём, - его держит ведьма...
-Шурка, Шурка, - он слегка щёлкнул её по носу, - ты же уже большая девочка. Какая ведьма? Ведьмы только в сказках. В жизни всё гораздо проще и сложнее одновременно. Нет, дорогая моя, никаких ведьм нет.
В зале появилось станционное начальство:
-Господа, пожалуйте к поезду. Сейчас будет. Стоянка - две минуты.
Шурка взяла Киру за руку и повела наружу, Серёжа шёл за ними. Кроме них, никаких пассажиров больше не было. Уже совсем развиднелось, серое небо нависло над зданием станции, и после тёплой буфетной стало зябко до дрожи. Шурка, всё ещё не привыкшая к извергающим дым и пар, взвизгивающим и гудящим поездам начала века, с опаской наблюдала, обхватив Кирину руку, за приближением пыхтящего паровоза. Горьковато запахло углем, сажей и ещё чем-то. Паровоз свистнул, выпустил с двух сторон струи пара и остановился. Проводник помог Серёже занести вещи, Софья Григорьевна поднялась в вагон и с тревогой наблюдала, как Кира обнимается с Серёжей:
-Кирочка, скорее! - не выдержала она.
Серёжка подхватил в охапку Шурочку, расцеловал её и поставил на площадку тамбура возле Киры. Паровоз как-то особенно пронзительно свистнул, сдал назад так, что дёрнулись все вагоны и двинул состав вперёд. Кондуктор уже закрыл дверь, но в полузамёрзшее стекло была видна одиноко стоящая фигура Серёжи на пустом перроне. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее она удалялась, сливаясь со стенами станции.
Проводив хмурым взглядом уходящий за поворот состав и ощутив гулкую пустоту внутри, такую, от которой хотелось закрыть лицо руками и разрыдаться в голос, Серёжа вернулся в буфетную. Спиртного там не было, но, перемигнувшись с буфетчиком, он вскоре вышел, имея в кармане полушубка чекушку монопольки. Верный Томас приветственно покивал ему, ласково ткнувшись тёплыми губами в руки и получив свой кусочек сахара, схрумкал его и, когда Серёжа вспрыгнул на облучок, без понуканий потрусил в сторону мызы Паленов.
Первое время после приезда в Петербург Кира ждала, что вот-вот раздастся в передней звонок и на пороге появится немного смущенный, обаятельно улыбающийся Штефан. Она летела к дверям на каждый звонок впереди горничной. Та только недоуменно косилась на странную барышню и судачила о ней с кухаркой. Но прошла неделя, за ней другая - Штефан не приехал. Кира сникла, и, если бы не Шурочка с Софьей Григорьевной, совсем бы завяла. Певица развила бурную деятельность. Не обращая внимания на меланхолическое настроение Киры, она взяла в свои руки бразды правления и, первым делом, попросила своего старого обожателя адвоката Велле, успевшего вернуться из Нью-Йорка, проверить, все ли Кирины притязания по наследству справедливы.
Викентий Павлович Велле просмотрел документы, сделал запросы в Одессу и Каменецк, дождался ответов и подтвердил, что все бумаги в порядке. Кира написала мачехе письмо, где сообщила, что, возможно, скоро приедет и немного волновалась, ожидая ответ, представляя, какое лицо будет у Веры Ивановны при чтении письма. Кира не забыла, как она слала проклятья ей и Штефану вслед. Но произойти это должно было в июне, а сейчас ещё только шёл февраль. От чехарды с датами у Киры порой голова кругом шла.
