-Уже и не знаю, как тебя убедить! - Сергей с досадой и злостью оттолкнул стакан с остывшим чаем и возмущённо уставился на неё, - ты что, не понимаешь? Он же болен?! У него жар и бред. Что ж удивительного, что он назвал тебя её именем?

Кира мрачно посмотрела на него и перевела потемневшие глаза с тенями от усталости на Софью Григорьевну и Шурочку, которые рассматривали на стене вокзального буфета произведение, видимо, местного живописца. В массивной раме среди заснеженных сосен и елей мчался поезд в сторону зрителей, из паровозной трубы валил дым, в окнах вагончиков белели лица пассажиров, разглядывающих зимний пейзаж. Если вчера был невыносимо длинный и тяжёлый день, то сегодня случилось не менее сложное утро.

Вернувшись от Штефана, Кира провалилась в болезненный сон, но и там её преследовали тени. Язвительное лицо Якова Моисеевича, его голос, назойливо вползающий в уши: "Ты испортила ему жизнь, без тебя он жил бы спокойно и счастливо". Кира кричала в ответ, что это он, Яков Моисеевич, перевернул своей ложью их жизни, что это не она, а он виноват. А ещё она твердила, что уже всё кончилось, что она перестроила время: остановила и заново запустила его. Но проклятый старик не унимался: "Уйди, слышишь, уйди!", - бубнил он своё. Потом явилась Даша и стала обиженно хлюпать носом: "Я только хотела, чтобы всем стало лучше. И не собиралась я обижать твою девочку. Это всё из-за него. Я для него изобрела сюрприз и думала, вот сейчас достану Шурку и суну ему в руки. Пусть порадуется, что у нас теперь есть дочка. А ты ему ничем не поможешь! И когда он в больнице лежал, разве ты ему помогла? Это я его выхаживала. А ты? Где ты тогда была?"

Кира так отчаянно отпихивала Дашино лицо, отрывала от себя её прилипчивые руки, что разбудила Шурку и та стала толкать её, пытаясь разбудить. На шум их возни примчался взлохмаченный Серёжка. Тут-то она ему твёрдо заявила, что сейчас же уезжает. Вот только сбегает за Сонечкой, соберёт вещи и попрощается с Паленами.

-Ты с нами? - с чужим, похожим на маску лицом спросила она.

-Нет, - отрезал он, - нет, и ещё раз нет. Ты приняла безумное решение...

-Серёжа, - утомлённо прикрывая длинными ресницами глаза, перебила она его, - прошу тебя... Я всё решила. Значит, ты остаёшься?

-Да, - его чёрные глаза обожгли её, - я остаюсь. Кто-то же должен быть рядом с ним?

Кира дёрнула плечом и кивнула. Оставив Шурку ещё поваляться в постели, но велев ей всё же просыпаться, Кира поспешила к Софье Григорьевне. Вначале та не поняла, чего от неё хотят, но потом вскочила:

-Вот и хорошо, Кирочка. Я ещё давеча хотела тебе сказать, неуютно мне здесь. И эта Лизавета Максимовна наврала зачем-то всем. Это ведь она приходила за Шурочкой тогда.

Она посмотрела на измученную Киру и сочувственно покачала головой:

-На тебе лица нет. Так и заболеть можно. Ты не бойся, всё у нас наладится. И ну их, этих Паленов! Вишь, какие аристократы гордые: сквозь зубы разговаривают. А сами-то, сами - немчура немчурой!

Кира ничего не ответила, но Софье Григорьевне было хорошо знакомо такое её выражение лица, потому певица больше не решалась заводить разговор на эту тему. И она стала решительно укладывать свои вещи, что-то неодобрительно бормоча себе под нос в адрес не только Паленов, но и всей Эстляндии в придачу.

Когда все уже были умыты и вещи уложены, перед тем, как спуститься вниз, Кира заглянула к Штефану. Он спал, и сон его был сном здорового человека. Она постояла, глядя в красивое лицо с "интересной бледностью" и испытывая неприятное ощущение от того, что всё происходящее уже когда-то было. В её глазах мелькнуло сомнение. Правильно ли она поступает? Кира протянула руку, чтобы коснуться его плеча. Ей нестерпимо захотелось увидеть его глаза, услышать его голос. Но он уже сам проснулся и с недоумением прищурился:

-Вы? Что вы здесь... - и замолчал. Кира вспыхнула: только не этот взгляд - смесь заботы и жалости! Она повернулась и двинулась прочь, её спина дёрнулась, когда он окликнул её: - как ваша девочка? Кажется, вчера её напугали...

-Напугали?! Моя девочка, - она выделила голосом это "моя", - мой ребёнок мучился кошмарными снами всю ночь.

-Мне жаль, - по мягкому тону она поняла, что ему в самом деле очень жаль.

-Пожалейте лучше свою Дашеньку, - вырвалось у неё помимо воли, и она увидела, как холодно прищурились его глаза, как потемнел их синий цвет, став почти чёрным. Теперь в его лице не было ни капли жалости, оно стало жёстким и чужим. И Кира поняла, что это значит. Это был конец. Ей здесь нечего делать. И, не взглянув на него, она вышла.

Несмотря на ранний час, в гостиной собрались все, кроме Штефана: супруги Пален, Елизавета Максимовна, Софья Григорьевна и Шурочка. Кира сразу заметила облегчение на лицах родителей Штефана и скрытое торжество Лизы.Они радовались, что эта непонятная особа, эта странная жена их сына, покидает дом. Кира не держала на них зла. Старшие Палены упорно избегали говорить о немыслимых событиях, разыгравшихся вчера в их доме. Они улыбались, холодно, вежливо, немного натянуто, скрывая нетерпение, ожидали, пока Шурочка допьёт своё молоко. Девочка им нравилась, она была забавная и умненькая, но пусть лучше все уедут - и в доме воцарится потревоженный покой.

Поэтому, когда в гостиную заглянул Серёжа, чтобы сообщить, что всё готово к отъезду, у них на лицах отразилось явное облегчение.

Кирина дочь вдруг вспомнила, что забыла куклу и понеслась наверх. На самом деле кукла, заботливо укрытая от мороза и снега, лежала в Шуркином персональном саквояжике, но было ещё что-то, что во что бы то ни стало нужно было сделать. Она пробралась в комнату Штефана и на цыпочках подобралась к его постели. Тот лежал с закрытыми глазами, но явно не спал, а только делал вид, что спит. Он услышал, как кто-то тихонько крадётся к нему, но не стал "просыпаться" и ждал, что будет дальше. Тот, кто забрался к нему в комнату, молча стоял рядом, разглядывал его и тихонько сопел носом. Потом на грудь ему положили какой-то предмет, ещё несколько секунд посопели, шмыгнули носом и уже совсем не на цыпочках, а нарочито громко и уверенно шагая, вышли из комнаты, беспардонно хлопнув дверью.

Закусив губу, Кира помогла забраться в сани хмурой Шурочке и встревоженной Софье Григорьевне, сама села рядом, Серёжа лихо взмахнул кнутом, и Томас, обиженно фыркнув белым паром, словно паровоз, потащился в сторону станции. Они приехали слишком рано, до прихода поезда на Петербург было больше часа, поэтому решили выпить чая с пирожками в буфете. Софья Григорьевна весело трещала, объясняя Шурочке разницу между басовым и скрипичным ключом.

Серёжа несколько раз пытался завести разговор, но натыкался на отчуждённый Кирин взгляд и замолкал. Но, когда Софья Григорьевна, чтобы развлечь совсем загрустившую Шурку, повела её смотреть картину на стене, он решился, потому что время поджимало и скоро подойдёт поезд. Кира молча выслушала его доводы и отрицательно помотала головой.

-О себе не думаешь, так о Шурке подумай! - вырвалось у Сергея.

-О чём это ты? - противно-ласково спросила Кира.

Сергей уже понял, что не нужно было затрагивать эту тему, но упрямо продолжил:

-Сама знаешь о чём. Шурка выросла с мыслью, что где-то на свете есть её замечательный отец. И вот он здесь, рядом - и что? Ты увозишь ребёнка, не дав возможности им привыкнуть друг к другу.

-Привы-ыкнуть, - протянула Киры скривившись, - ах привыкнуть! Когда ты был совсем крохой и ещё говорить-то толком не умел, он сразу нашёл к тебе подход. И играл с тобой, и кормил, и сказки читал. Сразу, заметь. Не тратил время на привыкание. А ведь ты не был его ребёнком! Шурка - его дочь, и он это знает. Но посмотри, как он сторонится её. Будто боится!

-А может, и боится, - он взглянул на непривычно серьёзную Шурочку, слушающую болтовню Софьи Григорьевны, и продолжил менее уверенным тоном, - может, он ещё не всё вспомнил?