-Ты чего? - удивился Сергей, - что ты так меня разглядываешь?
-Я не знаю, ты ли это? Только что здесь проехала белая карета с кем-то, кто никак не может существовать. Разве что только во сне или в воображении. Но они были, и они говорили со мною. А теперь ты... Ты стал другим. Ты не тот Серёжа, с которым я встретилась недавно в Ленинграде.
-Тебя смущает мой вид, - догадался он. - Вспомни, мы с тобой тогда боялись, что оказавшись в 1910 году, я начну стремительно молодеть и превращусь в младенца из-за того, что родился годом ранее. Так поначалу и было, каждая неделя сбрасывала с меня десятки лет. Знала бы ты, как я торопился привезти Шурочку сюда, к её дедушке и бабушке, к её отцу, наконец. Боялся, что не успею. Успел. Да и "омолаживание" моё, к счастью, прекратилось. Понятно?
-Понятно. Сейчас тебе не дашь больше двадцати двух, - она говорила вроде бы спокойно, но взгляд всё ещё был настороженный. Сергей заметил это и поморщился.
-Слушай, какие тебе нужны доказательства? Живой я, живой! Вот смотри... - он достал перочинный ножик из кармана полушубка, открыл маленькое лезвие и с размаху полоснул по ладони. Кровь тут же раскрасила чистый снег, - теперь веришь? У призраков есть кровь? Она может вот так капать с пальцев?
-Не знаю, - она смотрела, как он прижимает снег к ране, - я никогда их не резала ножиками. Дай руку!
Он протянул кровоточащую ладонь. Кира осторожно прикоснулась, видимо, всё ещё опасалась его, но потом крепче взяла за руку. На секунду прикрыла глаза, принимая его боль на себя, вздохнула и отпустила.
-Всё! Посмотри! - и улыбнулась: Серёжка не был призраком, он живой, живой по-настоящему.
-Ух ты! Ловко! Ни следа не осталось, - он восхищённо глянул на Киру, - ну теперь давай думать, как нам тебя представить тамошним обитателям. Нет, не стану ничего сочинять, просто скажу - знакомая.
-Как же вы жили всё это время?
-Я всё-всё тебе расскажу, только позже. Да, чуть не забыл! Меня зовут Николай Львович Тузенбах...
-Кто-кто? Тузенбах? - прыснула Кира.
-И нечего смеяться, - Серёжа сделал вид, что обиделся, - такое литературное имя досталось. Так вот: Тузенбах. Запомнила? И здесь мы с сестрой дожидаемся доктора, чтобы он её посмотрел...
-Зачем доктор?! Шурочка больна? - всполошилась Кира.
-Нет, теперь всё хорошо. Но раньше... Погоди, скоро всё узнаешь. А доктор нам нужен был как предлог, чтобы здесь быть. Я ведь служу тут сторожем, - похвастался он, - это господин Артен предложил.
-Артен? Он предложил тебе остаться здесь? Вот умница!
-Он замечательный человек! И инженер толковый, в шахматы отлично играет.
-Как ты его расхваливаешь! - улыбнулась Кира, - а тебе не показалось его лицо знакомым?
-Конечно, показалось. Он похож на того типа на фото, что мама бережно хранила и от отца прятала. Ты ещё мне его показывала в альбоме, помнишь?
-Ещё как помню! - она хитро усмехнулась, - значит, к тебе он хорошо относится?
-Очень хорошо. Слушай, мне надо Томаса отвести в конюшню. Ты постой тут, за ёлкой, а я Шурку приведу, - он повёл першерона к воротам, оставив Киру в нетерпении переминаться с ноги на ногу в ожидании дочери. Снег повалил настолько густой, что в десяти шагах всё терялось в белой пелене.
Минут через десять ворота мызы отворились. Лошадка с мохнатыми ногами вывезла большие сани, за кучера был Серёжа. За его высокой фигурой Кира не сразу разглядела седока. А когда разглядела, рванулась навстречу и услыхала, как Серёжа говорит Шурочке:
-Ты только посмотри, какая Снегурочка там пряталась!
Девочка повернула голову в сторону, куда указывал Сергей, присмотрелась и, вдруг взвизгнув, кубарем слетела с саней и, путаясь в длинной шубе, понеслась к матери. Она налетела на Киру со всего размаха, опрокинула её в сугроб. Они обнимались и хохотали, валяясь в снегу. Кира всё пыталась разглядеть лицо девочки, но у неё никак не получалось, потому что Шурка зарылась носом ей в воротник и не желала отпускать.
-Дамы, а вы не хотите вылезти из сугроба? Скоро вас совсем засыплет, - он поднял за ремень на шубке Шурочку, потом поставил на ноги Киру, - садитесь в сани. Мне разрешили немного покатать Шурку, - он обтряхнул с ребёнка снег, то же проделал с Кирой, усадил их в сани и прикрыл какой-то тяжёлой шкурой.
Кира теребила дочку, что-то спрашивала и сама же отвечала. За всё это время Шурка, ласкаясь к матери, не сказала ни слова.
-Шурочка, что же ты молчишь? - прижимая к себе дочь и радуясь её румяным щекам, спросила Кира. Девочка потянула её ближе к себе и даже не сказала, а, скорее, просипела прерывающимся голосом:
-Ты теперь не уйдёшь?
-Ни за что! - поцеловала в холодную щёчку и озабоченно спросила: - но почему у тебя такой голос? Ты простудилась?
Шурка помотала головой, а Серёжа обернулся к ним:
-Кира, мы об этом позже поговорим, - и тронул вожжами лошадь. Та двинулась медленным шагом в сторону Большой усадьбы, - сейчас мы тебя подвезём, а потом с Шуркой вернёмся на мызу.
-И не подумаю оставаться, - возразила Кира, её страшно обеспокоило Шуркино молчание, - только покажусь Соне и с вами назад. Как ты мог подумать, что я теперь отпущу Шурочку? Во-первых, ты обещал мне всё-всё рассказать, а во-вторых, я должна вам кое-что объяснить. Так что езжай в усадьбу, попьём чая с пирожными - Новый год всё-таки, а потом покатим на мызу. Там и переночуем.
Лошадка бодро побежала по дороге. Уже совсем стемнело, но от белизны снега и выкатившейся полной луны было всё видно, да и снег пошёл уже не стеной, а мелкими и медленными хлопьями. Ехать бы так и ехать, прижимая к себе Шурку. Что ещё нужно? Чего ещё не хватает? Кира горько усмехнулась: ясно же, кого не хватает. А как было бы хорошо втроём скользить в санях по искрящемуся снежному богатству! Она даже глаза зажмурила от удовольствия, представив эту сцену: её и Шурку обнимает Штефан, и они так уютно чувствуют себя в его руках.
Софья Григорьевна места себе не находила от беспокойства. Она проснулась поздно, время уже шло к обеду. Обычно она так долго не залёживалась, но сказалась усталость, волнения - вот и спала как младенец. Проснувшись, ещё повалялась на пуховой перине, потом заметила, что Киры в комнате нет. Решила, что та встала раньше и вышла пройтись. И тут Софья Григорьевна вспомнила историю, которую ей поведали. Совершенно невозможную историю, свидетельствующую лишь об одном - девушка больна и больна серьёзно. Эта мысль как-то сразу свела на нет хорошее новогоднее настроение, и Софья Григорьевна стала придумывать, к каким докторам надо обратиться, чтобы вылечить Киру.
Прошло время обеда, а Кира всё не появлялась. Уже стало смеркаться. Тогда Софья Григорьевна отправилась в господский дом, чтобы хоть там что-нибудь разузнать. Ничего не вышло. Дом был пуст: и хозяева, и гости - все отправились кататься в санях вдоль берега, причём прихватили с собой изрядное количество шампанского. Побродив по нарядным комнатам, среди слуг, занимавшихся подготовкой к позднему праздничному ужину и в очередной раз обидевшись на неверную приятельницу, искушавшую важностью её визита для обитателей поместья, Софья Григорьевна отправилась в Кавалерский дом. Вскоре появилась неутомимая Хельга и, к изумлению и негодованию Софьи Григорьевны, позвала её пообедать на кухне вместе с прислугой. Конечно, это предложение было гордо отвергнуто. Хельга не обиделась и, сбегав несколько раз в дом, притащила столько разных вкусностей, что их, наверное, хватило бы на роту солдат.
Когда уже совсем стемнело, заглянул приятный молодой человек, которого Софья Григорьевна заметила ещё вчера во время бала. Он извинился за вторжение, представился Вацлавом Борисовичем Ивановым - старым знакомым Киры Сергеевны - и поинтересовался, не вернулась ли она с прогулки. Софья Григорьевна пригласила его выпить с нею кофе (не сидеть же весь день одной!), но Вацлав Борисович отказался, сославшись на какие-то неотложные дела. И певица вновь осталась в одиночестве и жутко сердилась на Киру. Поэтому, когда стукнула входная дверь, она независимо выпрямилась и обижено уставилась в тёмное окно.
