Да, да, наша Мирта, живая, невредимая, только несколько постаревшая, с сильной сединой на морде. Она сразу узнала меня, мой голос, бросилась ко мне, принялась ласкаться, лизать. Я так и опустилась перед нею на колени, обнимая ее и плача от радости и волнения. При виде ее все чувства вновь всколыхнулись во мне, прежняя жизнь воскресла перед глазами.

— Мирта, голубушка, — повторяла я. — Ты ли это? Как ты здесь очутилась? Где моя малютка, где моя Верочка?

Собака не могла ответить мне, только продолжала радостно вилять хвостом, на котором тоже кое-где появились серебристые крапины — метка времени.

Немного придя в себя, я зашла в дом, познакомилась с хозяевами — пожилым рыбаком и его женой, спросила, давно ли живет у них эта собака.

Муж и жена переглянулись, сначала не понимая нервозности, которая звучала в моих словах, но потом поняли, что я пришла не случайно, и рассказали следующую историю.

В сентябре 1941 года, в грозную штормовую ночь, они услышали звуки морского боя. Потом в море занялось зарево — горел корабль. Через некоторое время зарево потухло: шторм довершил то, что начали самолеты.

Рыбак и его жена долго стояли на берегу, всматриваясь в темноту, ожидая, не выбросит ли море кого-нибудь, кому понадобится их помощь. Но не было никого. Только водяные валы с грохотом обрушивали свою ярость на прибрежную полосу суши.

Рано утром рыбак снова был на берегу. Он знал: иногда пройдет много часов, прежде чем море расстанется со своей добычей.

Он не ошибся. Что-то чернело у кромки берегового прибоя. Волнение стало стихать, но отдельные волны еще докатывались до этого непонятного предмета, окатывая его пеной и брызгами.

Рыбаку показалось, что это — человек. Но опустившись к воде, он понял, что ошибся: это была громадная черная собака, бессильно распростершаяся на песке, а перед нею лежал, какой-то странный сверток, из которого слышался детский плач.

Собака была измучена, но бросилась на рыбака, защищая спасенное ею дитя. Потом инстинкт подсказал ей, что это друг, и она позволила ему взять ребенка — девочку, спеленатую спасательным поясом.

Более полувека прожил молчаливый суровый рыбак на берегу моря, не раз сам смотрел разъяренной стихии в глаза, чего только не встречал на берегу после бурь и кораблекрушений; но никогда не видел, чтобы у моря отвоевала крошечного ребенка собака, да еще у моря штормового. Это было похоже на сказку, если бы не война и факел корабля, погибшего ночью на глазах рыбака.

Отогревая ребенка, рыбак направился домой. Вслед за ним пришла жить в дом и собака.

Это были добрые, прекрасные люди, выходили и удочерили девочку. Назвали ее Мариной…

Вы понимаете мое состояние, когда я услышала, что вместе с собакой был ребенок, маленькая девочка… Ведь это же была моя дочь, моя Вера! — продолжала Надежда Андреевна.

— Где она? — почти закричала я, бросаясь к ним и тормоша то одного, то другого. Слезы ручьем лились из моих глаз.

— Она в школе, скоро придет, — сказал рыбак. Он едва успел проговорить это, как в комнату вошла девочка в опрятном платьице и переднике с ученической сумкой в руках. Так это — Вера?! Как она выросла! Она уже ходит в школу! И тем не менее, я сразу узнала ее. Эти синие-синие, как васильки, глаза, эти русые волосы могли принадлежать только ей, моей дочери Они так живо напомнили мне покойного мужа, ее отца… Остановившись у порога, она с любопытством разглядывала незнакомую женщину, недоумевая, почему Мирта ласкается ко мне.

— Вера!..

Я протянула к ней руки, а она не двигалась с места и удивленно смотрела на меня.

— Меня зовут Марина.

Марина! Ну, конечно, она была тогда настолько мала, что даже не помнила своего первого имени. Вера-Марина…

После рассказа Надежды Андреевны мы долго молчали.

Взошла луна и посеребрила длинную дорожку от далекой и высокой черты горизонта до берега; вечерняя свежесть разлилась в воздухе. Наступил тот час, когда природа с особой силой говорит человеческой душе. Голоса людей, шорохи шагов на бульваре сделались тише, словно отдалились; слышнее стал тихий ропот моря. Море вело свой бесконечный разговор. Может быть, оно хотело рассказать о том, как много-много тысяч лет назад человек привел в свой дом из первобытной чащи дикого зверя, стал заботиться о нем, превратил его в союзника и друга и как благодарный зверь сторицей отплатил человеку за его труд и ласку, служа бескорыстно и преданно…

— Поди, побегай! — нарушив молчание, ласково сказала Надежда Андреевна дочери, разжимая объятия и слегка подтолкнув ее вперед.

Девочка оставила скамью и побежала к воде, с тихим всплеском набегавшей на берег. Мирта немедленно вскочила и последовала за ней.

— Так это — она? — произнес я, с уважением провожая взглядом собаку.

— Нет, — качнула головой Надежда Андреевна. — Это дочь Мирты. Тоже Мирта. И такая же преданная. Той Мирты давно нет в живых. Но мы всегда будем помнить ее… Скоро поедем в Крым, к нашим бабушке и дедушке. Благодаря Мирте я не только вернула себе дочь, но и приобрела новых близких людей. Ведь не могла же я отнять у них Веру совсем? Через нее мы породнились навсегда…

Августовской ночью в тыл врага летел наш небольшой транспортный самолет. На его борту находилась группа вожатых с диверсионными собаками. Возглавлял группу сержант Алексей Бычков.

Над линией фронта фашисты открыли по самолету огонь из зениток, но, к счастью, все обошлось. Летчик, искусно маневрируя, сумел вывести машину в безопасную зону. Спустя еще некоторое время на земле мелькнули сигнальные костры, обозначавшие место посадки самолета…

…Командир партизанского отряда объяснил группе Алексея Бычкова боевую задачу. Много раз партизаны пытались пустить под откос эшелоны фашистов с важными военными грузами, медикаментами, следующими в сторону фронта, но постоянно терпели неудачу. Железнодорожное полотно тщательно охранялось, лес вдоль него был вырублен и обнесен колючей проволокой. Фашистские патрули круглосуточно ходили вдоль дороги, а по ночам освещали местность ракетами.

— Вся надежда теперь на вас и ваших питомцев, — сказал в заключение командир. — Если и они не смогут пройти, выполнение задания командования окажется под угрозой срыва.

В одну из ночей, предварительно ознакомившись с местностью, сделали первую попытку. Бычков и вожатый Николай Кириллов с собакой Джеком замаскировались на опушке леса, метрах в двухстах от полотна дороги.

Вскоре вдали послышался гудок паровоза. Вожатый надел на Джека вьюк со взрывчаткой. Проверил крепление и работу рукоятки сброса. Вдоль полотна заскользили неясные тени. Это были вражеские патрули.

По мере приближения поезда волнение собаководов возрастало. Их беспокоила мысль: как бы не ошибиться в моменте пуска собаки. Опоздаешь — эшелон успеет проскочить.

Когда поезд был примерно в трехстах метрах от предполагаемого места сброса вьюка, Кириллов, подтолкнув Джека, шепнул: «Вперед!» Сгибаясь под тяжестью взрывчатки, собака быстро двинулась к полотну дороги. Пес достиг проволочного заграждения. Тем временем паровоз быстро пошел под уклон. Джек попытался подлезть под заграждение, но ему мешал матерчатый вьюк, который цеплялся за острые колючки проволоки.

Фашистский патруль услышал шум и дал длинную автоматную очередь. Но, к счастью, пули миновали собаку. Решив, что в проволоке запутался какой-нибудь зверек, гитлеровцы пошли дальше. Джек еще раз попытался пролезть сквозь проволоку, и снова безрезультатно.

Собаки были обучены так, что если по каким-либо причинам не достигали полотна, то сразу возвращались к вожатому. Джек вернулся. С него сняли боевой вьюк и двинулись на базу. Первая попытка подорвать эшелон не удалась. Винить в этом Джека было нельзя. На его пути стояла непреодолимая преграда.

Партизаны стали искать другой участок, более удобный для прохода собаки. И вскоре его нашли. Здесь не было сплошного проволочного заграждения. Зато патрули — усиленные.