Только не снова! Только не огонь!

— Удивительно, — вдруг заговорил огонь голосом Крама, но самого парня я не видела. — Ты боишься огня почти больше всего… Но ещё больше боишься… потерять из-за него.

И после его слов раздались крики. Много болезненных криков и отовсюду сразу, разрывающих весь внутренний мир. В жарком пламене начали формироваться фигуры людей, быстро перемещающихся, кричащих и просящих о помощи. В змеиных глазах видела, как пламя их пожирало, как оно, довольное, нападало, загоняло всех в угол и долго забавлялось той ситуацией, в которую попадали жертвы. Я схватилась за голову, чувствуя ужасную боль, словно чья-то рука била по черепу изнутри. Жар начал душить меня. Ожоги ныли, не замолкая, словно желали утешения, как вредные дети.

— «За что, Кэт?! — закричала Анжелика. — За что?!»

— Нет! — громко закричала я, пытаясь заглушить голоса. — Это неправда!

— «Помогите! Кэтрин! Помоги!»

— Нет!

— «Да что с тобой случилось?!»

— «За что?!»

— Прочь!

— «Солнышко! Всё в порядке, солнышко!» — закричала мама, и пламя накинулось на неё сверху, словно огромная тень от горы.

— «Слабая, как сухой лист», — усмехнулся Фергус.

— Пошли прочь! — закричала я фигурам в пламене, не чувствуя злости, а лишь бесконечное глубокое отчаяние и желание, чтобы это всё, наконец, прекратилось, чтобы всё это оказалось кошмаром. — Пошли прочь! Это неправда!

Огонь всё приближался, сужал круг, добираясь до меня, всё ближе, ближе, и царапая меня, как котёнок с игрушкой, всё чаще и чаще. Становилось уже невыносимо жарко и больно. Я упала, пытаясь укрыть лицо от огня, чтобы он не добрался, чтобы не изуродовал. Закрыла уши руками, не желая слышать мольбы о помощи. И закрыла глаза, чтобы не видеть их.

— Надеюсь, мы ещё встретимся, — снова огонь заговорил голосом Крама. — Если ты тут выживешь, конечно, — усмехнулся он, и я закричала.

Великая скорбь душила меня безжалостно, словно жестокое время, которое неумолимо движется вперёд. Крича, я пыталась заглушить крики других и собственное сердце. Вина грызла меня вживую, наслаждаясь пищей, словно голодные волки, что загнали крупного оленя. Мне хотелось плакать. Мне хотелось, чтобы огонь наконец-таки до меня добрался. Так хотелось, чтобы всё закончилось.

Я упала без сил. Не видела ничего, кроме ярких красных цветов, оттенков оранжевого и жёлтого, которые медленно тускнели. Даже перестала чувствовать боль, только невыносимая тяжесть страха вдавливала в землю, словно хотела скорее похоронить меня. И я не хотела больше этому противиться.

В последнее время я очень часто злилась. На всех и вся без причины. Я знала, что эту злость нёс с собой огонь. Знала, что именно это имела в виду девочка в том воспоминании из библиотеки, точнее ей говорили об этом другие… Кто другие? Другие стихии.

Но та девочка не боялась — и это нас отличало. Огонь питался страхами, словно чума. И он нашёл золотую жилу во мне после того пожара. Я не верила, что смогу его пересилить. Это, казалось, за пределами фантазии.

Сейчас мне хотелось закончить то, что чуть не случилось в том пожаре…

— Кэт!

Этот голос проткнул мне сердце. Стало резко холодно. Но потом я поняла: это всё ещё играл со мной огонь. Это просто ложь.

— Кэт!

И снова этот голос на миг вызвал бурю, ведь я вдруг засомневалась. Начала ждать, не открывая глаз, пока он снова прозвучит. Молила его ещё разок крикнуть моё имя, позвать меня, чтобы я поверила. Но его так долго не было, что я опять отчаялась. Хозяин этого голоса просто не мог быть здесь. Надо мной всё ещё издевались, подло и жестоко…

— Кэтрин!

Я ощутила, как с возбуждением зашевелись мурашки. Но этого не могло быть! Этот голос…

— Кэт! Где ты?!

Я мигом открыла глаза, осознавая, что в округе не было огня и что крики, наконец, прекратились, змеи уползли и лишь страх остался, но уже не такой сильный, как раньше. Попыталась подняться, что удалось с трудом, и мир вдруг крутанулся. Голова взорвалась болью. Я скривилась, зажмурившись

— Кэт!

Нет, не могло того быть.

— Я тут, — едва услышала я саму себя.

— Кэт! Слава Богу!

Родной голос, такой горячолюбимый. Совсем рядом, здесь, лишь протянуть руку. Я боялась открыть глаза, потому что боялась разочароваться. А вдруг это не он?

— Кэт, слышишь меня? Ты выглядишь плохо. — Такие волнующие мягкие прикосновения, вызывающие восторг и трепет, пробуждающие бабочек в животе, которые начинали кружиться в лёгком и изящном танце. — Кэт… открой глаза… Ты ранена?

Я сжала плечо человека и приготовилась к тому, что будет, не желая находиться в неведении, убивающее меня. Правда или нет? Отрыла глаза… И со слезами ещё долгое время не могла в это поверить, смотря в такие красивые яркие зелёные глаза и коснувшись светлых мягких волос, чувствуя неописуемый запах, который любила больше всего после аромата чая.

— Артём?!

В воздухе витал запах пепла. Отвратительный смрад от безысходности случившегося окутывал дикие деревья, сгруппировавшиеся в непроходимый лес. Угасающую Луну скрыли тёмные тучи, оттого в лесу стало ещё темнее, ещё неуютнее, ещё… опаснее.

Деревня быстро осталась далеко позади. Но необузданное яркое пламя от большого костра ещё долго будет освещать лица, раскрывать жестокую суть, ибо в глазах каждого смотрящего на бушующее пламя и на улетающие прочь искры читалась радость. В деревне стояло пятнадцать домов. Но сегодня ночью их стало четырнадцать.

Они шли то медленно, то быстро, постоянно оглядываясь. Они страшились, что за ними следили, боялись, что их единственный оставшийся дом отыщут и уничтожат, как и множество других, забрав несколько десятков невинных жизней, отобрав у них всё самое дорогое. Они чувствовали себя разбитыми, утонувшими в горе и постоянном страхе. Они лишь хотели безопасное место, где можно будет, наконец-то, перестать бояться.

Они спустились в овраг, обогнув вековые, едва шепчущиеся друг с другом дубы, словно брат общался с братом. Затем пролезли через колючие кустарники, укрываясь изорванными и грязными от крови и земли балахонами. А, когда вышли к ручью, аккуратно перешли по плоским камням на другой берег и скрылись в очередных зарослях, не оставив и следа своего шествия.

Одна фигура остановилась. Человек прислушался. Огляделся. Его окружал лес и отчаянно выл ветер прямо над ухом. Фигура шевельнулась, коснулась левой рукой правого плеча и посмотрела на ладонь: тёмно-красная жидкость. Плечо разрывалось от боли, но это ничто по сравнению с увиденным им, ведь он увидел… увидел любимую… Она выглядела ужасно. Она сгорела в адском пламене жестоких людей… запертая в наполовину обваленном двухэтажном доме с некогда прекрасным садом на заднем дворе, заполненном ромашками. Он любил её. А, значит, должен был оберегать.

Но он не смог.

Боль в плече никогда не сравнится с болью разрывающей его изнутри.

— Тар, — позвал его приятный мужской голос друга. Подошедший стянул капюшон, открыв ночному небу свои лохматые длинные светлые волосы и глянув на друга изумрудными глазами. — Дальше идти можешь?

— Могу, — грубо отозвался тот и, обогнув друга, начал взбираться на холм, сторонясь веток и других таких же, как он, пока не оказался первым.

Все пропустили Сплинтара, молча сочувствуя. Им была знакома эта боль, большинству не понаслышке.

— Он не пропадёт, — вдруг произнёс один из людей.

— Что ты имеешь в виду, Питер? — спросил светловолосый, которого звали Нордман.

— Гнев будет его вести.

— Гнев и отчаяние ведут всех нас, — сказал другой мужчина.

— До самого гроба, — низким голосом дополнил крупный человек, стоявший перед Питером. — Мы уже и забыли, как это, жить.

Постояв ещё некоторое время в тишине, слыша только, как где-то ухала сова, они вновь двинулись в путь, догнав Сплинтара прямо возле убежища. Их жилище состояло из хлюпкого укрытого растениями дома, довольно непримечательного. Но суть строения была в том, что оно скрывало просторную пещеру, вход в которую находился за домом.