Я всегда любил ее за это. Она вернула мне часть меня самого.

Я понял, что Аурелия права. Эдли не вернется. Я был Плутоном, ее отвергнутой планетой, но это не значило, что я мог заставить ее перестать быть центром моей вселенной. Она всегда ею будет, а я буду любить Эдли издали, пока в один день, возможно, любовь, сделавшая ее центром моего мира, не станет чем-то другим, благодарностью или ностальгией.

Очередной рык прорвался сквозь толпу. Мы двинулись вперед, перед нами было лишь два лимузина.

— Так почему тогда ты согласился сыграть в этом фильме? — допытывался Кэм.

— Я был бы дураком, если бы не согласился, — уже не могу сосчитать, сколько раз фраза «роль всей жизни» была адресована мне за последние четыре месяца. — Я вернулся домой, и работать на Джозефа не похоже ни на что из того, что мне приходилось делать до этого... Это как принять вызов, и мне это было нужно. Роль в этом фильме напоминает обо всем хорошем, что есть в моей работе.

Голубая вспышка за красной дорожкой привлекла мое внимание, когда мы снова тронулись в очереди. Я смотрел на Маделин в ее сияющем бирюзовом платье, на то, как она позируя, повернулась спиной к легиону фотографов и скромно смотрела на них через плечо. Истинная звезда, абсолютный профи.

Я все еще не привык к ее черным волосам. Новый образ шел ей, но мне всегда приходилось смотреть на нее дважды, когда Маделин появлялась в комнате в образе. Я ухмыльнулся, вспомнив наши стычки дома. Я был не самым дружелюбным соседом в последнее время, а Маделин никогда не стеснялась объявить, что она обо мне думает.

— Ты сделал это для нее? — Кэм поймал меня за разглядыванием коллеги. — В самом начале, перед тем, как ты нашел все остальные причины, ты согласился на роль ради Маделин.

— Это неважно.

Так оно и было.

Я подписал контракт на эту роль потому, что все они были правы, это была роль жизни. Вот только не моей, а жизни Маделин. Она хотела ее больше, чем чего-либо в мире, и что важнее, она ее заслуживала. Когда Джозеф потребовал меня на роль Ретта, чтобы придать больше «химии» Скарлетт в исполнении Маделин, он меня получил.

— Эдли была права, — наконец, пришла наша очередь покинуть автомобиль, но я застыл. Неожиданная правда, только что мной осознанная, горой опустилась мне на плечи. — Она ошибается во многом. Это уже почти моя естественная реакция, не соглашаться с ней ни в чем. Ты почти гарантированно сделаешь верный выбор, всего лишь поступив ей наперекор. Я всегда считал ее невероятно отставшей в собственной очаровательной манере... но в тот единственный раз она была абсолютно права.

Швейцар бросился и распахнул мою дверь, по-своему расценив мое промедление. Приветствия затопили тишину, прогоняю спокойную атмосферу.

— Права в чем? — Кэм, абсолютно безучастный, не сделал ни одного движения по направлению к скандирующей толпе, он только смотрел на меня с любопытством и пылающим взглядом. То, что Эдли могла в чем-то быть права, обескураживало его также сильно, как и меня.

— Я бы пожалел, если бы отказался от роли.

Снаружи меня перехватила агент, нанятая студией, у меня не было собственного, и нас с Кэмом направили в длинную череду репортеров.

Один затхлый, затертый до дыр вопрос следовал за другим, меня спрашивали одно и то же. Удивительно, в скольких вариациях можно спросить об одном и том же. Мой временный агент подтолкнула меня дальше сквозь очередь, вклинившись со своим классическим «без комментариев», когда я подал ей знак, что вопрос слишком личный.

Кэм остановился для собственного интервью, и его даже пару раз позвали включиться в разговор с моим участием. В толпе оказался лишь один иностранный журналист, который посмел спросить о нашей общей экс-подруге, но после неловкого смеха мы притворились, что не поняли переводчика, и двинулись дальше.

Самое крупное интервью осталось напоследок. Агент предельно ясно дала нам понять, что следует быть паиньками, пока тащила нас к хорошо одетому мужчине с гривой налакированных взбитых волос. Я наспех превратил свой оскал в очаровательную улыбку и приготовился приветствовать незнакомца, словно старого друга.

— Чувак, ты выглядишь потрясающе, — репортер с неподдельным энтузиазмом гладил мою руку и бессовестно меня рассматривал. — Все только и говорят о твоем физическом преображении, и должен сказать, это впечатляет. Мы должны вместе сходить в зал как-нибудь, чувак.

— Точно, — я соврал, сжав зубы, в конце концов, это неважно. Это все часть игры. — Мне никогда раньше не приходилось так много работать для роли, но этот проект так важен для нас всех, что мы с радостью бежим лишний километр, чтобы воплотить в жизнь виденье мистера Хоффмана.

— Маделин Литтл, ваша партнерша, сказала то же самое... Каково это, работать с ней во втором проекте подряд? По слухам, производство «Унесенных Ветром» затянется на годы. Вы не беспокоитесь, что устанете друг от друга? Кажется, как только свернули «Девушку в Желтом Платье», вы оба были в Австралии чуть ли не наследующий день.

Я бы и хотел ответить, что Маделин была для меня вроде младшей сестры, и наши бесконечные дрязги лишь свидетельствовали о нашей братской любви, но всех волновал рейтинг обоих фильмов, и как на нем скажется подобное сравнение. Нам сказали, что, если мы оставим о себе такое впечатление, публика уже не купится на нас в роли любовников. Нам не нужно было заявлять, что мы встречаемся или что-то в этом духе, нам нужно было просто оставить аудиторию гадать о глубине наших отношений.

— Маделин невероятно предана нашему делу. Это одна из тех черт, что мне в ней нравится больше остальных, но когда бы вы не свели вместе двух страстных людей... скажем так, могут случиться фейерверки. Пока мы снимали «Девушку в Желтом Платье», к примеру, — сказал я, найдя идеальный предлог, чтобы вернуться к картине, на премьере которой мы находились, и, давая Кэму предлог стоять возле меня.

Я посмотрел на своего спутника и тронул его за руку, приготовившись втянуть его в разговор остроумным анекдотом о времени, проведенным за совместной работой, но внимание Кэма было где угодно, только не со мной.

Он изумленно пялился в свой телефон. От моего прикосновения Кэм подскочил от удивления, словно позабыв о пишущей камере, которая ловила каждый миг нашего интервью для крупнейшей развлекательной сети в мире.

— Прошу простить, — извинился Кэм, уходя из фокуса камеры, — я должен ответить.

Я справился со своим замешательством и, нацепив дежурную улыбку, повернулся к репортеру, как ни в чем не бывало. Тот, к счастью, и ухом не повел. Он вернулся к моменту, где я остановился, снова спросив, каково это работать с Джорджией Торрес, известным режиссером.

Я был очень благодарен и попытался наскрести ответ, который не был еще промусолен тысячу раз, чтобы чувак мог принести своим боссам сочный кусок, но моя рассеянность была очевидной. Мое внимание треснуло пополам, одним глазом я наблюдал за Кэмом. Что было таким важным, что он побежал отвечать на звонок посреди видео интервью? Кэм был слишком далеко, чтобы слышать, о чем он говорит, но язык тела выдавал его напряженность, а губы быстро двигались у телефона, прижатого к лицу.

Наконец, корреспондент свернул нашу беседу, и лишь когда была выключена камера, малейшая тень раздражения сверкнула в его слишком голубых глазах. Я не дал ему ничего стоящего. Им повезет, если они вообще наскребут хоть что-то пригодное из моего лепета. Мое единственное утешение было в том, что уверен, Маделин включила весь свой шарм, как всегда делая все, что в ее власти, чтобы увеличить свой успех.

Я просто ломал голову над отговоркой, чтобы поскорее сбежать и узнать, в чем было дело, когда Кэм резко поднял голову и встретился со мной глазами. Я скорее увидел, чем услышал, как многозначительный вздох вырвался из его груди. В том вздохе было поражение, и, шагая ко мне и протягивая плоский телефон, словно подарок, Кэм выглядел странно опустошенным.

— Это тебя, — все, что он произнес, и в тот же миг мой спутник словно испарился в толпе, клубящейся вокруг красной дорожки.