А она не хотела добавлять кузине проблем…

Тело Иви все поняло раньше ее головы, она замерла, дыхание застряло в груди, а сердце пропустило удар. И пока ее мозг буксовал в каше из мыслей, органы чувств сообщили ей непостижимую и неопровержимую истину.

Палата была роскошной, по стандартам «Четырех времен года»[42], больничная койка укрыта атласными простынями и покрывалом с монограммным принтом, рядом стояло антикварное бюро, медоборудование скрыто за шелковой занавесью с изображением французской кокетки. Чуть сбоку располагалась мраморная ванна, также была гостиная, декором и оснащением напоминавшая поместье Вандербилтов[43].

Она не замечала окружающей роскоши.

Пациент был в другом конце палаты, он надевал рубашку.

— Через двадцать минут я должен быть в другом месте. Так что да, я ухожу…

Он замолчал.

И медленно повернулся.

Сайлас застыл, когда их взгляды встретились. Иви первой отвела взгляд… потому что опустила глаза на его торс. Расстояние между полами рубашки показывало подающую трубку, введенную через бок, а также порт-систему на груди и дренаж слева.

На коже было много шрамов — свидетельств пережитых операций, которые должны были исчезнуть, но следы остались.

Потому что Сайлас был очень, очень болен.

— Рубиз, — сказал он хрипло. — Это нечестно.

— Ты не в том состоянии, чтобы уходить, и ты это знаешь. Я сделала то, что должна была.

Иви накрыла рот ладонью. Она не хотела показывать свой шок. Но было поздно.

А потом все стало только хуже.

Когда женщина влетела в палату через главный вход с походкой сержанта-инструктора по строевой подготовке и полная превосходства.

Незнакомка, но Иви мгновенно узнала ее.

Это была слуга из того особняка, отказавшая ей в работе. Та, что посчитала ее слишком молодой для помощи умирающему мужчине, стоявшему на пороге в Забвение.

— Господин, — сказала женщина. — Я пришла, как только мне позвонили. Вам не стоит никуда спешить. Лучше остаться здесь и принять…

— Оставь нас, — приказал Сайлас, даже не посмотрев на нее.

Женщина бросила высокомерный взгляд на Иви.

— Да, нас нужно оставить наедине. Это личное дело…

— Не она. Ты. — Он повернул голову. — И ты, Рубиз. Тоже выйди.

Слуга отшатнулась так, словно он ударил ее, и, очевидно, не приняла приказ.

— Господин, будьте благоразумны…

— ВОН! — взревел он, его лицо покраснело. — Выметайся сию секунду или ты уволена!

Рубиз воспользовалась возможностью скрыться через дверь для персонала. Слуга же оказалась не так умна и проворна.

Женщина словно разрывалась между прямым приказом и внутренними убеждениями. Но когда Сайлас посмотрел на нее так, словно был готов собственноручно выпроводить ее из палаты, женщина прокашлялась.

— Я сделаю, как вы пожелаете, — ответила она натянуто.

— Приму к сведению.

Расправив плечи, она не столько вышла, сколько удалилась, если это имело смысл. Она держалась как королева, цокая низкими каблуками, словно выбивая ругань.

А потом они с Сайласом остались наедине.

— Я сяду, если ты не против, — сказал Сайлас натянуто.

Он напряженной походкой подошел к койке и опустился на матрас так, словно болела каждая кость в его теле. Дрожащими руками он медленно застегнул рубашку, укрывая себя от ее взгляда.

И пока Сайлас застегивался на пуговицы, в голове Иви мелькали отрывки воспоминаний: он — плохо питается; он — раздевается не до конца в моменты их близости; внезапный прилив энергии после кормления; его нужда вернуться домой до рассвета; тот факт, что он не материализовывался, а перемещался на машине.

Но в те мгновения было сложно все сопоставить.

В углу комнаты, возле медной лампы и картины старых мастеров с изображением вазы с цветами, стояло шелковое кресло с подлокотниками, и Иви пересекла комнату и устроилась на сидении, не доверяя своей способности устоять на ногах.

Равно как и он.

Но по иным причинам.

— Излишне говорить, — пробормотал он, — что мой предстоящий отъезд будет совсем не в Старый свет.

Опустив руки, Иви откинула голову назад. В глазах не было слез, и она радовалась тому, что всегда реагировала на патовые ситуации без лишних истерик и всплеска эмоций.

Она вытерла губы, хотя они и так были сухими, как песок.

— Я… — Она прокашлялась. — Значит, я ходила в твой дом, да?

На самом деле, она хотела узнать, что с ним, черт возьми, такое, но требовать эту информацию — значит нарушать его право на соблюдение личных границ… особенно учитывая тот факт, что она была в униформе и при исполнении рабочих обязанностей.

— Прости, — сказал Сайлас, уставившись на свои руки. — Я не должен был скрывать информацию о своем состоянии.

— Все нормально.

— Неправда.

Ладно, не нормально, — подумала Иви. Но, учитывая, насколько он болен?

Злиться на него из-за того, что он не признался в том, что он…

Она не могла произнести это слово, даже в мыслях.

А потом до нее дошло.

— Мой номер телефона. Я ведь никогда не давала его тебе. Я никогда… я просто ответила на твой звонок. И я не называла свой адрес. Как я могла упустить это?

С другой стороны, она была ошарашена тем, что в ее жизни появился кто-то вроде него. Потерявшись в фантазиях, она упустила реальность, маячившую на поверхности.

Похоже, это было справедливо и по отношению к остальным догадкам, которые она проморгала.

Сайлас сделал глубокий вдох и, содрогаясь, выдохнул.

— Когда ты пришла на собеседование в ту ночь, я не собирался нанимать личную медсестру. Притчард — моя домоправительница — настаивала наряду с медиками. Но я чувствовал, что таким образом я сдамся. Перееду в хоспис раньше времени. — Он пожал плечами. — Ну, это последний этап. Кто-то приходит к тебе домой, подключает и отключает от оборудования, вводит препараты и ждет точку невозврата. Я прошел через это со своим отцом. Я помню, каково это.

Иви закрыла глаза. Она-то думала, что пришла в тот дом для встречи со стариком.

Ошибка.

И, Боже, его отец тоже умер? От той же болезни? — гадала она.

А Сайлас продолжил:

— Притчард спорила со мной, поэтому я решил спуститься лично и попросить тебя уйти. Она последовала за мной, и ты не увидела нас. Ты разглядывала картину с изображением моей прапрабабушки. И было что-то… я не могу объяснить. Было в тебе что-то особенное. Думаю, Притчард уловила это, и не успел я сообразить, как она вызвалась лично поговорить с тобой и попросить уйти.

— Я знаю, она меня не одобрила. Она сказала, что я слишком молода.

— Мне она сказала то же самое. — Сайлас покачал головой. — Так или иначе, ты ушла, но задержалась на крыльце, чтобы позвонить. Я выглядывал из окна в столовую и услышал сквозь стекло, что ты собираешься встретиться с кем-то в сигарном баре. Я решил пойти и посмотреть на тебя, потому что… честно говоря, на тот момент я не покидал дом в течение двух с половиной месяцев. Думаю, ты дала мне железную мотивацию. Я сбежал, сел в машину, и это было так приятно — заняться чем-нибудь. Я открыл люк и включил отопление на полную мощность, и просто наслаждался свободой. Добравшись до центра, я собирался проехать мимо, но обнаружил свободное место для парковки прямо перед баром.

Когда он замолчал, Иви вспомнила энтузиазм Рубиз в тот вечер.

— Ты наблюдал за нами, а потом подошел.

— А дальше ты знаешь, что было. — Он нахмурился. — Я бы позвонил тебе или написал сегодня ночью. Я хотел, но когда меня госпитализировали, у меня не было при себе телефона.

Вполне конкретная часть ее личности нуждалась в диагнозе, названии противника, с которым он сражался.

— Я должна спросить. Прости, но я обязана.

— Летаргия Крейна, — ответил он на Древнем Языке.

Иви закрыла глаза, упав духом.