Между тем вокруг библиотечного вагона начало собираться обещанное Ванькой войско. К месту происшествия устремилось все свободное от дежурств и нарядов население теплушек с самим начальником эшелона во главе.

Другого неожиданный результат пробы Ванькиного наградного свистка мог бы застать врасплох, но не таков был военком Сидоров! Он усмотрел в появлении войска не Ванькину победу в споре, а прекрасный повод для беседы с бойцами. За выбором темы дело не стало, ее подсказало само содержимое вагона.

Сказанная экспромтом речь военкома, на взгляд автора, вполне заслуживает благосклонного внимания читателей.

— Товарищи бойцы и командиры! Пригласил я вас для беседы по серьезному и неотложному вопросу: идет воинский эшелон, а в том эшелоне три вагона едут: один со жратвой, второй с обмундированием, третий по самую крышу книгами загружен, и требуется нам с вами решить задачу: какой из тех вагонов всего для нас важнее?.. О жратве и одежде говорить много нечего, всякий дурак понимает, что без них долго не проживешь — либо с голоду окочуришься, либо от первого зимнего мороза околеешь, а вот о культурном богатстве правильного понятия многим не хватает. Я же по этому поводу скажу так: если мы свою рабоче-крестьянскую власть утвердили и хозяевами своей жизни стали, то для нас культура в одну строку с хлебом и штанами стала. Если мы сейчас взамен буржуазной культуры своей пролетарской культуры не создадим, мировая буржуазия нас всех за один присест со всеми потрохами слопает и не подавится. Вот, товарищи, и выбирайте, что лучше: от голода распухнуть, от мороза простуду схватить или вовсе бесславно в вонючей буржуйской утробе погибнуть?!

Для того, чтобы собравшиеся осознали весь ужас и позор такой гибели, военком Сидоров сделал небольшую, но  прочувствованную паузу. И он достиг цели: слушающие застыли в позах напряженного внимания.

— Орлов из хозкоманды знаете? — негромко, с видимым добродушием спросил он.

Странное дело! Невинный вопрос вызвал в толпе бойцов заметное оживление. Причастные к хозкоманде «орлы» торопились исчезнуть в задних рядах за спинами товарищей.

— До чего скромный народ пошел! — пояснил это движение военком. — Только надумаешь кого похвалить, он в кусты прячется... Я ведь всерьез хотел их похвалить. Посмотришь на них, когда они с увольнительными записками в город идут, сердце радуется: все побритые, у всех подворотнички подшиты. Шаровары им новые выдали, так они их за три дня на галифе перешили...

Чем больше военком расхваливал «орлов», тем старательнее они прятались.

— А в карманах тех галифе кисеты с махоркой лежат и, понятно, бумага раскурочная, и не обыкновенная, а особая - из библиотечных книг вырванная. И, получается, что орлы эти (окунуть их в огуречный рассол и ализированые чернила!), вовсе не орлы, а дикие, некультурные крысы!

— Доверили им передвижку, а они ее на раскур пустили. От «Ледяного дома» Лажечникова один переплет с корешком оставили, «Сороку-воровку» целиком растащили и еще пол-Джека Лондона выкурили и четыре странички из букваря... А букварь не простая книга, а ключ ко всякой культуре!

Тяжелый случай с букварем и дал военкому возможность перейти к основной, и нужно сказать, очень важной теме беседы- к ликвидации безграмотности и малограмотности: по спискам личного состава значилось в полку, при далеко не полном его составе, сто двадцать человек неграмотных и около четырехсот малограмотных.

Впрочем, последнюю цифру военком брал под сомнение.

 — Есть у нас и такие, которые по складам читать умеют и на этом основании считают себя дюже образованными, а сами не знают, каким концом ручку в чернильницу кунать. Другой пишет себя грамотным потому, что расписываться кое-как научился, а попроси его «мама» написать, он не осилит. Хуже всего, что такие грамотеи своей неграмотности стыдятся, как глупые больные дурной болезни. Заявляю со всей ответственностью, что ни в болезнях, ни в безграмотности нашей никакого позора нет, позор за наши болезни и невежество на царском режиме лежит! И наша сегодняшняя задача — от этого царского наследства как можно скорее избавиться.

Сейчас по всей стране ликбез полным ходом идет, и тем, кто в этом деле отстанет, потом пожалеть придется... Ребята вы молодые, здоровые, как на подбор. Многих из вас жены и невесты ждут, и очень возможно, что они, не теряя времени на раскуры и перекуры, на ликбез налегают. И как бы кое с кем из вас не случилось неприятности. Приедет жених домой, а невеста потолкует с ним пяток минут да и скажет: «На что ты мне такой сиволдай и несознательный невежда сдался!» Мало того, что так скажет, а еще плюнет наземь и ногой разотрет!.. Вот какая срамота получиться может! Поэтому, товарищи, я призываю вас всех немедленно вступить в ряды ликбеза... Кто желает грамотность приобрести или повысить, может записаться в этом самом вагоне у завбиба.

Наделал Ванькин волшебный свисток завбибу хлопот полон рот!

А эшелон, знай одно, в южном направлении идет... То не больно торопился, а от Ярославля скорость набирать начал. Думал завбиб в Москве с братом повидаться, но не вышло. Не довелось и Ваньке в тот раз посмотреть знаменитые столичные диковины. Приехали в Москву поздним вечером и, не доезжая Ярославского вокзала, через Окружную дорогу, выехали на Рязанскую и снова на юг покатили.

От такого разочарования и дорожного безделья у Ваньки настроение испортилось. Сначала он с завбибом поссорился, потом (подумать только!) автору досаждать начал...

 1.

Автора неоднократно упрекали за манеру вступать в фамильярный разговор с читателями. Он и сам хорошо понимает, что такой прием не совсем профессионален, но ничего не может поделать со своей разговорчивой натурой. В конце концов автор тоже человек. Допустим, что ему хочется пожаловаться на своего героя, а к кому с такой жалобой пойдешь, уж не к критикам ли?.. Нет! Если жаловаться, так высшему начальству — тебе, тысячеголовый Товарищ Читатель!

Дело в том, что Иван Перекрестов окончательно меня замучил: ходит повсюду за мной следом и требует:

— Даешь нагрузку!

— Какую тебе нагрузку дать, Иванушка?.. Чего бы ты сам хотел?

— Всего хочу: учиться хочу, работать хочу, воевать с Кощеем хочу...

— По творческому моему плану ты должен сейчас, в 1922 году, находиться и сидеть в эшелоне, который идет на юг. О твоей учебе и работе станем толковать, когда на место назначения прибудешь, а Кощея Бессмертного совсем из головы выбрось: я свое повествование в реалистическом плане веду, даже хронологическую последовательность соблюдаю, и не смей меня в сторону сказочной символики и мифологии подталкивать, потому что на этом месте я очень легко без твоей помощи поскользнуться могу!.. Понимаешь?

— Очень хорошо все понимаю! А ты помнишь, что Антон Павлович насчет ружья говорил?

— Как же, Иванушка! Это ружье у многих литераторов поперек горла стоит.

— А оно не в горле стоять, а стрелять должно! Ты вот меня в железные ботинки нарядил, а они...

— Ноги жмут?

— Если б жали — полбеды, а то не стреляют!.. Ты, сочинитель, со мной не шути, а давай мне нагрузку.

Посмотрел я на Ивана Перекрестова и понял, что с таким парнем шутки плохи: давно ли шестнадцать лет стукнуло, а хватка у него — взрослому богатырю впору,

— Успокойся, Ванюша, найдутся для тебя дела немалые!

Десяти минут после разговора не прошло — Ванька тут как тут!

— Ничего не придумал еще?

Не дай бог никому с таким героем связаться!