— Так!

— И нет тебе никакого расчета нам зла желать. А помочь нам — прямой расчет. Русский крестьянин, он не только губернатору или царю — всему миру нужен.

— Я сделаю для вас все, что могу.

Это было сказано почти честно. Чернобородый продолжал:

— Что поп к нам приедет, в том беды нет, договоримся с ним. Только чтобы особой приманки к нам ездить не было, ты нас богатыми не выставляй. Золото, которым старик по столу звенел, во сне тебе снилось, барин... С испуга последнее собрали, тебе давали... Скажи в губернии правду: селение, мол, невеликое, бедное, люди живут тихие, питаются чем тайга прокормит...

На этом месте политика Чернобородого делала осечку. Чиновника очень устраивал его отказ от поездки в качестве ходока, но обеднять картину пресловутого благоденствия он отнюдь не собирался. Наоборот, услышав о восьмидесяти десятинах пахоты, он тут же решил превратить их в сто восемьдесят. Такие же поправки он рассчитывал внести в поголовье скота, в опись сельскохозяйственных орудий и ульев. И все же он сказал (на этот раз это было уже совсем бесчестно):

— Обязательно так сделаю!

— Вот и ладно, барин!

Невдомек было Чернобородому, что это его «ладно» станет началом многих зол, выпавших на долю погоста. Излишняя его доверчивость повлекла за собой другую ошибку: он правдиво рассказал вооружившемуся карандашом чиновнику о состоянии селения, начав с численности и возрастного состава каждой семьи, и обо всем том, что могло интересовать его величество императора и самодержца всея Руси...

А интересовало его величество все, даже река, протекавшая мимо погоста. На карте она не значилась, и царев слуга собственноручно провел тонкую извилистую линию, упиравшуюся в один из обских островов, как того требовала панорама благоденствия.

— Как ее называют?

— Кого, речку? — переспросил Чернобородый.— Никак. Мы ее просто речкой зовем... Здешние-то татары называют ее негоже.

Тут-то и произошел географо-лингвистический казус, подаривший реке ее странное название. Дело в том, что татары (это были вовсе не татары, а кочевавшие по тем местам редкие охотничьи племена остяков) дали реке название, может быть, очень красивое, даже поэтическое, но для русского уха совершенно неприемлемое по сугубой своей пристойности. Чернобородый был прав, сказав, что «называют ее негоже» По-своему был прав и чиновник, написавший на карте «Негожа». Правда, у него мелькнула мысль спросить, чем и кому не угодила речка (речкой ее можно было называть только применительно к масштабам Сибири), но, увлеченный разговором о разговором о рыболовстве, забыл это сделать. И стала хорошая река Негожей!

Нетерпеливый читатель, наверное, ворчит на автора, затянувшего свой сказ, но ночь еще длинна...

Автор, на его взгляд, сделал бы большую ошибку, не заглянув в губернаторский кабинет в то самое время, когда утративший былую опрометчивость чиновник закончил чтение своего доклада.

Его превосходительство пребывало в отменном состоянии духа.

— Могу сказать одно, молодой человек: доволен вашим служением... Да! И поведением тоже... Даже весьма доволен!.. И то и другое заслуживают похвалы и поощрения... Да, и поощрения!.. Вы сколько у нас служите? Уже три года? Скажите, как быстро время летит!.. Мечтаете о Петербурге?.. Понимаю, понимаю... Подумаю... Только вот что, молодой человек... Возьмите доклад домой и поработайте над ним дополнительно. Написан он образцово, но факты и особенно цифры... Вы ведь их со слов записывали?

— Так точно-с, ваше превосходительство. Со слов...— сказал смущенный чиновник.

— Я так и знал!.. Эти канальи всегда прибедняются. Опыт показывает, что подобные сведения нужно увеличивать по крайней мере в три раза. Тогда они становятся достоверными и... убедительными...

— Я, ваше превосходительство, уже внес... коррективы...— снова проговорил молодой чиновник.

— Предусмотрительно, похвально, но... недостаточно! Полагаю, что, корректируя, вы многого не учли. В административных делах все зависит от чутья... Нюх нужно иметь, молодой человек, нюх-с!..

Его превосходительство, закрыв глаза, потянуло носом, наглядно демонстрируя искусство постигать истину в ее полном объеме самым совершенным способом — путем одного обоняния, без участия других средств познания.

— Будет исполнено, ваше превосходительство!

— Великолепно, вопрос о цифрах совершенно ясен!.. Теперь о фактах... Говоря о разводимых в селении овощах, вы упоминаете капусту, репу, морковь. А лук, петрушка, укроп, портулак, сельдерей? Где, наконец, картофель?..

— Лук, ваше превосходительство, не сеют, обходятся дикорастущей черемшой. По той же причине отсутствие семян — не сажают картофель.

— Нужно, чтобы сажали! Если сейчас не сажают, то сие надо предвидеть и, предвидя, о сем упомянуть... И еще: в докладе вы употребляете выражение «найденный погост». Оно не соответствует нашим... как бы выразиться... успехам в части исследования и колонизации края... Посему наиболее уместно писать «Новый погост».

— Совершенно правильно, ваше превосходительство! Будет исправлено.

— Великолепно-с!

Здесь его превосходительство перешло на дружеский, почти фамильярный тон:

— Ваш дядюшка, кажется, сенатор и, если не ошибаюсь, камергер его величества? В бытность в Санкт-Петербурге имел честь знакомства... Рассчитываю, что при возвращении в столицу вы не преминете засвидетельствовать мое искреннее к нему уважение.

Намек на столицу был более чем прозрачен! Выйдя из кабинета, бывший либерал вытер рукой выступивший на лбу от радости пот. При этом ощутил некий холод.

Стало ясно, что температура его головы снизилась до надлежащей среднебюрократической нормы.

 1.

Ночи долго тянутся, зато дни быстро летят. За четыре дня до рождества вернулся из города Ванькин отец Киприан Иванович Перекрестов. Хотя и давно ждали его, а получилось все неожиданно. Мать на ночь избу заперла, когда послышался скрип полозьев, лошадиное фырканье и, наконец, знакомый стук кнутовищем по оконному наличнику.

— Тятька приехал!

Чуть с полатей не слетел Ванька, пока спускался. Отец, большой и, как всегда, степенный, войдя в избу, сложил на лавку у двери запорошенный снегом тулуп, шапку и первым делом помолился. Потом повернулся к жене и на Ваньку глянул.

— Как жили?

Мать рада-радешенька, но отвечает по-заученному:

— Господь бог хранил!

— Слава тебе господи!

Мать зажигает большой глиняный светильник и, накинув полушубок и платок, бежит топить баню, отец уходит распрягать лошадей. Ванька один, но сейчас ему ничуть не страшно. И ужин за одним столом с отцом кажется вкуснее. Даже затянувшаяся молитва не так клонит ко сну. И уж совсем исчезает сонливость, когда отец начинает развязывать привезенный из города большой лубяной короб. Делает он это с непостижимой медлительностью, точно испытывая Ванькино терпение.

— Привез тебе, Арина, обновки...

В руках у матери большой пестрый платок. Она по-девичьи краснеет так, что при тусклом свете каганца видно.

— Что это вы, Киприан Иванович, надумали?.. Дорогой, верно, и уж шибко глазастый. Такую пестроту и но-сить-то, чай, грех?

— Другие носят!.. Не стара еще, чтоб хуже других ходить.

И еще подарки: ботинки, свертки с ситцем и миткалем...

На Ванькину долю приходятся две рубашки — сатиновая и ситцевая, но больше всего ему по сердцу длинный красный тесменный пояс с большими лохматыми кистями. Он пробует его примерить, но мать вырывает из рук: грех постом обновки надевать.

—  Ужо на праздник наряжаться станешь.

—  А это, значит, товар на сапоги,— говорит отец.

— Маленек еще в сапогах ходить!— для вида протестует мать.

— Не маленек!.. Вон как вытянулся...