Последнее было сказано вовремя, потому что Ванька начал слегка посапывать.

Разлука — не смерть, ее скрашивает ожидание новой встречи. Облегчает Ваньке обратный путь и то, что не нужно прятаться под веретья. Обмытая дождем тайга так и сверкает красками, сама дорожная грязь разлетается из-под копыт бурого радужными брызгами.

— О чем вы с Петром Федоровичем ночью гуторили? — как бы невзначай спрашивает Ваньку отец.

— Обо всем говорили... Я, тять, когда не эта, а новая война начнется, воевать пойду...

— Военным задумал стать? — усмехнулся Киприан Иванович.

— Не... Я воевать буду, только пока война не кончится, а после победы я в штатские штатисты пойду.

— В чего пойдешь? — удивился Киприан Иванович.

— В штатисты или в штатистики, забыл, как их называют... Это, тять, такие, которые все на свете знают и все подсчитывают, чего сколько.

— Постой, постой!.. Ты толком расскажи... Объясни наперед, зачем все подсчитывать надо?

— А вот зачем. Есть, скажем, помещик, у него сто лошадей, а сам он не работает, а у крестьянина совсем ничего нет. Так вот и нужно всех лошадей пересчитать и раздать поровну, чтобы все работали — и помещик, и крестьяне.

— Станет тебе помещик работать!

— Жрать захочется, ух ты, как станет! — убежденно проговорил Ванька.

— Еще чего считать будешь?

— Все буду: и пуды, и рубли, и версты, и десятины, и четверти, и ведра, и всякие квадраты, и товары... Товары — какие на штуки, какие на дюжины, какие на тысячи, какие на миллионы...

На взгляд Киприана Ивановича, такой размах будущей статистической деятельности Ваньки смахивал на хвастовство.

— Ты бы для начала сосчитал, сколько в тайге деревьев,— предложил он.

К его удивлению, Ванька оказался к выполнению такой задачи подготовленным.

— Это вовсе просто! Нужно только сосчитать, сколько деревьев на одном квадрате растет, потом узнать, сколько квадратов в лесу и деревья на квадраты помножить. А чтоб точнее было, нужно не один квадрат взять, а несколько и среднее вывести. Для этого сосчитанные деревья сложить, а потом разделить на число квадратов. Вот и получится среднее.

Ванька говорил правильно: Киприан Иванович знал, как мерили участки лесопромышленники, прикидывая выход деловой древесины. Вспомнилось ему и то, как быстро и ловко сумел разобраться в его заработках Петр Федорович.

— Самое легкое — деньги считать,— продолжал говорить Ванька,— а самое трудное — считать электричество, а его тоже считать можно.

Трудное и длинное слово «электричество» Ванька выговорил бережно, по слогам.

Киприан Иванович тоже кое-что знал про электричество и поэтому рассердился.

— Молоньи, значит, считать собираешься?.. Юрунду городишь! Но!..

Бурый ни за что ни про что, за здорово живешь, получил удар вожжой по брюху.

Дальше ехали молча. Ванька еще по дороге письмо Петру Федоровичу сочинять начал. Киприана Ивановича свои мысли одолели. Едет и раздумывает:

«Ох, уж этот Ванька! В кого только такой уродился?»

1.

Кабинет для себя военком полка Сидоров устраивал по собственному вкусу. Пока связисты тянули в барак линию полевого телефона, он притащил со склада несколько нетесанных досок-шелевок, пилу, молоток и три десятка (брал по счету) трехдюймовых гвоздей. Так как от будущей обстановки военком требовал одного качества — прочности, сооружение стола, узкого топчана и полки заняло не более двух часов. Включенные в гарнитур два ящика из-под махорки не нарушили единства стиля.

Сметя веником опилки и обрезки досок к печке, военком осмотрел кабинет привередливым хозяйским оком и сразу понял, что для полноты уюта не хватало сущего пустяка— двух-трех красочных деталей. Достать же такие детали можно было только в полковой библиотеке.

Казарма, куда направился военком, была старинная, толстостенная, с огромными, грохотавшими под ногами чугунными лестницами, со сводчатыми проёмами, отделявшими друг от друга просторные ротные помещения Что касается библиотеки, то она помещалась в отдельной, довольно большой комнате, некогда именовавшейся «штаб-офицерской».

Самым примечательным предметом здесь была круглая, обшитая черным железом печь, по своему размеру напоминавшая вставший на дыбы паровоз. Рядом с нею рослые книжные стеллажи выглядели детскими игрушками. Судя по одежде завбиба (на нем были стеганка и ватные штаны), печь излучала не тепло, а мороз.

Пренебрегая страшным зрелищем вздыбившегося над головой паровоза и холодом, завбиб что-то писал.

— Все стихи строчишь? — с подозрительной мягкостью в голосе осведомился военком.

— Уже заканчиваю, товарищ военком — сознался застигнутый врасплох поэт.

— Прочитать можешь?

— Еще не совсем кончил...

— Может, и кончать-то не стоит?

Кому из молодых поэтов не кажутся верхом совершенства их только что вырвавшиеся из творческого горнила опусы? Завбиб был молод девятнадцатилетней самонадеянной молодостью, поэтому бесстрашно принял вызов и, встав, взмахнул исписанным листком.

— Это стихотворение я обязательно закончу! — твердо заявил он. — Заглавия еще нет, но начинается оно так:

По моим следам не ходите!

Я по многим прошел городам,

Заходил и в хваленый ваш Китеж,

Только мне не понравилось там

Там каменья и золото бликами,

Ну и звон чересчур малинов,

Я ушел с перехожими каликами,

Без печали его покинув...

— Погоди! — перебил военком, — Китеж?.. По какой дороге — по Сызранской или Рязано-Уральской?

— Туда никакой дороги нет, — пояснил завбиб. — По преданию, Китеж, населенный праведниками, погрузился на дно озера.

— Вон куда тебя черти носили! — сострадательно сказал военком. — Ну, а после Кшежа где побывал?

— В монастыре.

— Там чего делал?

На этот вопрос последовал ответ стихами: —

Там святую воду прогорклую

После псалма

Запивал самогонкою

И крыл басорма!

Увы, ни удивить, ни восхитить военкома стихами была невозможно. Ему, в недавнем прошлом наборщику большой петроградской типографии, доводилось засовывать в верстатку и не такие словеса!

— Декадент чертов! — осознав услышанное, оценил он.

Такая реплика не только давала оценку стихам, но и задевала личность поэта. Тот окрысился:

— Почему это я декадент?

— По тому самому... Что из твоих стихов вытекает? Залез человек куда не надо, нажрался дряни и добро бы по делу, а то без всякого толку материться стал. Самогоном и басоромщиной разве крупную буржуазию удивишь, а нашего брата... Ты где сейчас живешь: в Китеже или в Архангельске?

— Конечно, в Архангельске.

— Про него и пиши. Про то, скажем, как генерал Миллер отсюда вместе с Антантой утекал... А еще лучше, знаешь, чего? Если тебя уж очень стихами несет, написал бы ты куплеты про третью роту, про то, как там дневальный и дежурный печь с непрогоревшими головешками закрыли и угару напустили. И еще про хозкоманду: там тоже растяпы нашлись, хомуты попутали и коням холки сбили...

Направив заблудившееся молодое дарование на тернистую стезю сатиры, военком приступил к делу, приведшему его в библиотеку:

— Дай-ка мне газет старых и покажи, что из плакатов осталось.

Газет на полк приходило до смешного мало. Часть из них подшивалась, остальные раздавались под расписку политрукам рот. Военкому пришлось удовольствоваться тремя старыми номерами «Бедноты».