Я прикусила губу, радуясь, что мои руки были свободны. Я доверяла Эвану, действительно доверяла, но сама мысль, что я была так обнажена, так уязвима…

Это было одновременно восхитительно и пугающе.

Потом он вернулся к комоду и принес еще пару колготок.

Мне даже не надо было спрашивать, я уже знала.

— Руки, — сказала я.

— Над головой, — подтвердил он.

Я подчинилась, успев перед этим только вздохнуть. Он связал вместе мои запястья, потом каким-то образом закрепил их так, что у меня не осталось ни малейшей возможности опустить руки, чтобы прикрыться.

— Я хочу касаться тебя, — возмутилась я.

— И я тоже этого хочу. Но позже. Теперь молчи, — приказал он, когда я открыла рот, чтобы возразить, потом заставил меня замолчать поцелуем.

Позже я подумала, что этот поцелуй вознес меня в космос. Потому что он начал цепную реакцию. Этот поцелуй был долгим и глубоким, и я таяла от него, становясь мягкой и податливой, мое тело превратилось во вместилище для ощущений. Потом он медленно — болезненно медленно — проложил цепочку поцелуев вниз по шее и по ключице.

Затем он добрался до моей груди: легонько покусывал сосок, потом использовал язык, чтобы свести меня с ума, а его пальцы лениво скользили по другой груди.

Каждое движение было словно усиленно вдвое. Каждое прикосновение языка было интимнее, каждая ласка более чувственной. Словно, связав меня, он включил что-то внутри, и, поскольку я не могла пошевелиться, чтобы принять или избежать прикосновения, мне приходилось полностью отдаться и испытывать их на пределе…

Я застонала от удовольствия и предвкушения, когда его рот покинул мою грудь и устремился вниз по животу.

— О боже, Эван, — прошептала я, насколько возможно изгибаясь в моих оковах.

Он пробормотал что-то неразборчивое в ответ, после чего его губы прошли по моему лобку и ниже — никакого промедления или поддразнивания прикосновениями к внутренней стороне бедра — прямой захват моих ощущений, когда его язык скользнул по моему клитору и переместился ниже.

Я изогнулась, и меня пронзило удовольствие, когда он погрузил язык в меня с почти такой же силой и сноровкой, что и пальцы до этого. Его руки удерживали мои бедра на месте, его рот дразнил меня, а язык ласкал. И его собственные стоны удовольствия только усиливали волны возбуждения внутри меня.

— Ты хоть представляешь, какой восхитительный у тебя вкус? Насколько ты превосходишь любую фантазию и любое ожидание?

Но в этот момент меня не волновали сладкие слова.

— Пожалуйста, — взмолилась я, а мои бедра трепетали от нетерпения. — Пожалуйста, не останавливайся.

— Ни за что, — сказал он и снова прижал рот к моей мокрой киске.

Он играл со мной, облизывая, посасывая и поглаживая. И с каждым прикосновением я чувствовала приближение оргазма, словно волны становились все выше перед штормом. Выше и выше, пока расти стало некуда, и я взлетела в ночное небо, а потом рухнула на пляж.

— О боже, — молила я, потому что не смогла придумать что-то более осмысленное. — О боже, о боже.

Он скользил по моему телу и держал меня, его рука оставалась на моей киске, а пальцы легонько ее касались. Я не знала, пытается ли он держать меня на грани, но это не имело значения. Прямо сейчас он мог делать со мной все, что хотел.

— Это было чудесно, — сказала я, поворачивая голову, чтобы ответить на его нежный поцелуй. — Но ты не… Я имею в виду, что мне было просто замечательно, но ты не…

— Раздражен?

— Ну да.

— Очень, — сказал он. Он переместил руку, и я задрожала от ленивых прикосновений к моему бедру, где обычно проходила линия трусиков. — Но это было для тебя.

— О. — Я обдумала это. — Мне нравится ход твоих мыслей.

Он засмеялся.

— Теперь ты развяжешь меня?

— Милая, — сказал он таким многообещающим голосом, что я почти кончила. — Я еще многого с тобой не сделал.

Глава 14

Я проснулась в кромешной темноте, расслабленная и полностью удовлетворенная. Эван заставил меня кончить еще дважды: руками и языком. Он так рьяно это делал, что все остальное просто поблекло. Причины. Здравый смысл. Весь мир в тот момент не имел никакого значения.

Несмотря на его обещание, мы так и не дошли до конца: он так и не трахнул меня. Он полностью сосредоточился на мне, он заставлял меня чувствовать каждый миллиметр моего тела: каждый нерв, который был в состоянии сжаться в сладком блаженстве. И когда он выжал меня как лимон, и я чувствовала себя потерянной и совершенно бессильной, он нежно развязал меня, прижал к себе и обнимал, пока я проваливалась в сон.

Теперь же...

Ну, теперь я проснулась. И я очень хотела насладиться тем, как он кончает. Хотела чувствовать, как он двигается во мне... Я провела рукой по кровати, надеясь найти его, и стараюсь перебороть страшную острую боль от понимая, что в постели я одна.

— Эван? — Я села в кровати, убеждая себя, что его просто нет рядом, он не бросил меня.

Он может быть в ванной. Может разговаривать по телефону. Он может быть где угодно.

Но я хотела, чтобы он был рядом со мной.

Я встала с кровати и прошла в ванную. Его там не было, но я закуталась в махровый халат, что висел на крючке за дверью, и направилась в коридор, искать его.

Эван был в темной гостиной. На нем были только брюки. Единственным освещением в комнате был свет от стеклянного хромированного кейса, в котором находилась копия «Книги Сотворения да Винчи». Он стоял напротив меня и рассматривал страницы, мягкое освещение падало на его лицо. Черты Эвана и извивающаяся татуировка выглядели магически, а я стояла в тени и наблюдала за ним.

Я не двигалась. Момент казался очень личным. В конце концов, до недавнего времени Эван думал, что дневник достанется ему, и я не могла не задуматься, что где-то глубоко он злился на меня за это. Эта мысль не давала мне покоя, поэтому я вышла из темноты.

— Эван?

Он посмотрел на меня, но я не была уверена, что он видит. Было такое ощущение, что он где-то далеко, в своих мыслях. Потом его взгляд сфокусировался на мне, и он улыбнулся, протягивая мне руку, которую я с готовностью приняла.

— Привет, красавица. Ты выглядишь отдохнувшей.

Я подставила ему голову для поцелуя.

— Вы, сэр, измотали меня. Но в самом лучшем смысле этого слова.

Ямочка на его щеке заиграла, отчего контраст со злобным отблеском шрама, пересекавшего его бровь, стал еще выразительнее.

— Я очень рад это слышать. Хочешь есть?

— В основном тебя, — ответила я.

Я думала, он рассмеется, но расстроенно заметила, как улыбка осталась только на его губах, становясь натянутой, и полностью исчезла из его взгляда. Я прочистила горло.

— Честно говоря, я умираю с голода.

Как только я это сказала, то поняла, что это правда. Я даже не помнила, когда ела в последний раз.

— Если у тебя нет гриля, ничем не могу помочь, — сознался он. — Как насчет твоих кулинарных способностей?

— Еще хуже, чем твои, — призналась я. — Мне не разрешают приближаться к грилю, если я не позвоню в ближайшую пожарную часть.

— Значит, не видать нам суфле на ночь.

— Как насчет замороженного рогалика со сливочным сыром?

— Ты умеешь обращаться с тостером? — спросил он.

— И не только, — решила похвастаться я. — Я даже могу заварить кофе. Французской обжарки, — добавила я. — Это же твой любимый?

— Милая моя, — сказал он с такой улыбкой, которая развеяла все мои страхи. — Это просто супер.

У меня получился целый пир из поджаренных рогаликов, сливочного сыра, клубничного джема и свежей черники со сливками. Мы сидели за кофейным столиком, что располагался на кухне, и кушали в приятном молчании. Я оглядывала кухню, которая теперь принадлежала мне. Даже тут висели картины. Алан сказал, что приедут рабочие, чтобы упаковать картины и отвезти их в хранилище. Я не могла не расстроиться от мысли, что все эти красивые мольберты будут спрятаны на каком-то складе, пока управляющий фондом не решит, что с ними делать.