Таня так и упала – там, в коридоре. Когда пришла в себя, страшно болело плечо, нога и рука затекли: по всем признакам, в обмороке она пролежала не меньше часа. Завозилась, пытаясь подняться – и увидела мать: та сидела за кухонным столом и спокойно читала дамский журнал, сплевывая лузгу от семечек в бело-рыжую пиалу.

Деньги нашлись в тот же день, под разорвавшейся подкладкой материнской сумки.

Но после этого приступа Татьяна поняла, что Пандора, которая до этого не появлялась почти четыре года, и дальше будет загаживать её жизнь. И впервые задумалась – а не лучше ли перевестись в другой вуз?

Но медицина была детской мечтой. И Татьяна решилась поговорить с преподавателем психиатрии, Олегом Станиславовичем Вельке – чтобы раз и навсегда понять, имеет ли она моральное право стать врачом.

Пожилой психиатр с почти сорокалетним опытом предложил ей пройти некоторые обследования амбулаторно. А после сказал, просматривая результаты: «Патологий головного мозга не выявлено, да и я не могу соотнести ваши приступы с каким-либо психиатрическим заболеванием. Полагаю, они психогенной¹ природы, так что вы вправе продолжать обучение. Я вам пропишу успокоительное и советую поработать с психологом, – протянув рецепт, он посмотрел на Таню с уважением. – Похвально, что вы признались сейчас. Ещё не стали врачом, а уже чувствуете ответственность»…

Тогда Демидова послушно пропила курс лекарств, обратилась к психологу. И с тех пор приступов не было. Она думала, что Пандора исчезла. И, уверенная в том, что не представляет угрозы для других, закончила интернатуру в педиатрии, спокойно работала здесь до сего дня. А теперь приступ повторился. И как с этим жить? Как работать с людьми, если не владеешь собой?!

«Может быть, Вельке всё-таки ошибся, и Пандора – психическая болезнь? – мучительно думала Татьяна. – И она прогрессирует. Ведь сегодня я набросилась на сотрудницу, хотя раньше во время приступов стояла истуканом, даже кричать не могла. А что будет завтра?.. Я же работаю с детьми! Нет, нужно окончательно разобраться. И даже если придётся уйти из любимой профессии, я сделаю это, – твёрдо решила она. – Иначе не врач я, а так… эгоистка. Из тех, что я сама не уважаю».

За окном процедурки подвывала январская метель, и было темно. Демидова глянула на запястье – там, в белом круге циферблата, прямой линией замерли стрелки. Без одной минуты шесть, два часа до вечерней смены… И нужно как-то продержаться. Ведь неизвестно, когда снова сдадут нервы, на время взнузданные диазепамом.

«Позвоню Витьке Купченко, пусть сменит меня как можно быстрее», – решила она.

Бывший однокурсник Тани и Яны, Витька в студенческие времена влюблялся в них попеременно. Они до сих пор вспоминали его ухаживания, и беззлобно смеялись, причем Купчено – громче всех. Суетливый обаятельный толстячок – низенький, смуглый и кареглазый – он напоминал Лосяша из «Смешариков». Витька был прирожденным педиатром, и ещё учась в институте, прослыл грозой окрестных декретниц. Завидев мамашу с коляской, Купченко непременно направлялся за ней, ревниво наблюдая, не слишком ли сильно она укачивает дитя, не облизывает ли соску перед тем, как сунуть бутылочку ребенку. И, чуть что, делал замечания. Многие мамаши из тех, что он встречал на улицах, не понимали своего счастья и бежали от бесконечных Витькиных наставлений, роняя памперсы и погремушки. Но он всё время находил новых жертв и дважды попадал в милицию за стремление нравоучать. Теперь он тоже работал в педиатрии, и они с Татьяной всегда выручали друг друга, если нужно было подмениться или сдать смену пораньше. Сегодня Витька и его невеста, медсестра Тамарочка, должны были выйти на ночное дежурство. Так что Купченко наверняка бодр, трезв и ничем не занят. И сможет сменить её, пока Яна…

Душевная боль снова зашевелилась внутри, растопырила острые колени – они впились под ребра, мимоходом ткнув сердце. Татьяна часто задышала, пытаясь сдержать слёзы. Что она только не делала, чтобы сохранить эту беременность! Всё тщетно. Уже в пятый раз. И теперь остаётся только одно – избавиться от плода.

– Янка, когда ты сможешь взять меня на операцию?

Подруга хлестнула чёрными глазищами из-под вороной, кукольно-ровной, до бровей, челки. Вытащила из вены иглу, придавив выступившую бордовую каплю мокрым ватным шариком. Пахнуло спиртом.

– Ну вот, зажми! – Татьяна послушно перехватила шарик, и Костромина выпрямилась во весь свой великанский рост. – Часа через полтора. Я тебе скажу, как анестезиолог освободится.

Татьяна лишь кивнула, заторможено глядя перед собой. У стены стоял медицинский шкафчик, на полочках которого лежали биксы, одноразовые шприцы, пачки лекарств, аккуратно перетянутые резинками. Там, за стеклом, хозяйничал ловкий, почти невыносимый для неё сейчас порядок – много лет Таня безуспешно пыталась навести такой в своей жизни. Не вышло.

Она отвернулась, прячась от самой себя.

– Эй, ты чего? – Яна тронула за плечо, потянулась, пытаясь поймать ее взгляд.

– Страшно, – пробормотала она. И скривила лицо: – Каждый раз страшно. Будто моё тело – гроб…

Во взгляде Яны мелькнуло странное выражение. «Как на сумасшедшую смотрит, – тоскливо подумала Демидова. – Скоро все будут так смотреть. Все узнают о приступе, к гадалке не ходи: Кате Палне только попади на язык – разнесет по всей больнице. Мать про таких говорит «вода в жопе не держится». Ох, кстати, мать… Не дай Бог еще она узнает… Торжества будет – через край».

– Я в порядке, Янка, – соврала она. – Справлюсь. Просто перенервничала. Да и Макс… как-то сухо отреагировал. Знаешь, я иногда думаю, что он совсем меня не любит.

– Ну, знаешь! – в сердцах сказала Яна. – Твой муженёк тот ещё фрукт. Прости, но мне кажется, его величество плевать хотел на всё, что не вертится вокруг его пупа!

Татьяна отвела глаза: ну зачем завела этот разговор, знала ведь, что Янка не терпит Макса?!

Она выудила из кармана смартфон, погладила его пальцем, снимая блокировку. На экране горел пропущенный вызов из приемного покоя. Она тут же перезвонила:

– Девочки, это Демидова. Искали меня?

– Да, Татьяна Евгеньевна. Тут мальчика привезли, посмотрите?

– Конечно! Уже спускаюсь.

Работа. Хорошо, что у нее есть эта работа. Татьяна цеплялась за неё со смешанным чувством страха и обожания. И работала, как одержимая – несмотря на то, что совершенно не нуждалась в деньгах. Несмотря на недовольство Макса, беспокойные ночные смены, нервных мамашек и жалость к больным детям. Работа выматывала, но позволяла помогать. Это отвлекало от невесёлых размышлений о собственной жизни.

Вот и сейчас мысль о том, что её ждёт больной, заставила Татьяну собраться, привести себя в порядок. Она встала, поправила волосы, застегнула пуговицы халата. Сразу стало тесно: он жал в груди и еле сходился на талии, хотя размер был пятидесятым. Татьяна расправила воротник, выровняла бейдж, приколотый к груди. Придирчиво оглядела туфли. Взяла со столика картонную упаковку с перчатками, вытащила одну пару. Натянула на руки: новые, шершавые от талька, надевались они легко.

«Теперь я снова врач, а не пациент, – подумала она. – И буду оставаться врачом, пока это возможно». Вздёрнула голову; платиновые серьги с крупными бриллиантами блеснули надменным холодом. Заправила за ухо русую прядь асимметричного каре, откинула со лба челку.

– Ну прямо железная леди! – Янка с осуждением смотрела на нее, уперев руки в бока. – Даже глаза не серые. В них, как сказал бы поэт, сталь упрямства. От себя добавлю: ослиного.

Татьяна сказала примирительно:

– Слушай, ну я же пока на смене!

Демонстративно набрала номер Купченко и, глядя на подругу, попробовала состроить смешную рожицу. Но уголки губ съехали вниз, как у грустного клоуна.

___________________

* Психогенный – обусловленный психологической травмой, шоком, стрессом. Здесь и далее примеч. авт.

Открыв дверь приёмного отделения, Татьяна пошла по длинному полутемному коридору, меж кафельных стен бирюзового цвета. Со старых агитационных плакатов смотрели счастливые семьи и энцефалитные клещи.