Только когда Гвирн довел ее до дома, Юта, наконец, пришла в себя настолько, чтобы вспомнить о жреце. Гвирн потупил взгляд, его лицо было печально.

- Прости, но Арагону повезло меньше, чем вам, – сказал он тогда.

Нет, гурнас не умер, но получил тяжелые травмы. Каменной глыбой ему сломало позвоночник, вдобавок у него были повреждены внутренние органы. Атлурги ничем не могли помочь.

Только одно они могли сделать для умирающего в медленной агонии гурнаса – оказать ему «последнюю милость».

Так называемый «ритуал милосердия» заключается в том, чтобы вынести тяжело больного, умирающего человека на поверхность, отдав его жизнь в руки «милосердных братьев». Так называют атлурги Таурис и Аттрим – беспощадные и смертоносные солнца Нибелии.

Юте это название казалось жестоко ироничным, но для атлургов это было нормально. Гвирн объяснил девушке, почему народ называет солнца «милосердные братья». С одной стороны, чтобы смилостивить их, задобрить. С другой, - потому что они даруют «последнюю милость», принося быструю смерть тяжело больным и старикам – тем, кто больше не хочет жить или для кого жизнь становится невыносимым мучением.

Сегодня, чтобы избавить от мук, на поверхность вынесут Арагона.

- Мне тоже жаль. Он был добр ко мне, он стал мне другом.

Гвирн кивнул, его тонкое лицо было печально, а большие золотые глаза смотрели на Юту с сочувствием и грустью.

Девушка еще раз, почти непроизвольно, обшарила коридор взглядом, но того, кого она искала, здесь не было. Она не видела Корта ни разу с того дня. Она знала, что он в порядке и быстро пошел на поправку, но она так ни разу и не зашла к нему.

На самом деле она была даже рада, что Корта здесь нет, потому что не знала, как теперь смотреть ему в глаза. Разумом она понимала, что ничего вроде бы и не произошло – они оказались под завалами, и Корт спас ей жизнь, вот и все. Но сердце говоридло ей, что это было не всем – между ними произошло нечто большее. Что-то, что она не могла объяснить, но и забыть не могла.

Там, под завалами, думая, что это их последние минуты, они оба позволили вырваться наружу чему-то, таившемуся в глубине. Ничем неприкрытые, эти чувства обожгли их обоих. Юта ощущала рубец от этого ослепительного, как вспышка, ожога всякий раз, когда думала о Корте.

И знала, что он тоже ощущает его.

В конце коридора раздались тяжелые шаги нескольких пар ног - это атлурги несут Арагона в последний путь. Народ встречал процессию молча, они клали на носилки белые цветы – те самые, которые используются при ритуале погребения, и провожали их взглядами.

У Юты в руке тоже был зажат букетик цветов, мелких, собранных в белоснежные соцветия, будто россыпь звезд. Но когда процессия с носилками поравнялась с ней, она вдруг поняла, что не может пошевелиться.

Она смотрела на длинное худое тело Арагона, до подбородка укрытое покрывалом. Его глаза были закрыты, а лицо скорее походило на маску покойника, чем на лицо живого человека. За несколько дней он словно постарел не несколько десятков лет. Борьба за жизнь отняла последние силы, высушила тело, словно мумию, в которой не осталось ни капли жидкости.

Юта не отрываясь смотрела на Арагона, и не сразу поняла, что Гвирн мягко подталкивает ее вперед. На негнущихся ногах она сделала несколько шагов, поравнявшись с носилками. Юта разжала вспотевшую ладонь и осторожно положила букетик рядом с Арагоном. Он с головы до ног был усыпан цветами, словно укрывшим его живым саваном.

Юта мягко коснулась руки гурнаса, и вдруг, словно это прикосновение пробудило его, веки Арагона дрогнули и поднялись. Его глаза, затуманенные болью, с покрасневшими белками, обратились к Юте, постепенно проясняясь. Это был взгляд человека, уже находящегося по ту сторону, уже вверившего душу Ругу. Юта видела в его глазах отражение того мира, Руг уже прикоснулся к гурнасу, уже взял его за руку, чтобы отвести в свои владения. Но Арагон все еще продолжал цепляться за этот мир.

Его худая, слабая, как у младенца, рука, приподнялась и сжала пальцы Юты. Гвирн, наблюдавший за этой сценой, сделал жест атлургам остановить носилки, чтобы позволить Юте и Арагону попрощаться.

- Кулон Амальрис…, - неожиданно отчетливо прошептал Арагон, и от этого усилия на его губах выступила кровавая пена. - Найди… Ты должна найти….

Арагон не договорил, его веки дрогнули и опустились. Он снова потерял сознание, чтобы больше уже не очнуться. Его тонкая юношеская рука с гладкой кожей разжалась, выпустив руку Юты и упала на носилки.

Юта зажала рот рукой. Носилки качнулись, и атлурги понесли их дальше сквозь живой коридор из людей, замерших, словно лес живых статуй. Слезы тихо струились по щекам Юты, ее ладонь еще чувствовала тепло от прикосновения Арагона.

Ну почему, почему все, кого она любит, все, к кому привязывается, должны умирать? Почему за ней, даже здесь, продолжает тянуться шлейф из смертей? Неужто она отмечена какой-то зловещей меткой? Невидимой и неотвратимой? И куда бы она ни пошла, как бы далеко ни оказалась, в какой бы глуши ни спряталась, смерть всегда найдет её, чтобы снова и снова отнимать тех, кто стал ей дорог?

Мягкая, но сильная ладонь осторожно коснулась руки Юты. Девушка повернулась к Гвирну и не глядя уткнулась ему в плечо. Слезы бесшумно текли по ее щекам, пока он осторожно гладил ее волосы. Не желая больше ни о чем думать, она позволила себе раствориться в этих теплых прикосновениях.

Церемония закончилась ближе к ночи: ритуал «милосердия» проводится в часы, когда Таурис стоит в зените, для того, чтобы человек, которому оказывают «последнюю милость» как можно быстрее потерял сознание. Юта не хотела об этом думать, но, как назло, именно эта мысль не выходила из головы – она представляла себе Арагона, всеми покинутого, страдающего и обреченного, оставленного где-то посреди безжизненного океана песков. А вдруг он очнется, и никого не будет рядом? Как это, должно быть, страшно – так провести последние часы своей жизни.

Атлургов это, похоже, не заботило. Как Юта поняла, ритуал «милосердия» весьма распространен у народа. В основном среди стариков, которые не хотят обременять семью и город, расходуя на себя драгоценную воду. Она понимала, что живя в пустыне, эти люди выработали что-то вроде эмоциональной невосприимчивости. Ведь смертность из-за тяжелых условий жизни, несчастных случаев и болезней здесь очень высока.

Наверное, раз уж она живет среди атлургов, ей тоже стоило бы спокойнее относиться к таким вещам – принять смерть как данность ее нынешней жизни. Но что-то внутри Юты глубоко противилось этому. Что-то в ней кричало о том, что каждая жизнь бесценна, и за каждую жизнь надо бороться до последнего.

Она рано легла в надежде забыться хотя бы во сне, но, словно в издевку, сон не шел. Юта проворочалась на жесткой постели около часа и, откинув скомканное покрывало, опустила ноги на пол. Хотелось развеяться, хотелось подумать о чем-то еще, кроме собственной жизни, хотелось увидеть что-то, кроме осточертевшего потолка над головой.

Юта наспех оделась, сняла с крючка хилт, и полог над входом нетерпеливо хлопнул за спиной.

***

Каменный напильник осторожно порхал в руке, подтачивая мелкие детали. Едкая красная пыль висела в воздухе тончайшей вуалью, покрывая все вокруг красноватой пеленой. Статуэтка божества, над которой работал Корт, была почти готова.

Мужчина сидел на каменном табурете в своей «тайной» комнате. На нем был фартук из грубой материи, кое-как предохранявший одежду от вездесущей каменной пыли. Волосы мужчина собрал на затылке, чтобы в самый неподходящий момент они не упали на глаза – он работал над мелкими деталями – кропотливая и аккуратная работа, требующая внимательности и сосредоточения. Корт подточил красиво вырезанный нос богини и опустил напильник.

Уже две недели он вырезал статуэтку Амальрис. Эта идея пришла к нему однажды вечером, после разговора с Ютой. Корт не говорил ей, но когда они встретились в Зале Свитков в тот злополучный день, это был не первый раз, когда он заходил почитать про Богиню Ночи.