У Дыбенко в 37-й дивизии 3 пехотных полка и кавалерийская бригада. Штаб располагался в Дубовке, живописном городке на правом берегу Волги, в 52 километрах к северо-востоку от Царицына… В небольшом домике собрались командиры. Начдив уже познакомился со всеми, убедился — народ обстрелянный, боевой.
— По берегу Волги бандитствует конный корпус генерала Топоркова, — зло говорил командир кавбригады Курышко, донской казак, бывший вахмистр, невысокий, плечистый, с крупным неласковым лицом. У него шестнадцать ранений — пулевых, осколочных, сабельных, кинжальных. — Товарищ начдив, ударить бы так, чтобы от топорковцев пух полетел!
— Давно пора! — поддерживает Курышко рыжеволосый, вихрастый, лет тридцати, ладно сбитый командир эскадрона Гусев.
— Хорошо бы разбить Топоркова, — соглашается Дыбенко с командирами. — Об этом недобитом генерале и в штабе армии говорили: «Житья от него нет — всюду успевает». Вот и соседи — 38-я, 39-я дивизии — вынуждены отходить под натиском корпуса Топоркова.
Тишина в комнате длилась недолго. Дыбенко читал донесение конной разведки: «На участке 37-й на основании сведений, полученных от пленных, действуют два полка белых». Начдив оживился: «Они-то покажут нам дорогу к штабу Топоркова…»
Кончался холодный ветреный декабрь 1919 года. 29-го рано утром Дыбенко вызвал Курышко.
— Останешься за меня командовать, а я с твоей кавбригадой «погуляю» по тылам белых. — Заметил, как насупился Курышко. «Обидел героя, сам рвется в бой». Тут же изменил решение: — Отправимся вместе.
Кавалеристы проворно оседлали коней. Затемно миновали пределы передовых застав дивизии. На рассвете внезапно напали на кавалерийский полк белых, за 30–40 минут разметали его. Около полусотни трупов осталось на снегу. 120 конников сдались, попросились в Красную Армию. Почти все оказались односельчанами бойцов кавбригады, насильно мобилизованными деникинцами. Красноармеец Гарбузов, весельчак с лихим рыжим чубом, встретил брата, румянощекого богатыря, толкнул в грудь, сказал:
— Это тебе за то, что с беляками связался. А что к красным перешел, хвалю, Василий, — и крепко обнял.
— Родня, чай, мог и полегче. Так и зубы повывалятся, — без злобы проговорил тот…
Захватили лошадей, пулеметы, сено, овес. После недолгого отдыха возвратились в Дубовку. Узнали, что соседняя 38-я дивизия под напором превосходящих сил противника оставила станицу Качалинскую. В полночь Дыбенко вызвали к аппарату. Командарм объяснил обстановку, сказал:
— Выручай 38-ю. Поднимай конников на рассвете — и в путь. — Помолчал: — Знаю, бойцы устали, кони не успели остыть, и бой предстоит нелегкий. На тебя, Павел Ефимович, надеюсь… Приободри народ, и, как говорят, с богом…
Дыбенко и Курышко едут рядом и, видимо, думают об одном и том же. На истощенных лошадях трудно по гололедице преодолеть эти семьдесят с лишним километров. А вступать в бой придется с ходу. У белых больше сил: около 6 тысяч сабель, пластунская бригада и пехотные части. У 38-й и 39-й дивизий не более 4,5 тысячи штыков а 300 сабель, еще в кавбригаде 420 сабель, 8 пулеметов и 2 орудия.
В два часа 30 декабря встретили медленно продвигавшуюся конную группу белых. Как видно, противник не ожидал появления в своем тылу красных. Подпустив конников на расстояние 600–700 метров, Дыбенко развернул кавбригаду, повел ее в атаку. Не приняв боя, белые отступили. 150 кавалеристов сдались в плен. Часть усталых, истощенных лошадей заменили трофейными, сытыми и сильными. Командиры и красноармейцы воспряли духом.
Уже под вечер вышли во фланг 38-й дивизии, но помочь товарищам не смогли. Самих обнаружили, пришлось спешно отступить.
На хуторе Медведеве разгромили дивизион артиллерии противника, захватили большой обоз, лошадей, фураж. Дыбенко намеревался дойти до станицы Паньшинской, это не так далеко, устроиться там на ночлег. В отдыхе нуждались и бойцы и лошади. Но когда приблизились к станице, разведка донесла, что от Паньшинской, переправившись через мост к Качалинской, движутся пехотные и кавалерийские части белых. Дыбенко вызвал Гусева.
— Бери свой эскадрон и гони беляков обратно на мост, — приказал он. — Устрой им холодную купель. Нажмите с хвоста и флангов. Шумите громче, глоток не жалейте.
Гусев понял замысел начдива, лихо развернул коня и скрылся в ночной мгле… Не выдержав внезапной дружной атаки, белые в панике повернули обратно да мост; образовался затор, опоры и настилы не выдержали, рухнули.
Дыбенко остался доволен, поблагодарил Гусева за сметливость, отлично выполненное задание.
Теперь кавбригада взяла направление на Качалинскую. В станицу вошли ночью, а здесь расположился штаб корпуса Топоркова. Что делать? Вступать в бой — сил мало. Отступать поздно, всех перерубят. «Пока нас не обнаружили, надо действовать», — молниеносно решает Дыбенко. Посоветовавшись с командирами, отдал приказ: охватить станицу с флангов, открыть огонь из всех видов оружия… Неожиданный шквал огня, крики, многоголосое «ура», «вперед» ошарашили белых; в одном белье в темноте выскакивали они из домов, без оглядки бежали, стреляя куда попало, больше по своим.
— До самой смерти не забудут и нас и Качалинскую, — весело проговорил Курышко. — Вот дали так дали!!!
— Не скоро опомнится генерал, — добавил Дыбенко.
Топорков потерял убитыми, ранеными и сдавшимися в плен три тысячи солдат и офицеров; без артиллерии, пулеметов и обозов, минуя Царицын, он спешно отходил к югу. Кавбригада увеличилась до 1650 сабель за счет пленных, перешедших на сторону Красной Армии; полностью обновили конский состав, захватили много продовольствия, оружия и фуража…
Получен приказ командарма Павлова — кавбригаде вернуться в район Дубовки и 29 декабря вместе с остальными частями 37-й дивизии наступать в направлении Рынок, Орловка, Царицын. Кавалеристы только этого и ждали, они горели желанием участвовать в освобождении Царицына, оставленного Красной Армией после упорных боев в конце июня 1919 года. Шли ускоренным аллюром. Близ города встречались беженцы, они говорили, что среди беляков наблюдается движение, будто покидают они Царицын. «Значит, надо действовать». Дыбенко принимает решение: не дожидаясь подхода всей дивизии, повести кавбригаду на штурм города с западной стороны.
Вот он, Царицын.
— Вперед! У-р-а-а!
Почти одновременно с левого берега по льду через Волгу переправился 450-й полк 50-й дивизии под командованием начдива Е. И. Ковтюха.
3 января 1920 года Царицын снова стал советским.
Из приказа по войскам 10-й Красной армии Кавказского фронта.
«Город Царицын.
26 января 1920 г.
№ 69.
§ 2.
Начдив 37-й стрелковой тов. Дыбенко награждается золотыми часами ВЦИК за № 266 за умелое командование кавбригадой в декабрьской операции, когда ловким маневром зашел в тыл противника и заставил его поспешно отступить, что способствовало успешному наступлению армии».
А несколько позже Дыбенко удостаивается ордена Красного Знамени.
Из приказа РВСР № 97.
«Награждается… орденом Красного Знамени бывший начальник 37-й стрелковой дивизии тов. Дыбенко Павел Ефимович за то, что во время боев на подступах к г. Царицыну… командуя сводной бригадой, искусным маневром вошел в тыл кавалерийской группы противника, принудив ее поспешно отступить и бросить большое число орудий и прочего боевого имущества… Указанный маневр дал возможность частям 10-й армии занять прочное положение для дальнейших действий против Царицына, который 3 января 1920 г. пал под ударами 10-й и 11-й армий».
Позднее Дыбенко напишет интересный очерк под названием «На подступах к Царицыну», в котором со всеми подробностями, с большой долей юмора расскажет о «прогулке» кавбригады по тылам белых. Очерк вошел в сборник «Оборона Царицына».
3 марта 1920 года Дыбенко уже принял от Г. Д. Гая командование 1-й Кавказской (кавалерийской) дивизией, чтобы окончательно разгромить деникинские войска на Северном Кавказе. На коротком привале его встретил приехавший из Москвы товарищ и сообщил: «Коллонтай больна тифом, лежит в больнице в тяжелом состоянии». Весть ошеломила его. «Что делать? Фронт не оставишь». Дыбенко не верил в приметы, но на сей раз загадал: «Если в ближайшие дни разгромим беляков, значит, Шура выздоровеет». Он был уверен — деникинцы на Северном Кавказе долго не продержатся. Так и произошло. Обстановка «разрядилась», и Дыбенко разрешили выехать в Москву.
