Подготовка к переезду правительства хранилась в строжайшей тайне, ведь Петроград кишел врагами. Пришлось пустить ложный слух: «Совет Народных Комиссаров переезжает на Волгу». Секретность удалось сохранить; так никто и не узнал, в какой день, куда и каким поездом отправлялись члены Советского правительства…

Дыбенко и Коллонтай увидели В. И. Ленина на Цветочной площадке Николаевского вокзала, куда он приехал за полчаса до отправления. Поздоровались. Дыбенко доложил об Особом отряде матросов. Владимир Ильич, думая о чем-то своем, кивнул, продолжая неторопливо прохаживаться около вагона…

Поезд медленно двинулся… Состав охраняли латышские стрелки и моряки Особого отряда под командованием Николая Антропова… Уже в Москве пришла печальная весть из Петрограда. Там в момент отхода правительственного поезда произошло столкновение с контрреволюционерами, убит Василий Мясников. Его отряд охранял подступы к вокзалу. «Каких людей теряем! — тихо сказал Дыбенко. — Значит, враги пронюхали…»

Моряки тяжело переживали гибель товарища…

Началась новая жизнь. Флотские учреждения разместились в разных зданиях Москвы. Комиссариат и Главный штаб — на Воздвиженке в особняке бывшего нефтяного магната Шамси Ассадулаева; над крышей на флагштоке развевался красный флаг с буквами СФРР — Свободный флот Российской республики.

Командный состав жил недалеко от Манежа в деревянном здании гостиницы «Лоскутная», переименованной в «Красный флот». В вестибюле пулемет «максим», на ступеньках парадной лестницы дежурил матрос с винтовкой… У Дыбенко в «Красном флоте» своя маленькая комната. Коллонтай поселилась в гостинице «Националь», превращенной в общежитие ответственных советских и партийных работников.

Особый отряд Антропова получил новое название — «Береговой морской отряд при Народном комиссариате по морским делам», он разместился в коммерческом училище на Остоженке, 38. Там и подняли флаг. Доблестных бойцов в черных бушлатах москвичи видели еще в октябрьские дни, когда по предложению Ленина балтийские матросы пришли на помощь московскому пролетариату.

Теперь матросы несли вахту по охране столицы…

Дыбенко считал отряд Николая Антропова своим детищем, шефствовал над ним, выступал перед матросами с докладами; часто выступали в подразделениях Коллонтай и Лариса Рейснер — комиссар Главного морского штаба. Был избран матросский комитет этого отряда, секретарем стал Всеволод Вишневский.

Матросов отряда посылали на самые горячие участки, им доверяли оперативные задания за пределами Москвы.

По просьбе Антонова-Овсеенко, назначенного командующим войсками юга России, Дыбенко переводится в его распоряжение. А пока Павел Ефимович получил разрешение съездить в Новозыбков навестить родителей.

— Очень советую побывать в родном городе. Наверное, знаешь, что в мартовские дни 1918 года Новозыбков являлся опорным пунктом, преградившим наступление немецко-австрийских войск на Москву. Мне довелось в тех местах командовать красногвардейскими и партизанскими отрядами, — говорил Антонов.

Предложение посетить Новозыбков Коллонтай приняла с радостью.

— Мы оба «безработные наркомы», махнем в край твоего детства, Павел! — воскликнула Александра Михайловна.

Дыбенко хотя и не являлся уже наркомом, но безработным не считал себя, да и Коллонтай знала о его новом назначении, сама же она пока действительно не имела штатной должности. «После IV съезда Советов ушла с поста наркома, не разделяя Брестского мира», — вспоминала она потом…

Центральный Комитет разрешил им на неделю выехать из Москвы. Но Дыбенко не торопился, он ждал, когда последние боевые корабли из Гельсингфорса придут в Кронштадт, ведь за эвакуацию флота он считал себя ответственным перед В. И. Лениным.

2 мая боевые корабли и суда последнего эшелона бросили якоря на Кронштадтском рейде. Приказ В. И. Ленина выполнен! В Кронштадт приведено 236 вымпелов: 6 линкоров, 5 крейсеров, 59 эсминцев и миноносцев, 12 подводных лодок, 25 сторожевиков и тральщиков, минные заградители, транспорты, вспомогательные суда, буксирные пароходы… Участники перехода преодолели не только ледовую толщу, но и яростное сопротивление многочисленных врагов, внутренних и зарубежных — немцев, белофиннов, шведов, которые делали все, чтобы сорвать переход и оставить Советскую Россию без флота! Иностранные бандиты нацелились на ледоколы: еще в январе при загадочных обстоятельствах «сдался» финской белой гвардии ледокол «Сампо». В Ревельской базе немцы захватили «Геркулес», в Або — «Муртайя», в Ганге — «Черноморский № 1» и «Садко». Были похищены «Тармо», «Волынец»… Враги знали: без ледоколов корабли не смогут выйти из Гельсингфорса и будут без особых трудностей захвачены немцами. К счастью, увели не все ледоколы.

Не допустить переход флота в Кронштадт — к этому была направлена и «деятельность» нового комфлота (теперь он назывался начальник морских сил — наморси) капитана 1 ранга Щастного[13] и его окружения из штаба. Чего только они не предлагали: и передать корабли за границу, на слом, и разоружить их, и сдать под охрану нейтральных государств, и многое другое. Жемчужин, действуя от имени Совнаркома, решительно отвергал все «прожекты» Щастного. Жемчужина активно поддерживал Совет комиссаров (Совкомбалт), заменявший Центробалт.

Революционные матросы, передовые офицеры и пришедшие на помощь моряки гражданского флота под руководством Совкомбалта сделали все возможное и даже подчас невозможное. Они выполнили государственное задание.

Дыбенко собирался уезжать в Новозыбков, попрощался с товарищами, зашел к адмиралу Максимову, теперь он старший инспектор Красного флота. Этот непоседливый человек, весь отдавшийся строительству Свирской гидроэлектростанции, еще и успевал принимать в Кронштадте гельсингфорсские корабли. Адмирал мало бывал в Москве. Дыбенко застал его в кабинете. Андрей Семенович обрадовался гостю, горячо говорил об отваге участников Ледового похода.

— Герои, подлинные герои! — восхищался Максимов. — В таких-то ледовых условиях действовали. — Менялся в лице, когда речь заходила о бывших коллегах — адмиралах и офицерах. — Подлейшие из подлых! И они смеют называть себя патриотами. Дезертиры!

Много теплых слов было сказано о моряках, оставшихся в бывшей Главной базе Балтийского флота, теперь уже чужой: численно небольшой группе поручена охрана имущества, которое не успели вывезти в Кронштадт. Возглавляли ее контр-адмирал А. П. Зеленой и комиссар Б. А. Жемчужин. Находились они на крейсере «Память Азова».

— Кусочек советской территории среди враждебного окружения! — говорил Дыбенко. Только что пришла из Финляндии горестная весть: 9 мая 1918 года расстрелян Борис Жемчужин. Сошел на берег и тут же был схвачен. Враги жестоко отомстили Жемчужину за эвакуацию наших боевых кораблей из Гельсингфорса в Кронштадт…

— Редактор «Волны». Помню его.

— Сейчас в Финляндии свирепствует кровавый террор, — продолжал Дыбенко. — Финские белогвардейцы, шюцкоровцы и пришедшие к ним на помощь немецкие войска зверски расправляются с революционными массами. Сотни тысяч убиты и брошены в тюрьмы, отправлены и на каторжные работы.

Дыбенко рассказал адмиралу о подвиге Павла Свистулева:

— Он блестяще выполнил задание Советского правительства — вывез три эшелона финских патриотов, их имущество, сельскохозяйственных животных и инвентарь. И куда, думаете, вывез? В свой родной город Буй. В распоряжение финских граждан местные власти предоставили бывшее имение помещика Скалозуба, раскинувшееся на живописном берегу реки Вексы. Финны уже образовали коммуну «Ауэр».

— Благородный подвиг совершил Свистулев! — воскликнул адмирал.

— Вы правы, Андрей Семенович, — согласился Дыбенко. — Советский матрос спас многих финнов от неминуемой смерти.

Адмирал Максимов и матрос Дыбенко попрощались. За время совместной службы они не только сработались, но подружились, им было тяжело расставаться…