Капитан, обозлённый на штаб, устроил учения: сначала пожар в отделении электромоторов, потом срочное погружение на полсотни метров. Через час – снова, но теперь у нас «горело» носовое торпедное, притом под водой. Только после этого Старший брат успокоился, и по лодке объявили ужин.
Едва сели ужинать — два бомбардировщика с запада, от солнца. Полминуты — и мы уже под водой. Капитан приказал полный вперёд с уходом на глубину. Первый взрыв потряс нашу «лошадку» так, что попадало всё, что могло попадать. У меня лопнул плафон освещения. В момент взрыва мне показалось, что вместе с ним лопнули мои глаза, а также голова и живот. Сразу пропал свет, и несколько секунд кругом была полная темнота, пока не включилось аварийное. Я ничего не соображал до второго взрыва, но он был куда слабей. Мне было страшно.
Течь в корме. Где-то возле торпедного аппарата. Механик со своими ребятами уже третий час ковыряется. В девять вечера всплыли под перископ.
22.30. Новая радиограмма. Прочиталась лишь первая фраза: «Для офицера связи». Финцш сел за машинку, выставил своё сочетание дисков, потыкал пальцем, но добавил к тексту только «лично капитану», а дальше опять абракадабра. Что-то особо секретное, раз закрыто аж на три ключа. Старший брат забрал ящичек с «энигмой» и пошёл к себе расшифровывать.
Через полчаса Герхард шепнул, что капитан вскрыл особый пакет, и что идём в какую-то точку «Дигамма», квадрат AF 7282 – до неё миль тридцать – и что радиограмма от самого Льва, от гросс-адмирала лично. Ого! Идём на перископной глубине, опасаемся, что самолёты могли вызвать британские эсминцы, но акустик успокаивает, докладывая, что горизонт чист. В перископ тоже никого не видно – мы его высовываем, осматриваемся и снова прячем.
31/VIII-1944
Ночь провели под водой. По отсекам снова пошла вонь от колбасы и человеческих испарений. Однако терпимо. Лег в койку и пытался уснуть, но в голову лезли всякие дурацкие мысли.
Под утро сменил Вилли, и меня сморило, когда сквозь липкую дрёму услышал доклад акустика: «Шум винтов — подводная лодка справа на траверзе, пеленг не меняется. Похоже на тип IX, но какой-то приглушённый, мили три от нас». Капитан объявил боевую тревогу и приказал, чтоб по отсекам ни звука.
07.22. Радиограмма на средних волнах: Кноке всплыть в 08.00, время рандеву – тридцать минут. Подпись: Золотой лев. Сигнал был очень сильный.
Капитан только помотал головой, словно отгоняя навязчивый кошмар. Похоже, он ничего не понимал. Тем не менее, приказал поднять перископ и осмотреться. Наверху чисто, и мы точно в срок всплыли в позиционное положение. Кноке выгнал наверх вахту наблюдения, расчёты зенитных автоматов и вылез сам. Перед тем как подниматься, он внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Биндач, а ну-ка пойдёмте со мной.
Похоже, он решил, что я как радист что-то такое знаю. Мне и самому интересно что. Я поднялся на мостик следом за ним. Над океаном был уже почти день — впрочем, как и полагается летом в высоких широтах. Капитан закурил и, взяв бинокль, принялся смотреть в сторону правого траверза, бросив на меня быстрый и пронзительный взгляд. Я только пожал плечами и тоже закурил, испросив разрешение.
Прошло ещё десять минут, и сигнальщик громко доложил: «Перископ, справа по борту!».
Действительно, на глади воды появился небольшой бурун. Он быстро приближался, и Кноке опустил бинокль, снова резанув по мне взглядом. Но я в этот момент понимал не больше, чем он. Когда перископ приблизился на четверть кабельтова, вода забурлила, вспенилась, и из воды показалась, словно голова Левиафана, выкрашенная серыми и зелёными пятнами рубка странной подводной лодки.
Первое, что бросилось в глаза – это раскраска. Уверен, ни один из нас такого никогда не видел. На рубке и корпусе лодки были нарисованы чуть ли не отдельные листики и веточки. И в то же время общий узор составлял несколько больших неправильных пятен, в которых преобладали элементы одного цвета. Примерно такими пятнами томми размалёвывают свои боевые корабли (да и мы тоже), но чтоб изобразить каждую веточку… Зачем корабль расписывать под кусты? Странно.
Потом – сама лодка. С виду обычная «семёрка», с таким же корпусом и даже с носовыми пилами для резки противолодочных сетей, но совсем не то, что наша «рабочая лошадка». Во-первых, побольше, но не VIID. Водоизмещение — примерно тысячи две. Во-вторых, совершенно другая рубка, высокая и не удлинённая в корму, а почти что труба с небольшой кормовой площадкой. У неё не было палубного орудия — впрочем, как и у нас. На площадку вышел матрос в странной тёмно-синей форме и без пилотки, установил на турель поданный ему снизу ручной пулемёт, небрежно опёрся на леер и лениво закурил сигарету. На ограждении рубки спереди красовалась мрачная эмблема: чёрный бриг с разодранными в клочья парусами, этакий «Летучий голландец». Сбоку рубки торчала заваливающаяся штыревая антенна, совсем не такая, как у нас или на «девятках». Словом, лодка была непохожа ни на что. Какой-то единичный экземпляр.
На мостике вместе с бородатыми сигнальщиками-наблюдателями появились две такие же бородатые головы – в тёмно-синей фуражке и в белой. Тот, что в белой, поднёс ко рту рупор и хрипло прокричал в нашу сторону:
— Эгей, волки! Принимайте шлюпку! Вам приятные новости везут! — они оба засмеялись и закурили.
Такие же тёмно-синие матросы на палубе лодки уже спускали надутую резиновую шлюпку. Работа у них спорилась. Затем на мостике появились ещё два офицера, причём один из них также в белой фуражке. Они спустились на палубу, а затем в шлюпку, используя шпигаты как ступеньки, и вот она пошла к нашей лодке, которая уже всплыла полностью. Офицеры поднялись к нам на борт, а шлюпка повернула обратно к таинственной субмарине.
— Добрый день, — произнёс тот, что был в белой фуражке, и прищурился.
В этом прищуре было что-то от матёрого волка, от вожака. Наш капитан ответил на приветствие.
— Честь имею представиться: корветтен-капитан Пауль фон Рёйдлих. А это мой первый помощник, капитан-лейтенант Клаус Фогель.
С этими словами он распахнул видавшую виды серую непромокаемую куртку (при этом обнажился Рыцарский крест с листьями и мечами), полез в нагрудный карман и предъявил нашему Старшему брату небольшую золотую бляшку в виде вставшего на задние лапы льва. Я стоял в стороне, но видел очень хорошо.
— Предлагаю пройти вниз, Гельмут, у меня важная информация для всех нас, — сказал фон Рёйдлих; вышитые канителью эмблема и имперский орёл на его фуражке были не жёлтые, а потускневшие, почти коричневые.
Кноке кивнул, и они втроем спустились по трапу. Я решил воспользоваться отсутствием офицеров и выкурить вторую сигаретку на мостике. Когда ещё удастся?
Резиновая шлюпка совершила ещё один рейс — на этот раз она везла какие-то баулы. Мне подумалось, что это личные вещи вновь прибывших, и я не ошибся. Когда их подняли на палубу и через торпедопогрузочный люк спустили внутрь, весь экипаж, за исключением двух сигнальщиков и двух зенитчиков, был вызван вниз. Кроме баулов, внутрь лодки доставили ещё два странных серых цилиндра длиной с метр и диаметром в полметра. Цилиндры были лёгкие – я видел, как запросто матросы передавали их из рук в руки. На цилиндрах была маркировка чёрным цветом — то ли «666», то ли «999». Их положили в носу прямо на одну из запасных торпед, подложив ветошь и раскрепив линьком.
Офицеры (кроме капитана) и унтер-офицеры собрались в посту управления. Остальной экипаж находился на своих местах, кое-кто выглядывал в люки смежных отсеков. Наши гости чуть меньше четверти часа о чём-то говорили со Старшим братом в капитанской выгородке, а потом вышли к офицерам. Я смотрел и слушал, облокотившись на зенитный перископ; около меня стояли другие матросы и унтер-офицеры, расписанные в командном посту, а также особо любопытные, которые сумели найти причину оказаться здесь — ведь интересно же. Кок Риддер сопел мне прямо в ухо, и я несильно ткнул его локтём.
