Ремня мне не хотелось, прашевать еще больше. Я решил подождать до лучших времен. Чтоб не терять напрасно время, я подробно расспрашивал всех, у кого видел татуировки, где их делали и как это делается. Все оказалось предельно простым.

Надо взять три иголки, сложить их вместе и от ушек аккуратно и плотно промотать один ряд нитки, не доходя на толщину спички до острых концов. Перед остриями игл намотать ниткой небольшую булаву, чтобы тушь набиралась побольше и не стекала. Я тренировался, наделав кучу строенных устройств, макал их в тушь.

Боли я уже не боялся. Орал при воспитательных воздействиях только для того, чтобы криком сообщить, что я все понял и больше не буду. Но как только я подносил иглы к моей левой руке, что-то меня останавливало.

Прошел еще год. Снова настали долгожданные летние каникулы. Зайдя в сарай к Тавику, что-то мастерившему, я увидел на руке против большого пальца идеальной формы небольшой кружок. Это была буква О. Означало оно Октав — официальное имя Тавика.

— Татуировка или нарисовал?

— Татуировка. Сделал, когда был в Баксанах, у бабушки. Там все с татуировками.

Вопрос для меня был решенным. Тавик в моих глазах был очень большим авторитетом, чтобы с ним не считаться.

Решившись, я сделал новое приспособление, купил свежую черную тушь. Солнечным утром, после ухода родителей в поле, я разложил все необходимое на крыльце. От возбуждения слегка подташнивало, руки подрагивали. Обмакнув иглы в тушь, уколол левое колено. Ваткой, слегка смоченной тройным одеколоном, протер. На коже никаких следов. Значит надо колоть глубже. Наконец получилась нормальная точка. Можно начинать. Дрожь в руках полностью исчезла.

Наметив против большого пальца контуры буквы Ж, я начал колоть, регулярно вытирая лишнюю тушь. Сначала провел среднюю прямую черточку. Затем точками наметил концы косых отрезков. Посередине прямой черточки с обеих сторон проставил точки. Соединить крайние точки с боковыми посередине было уже делом времени и терпения.

В это время, шедший по дороге мой очередной троюродный брат по линии мамы, Васюта Гудема (фамилия моей бабушки Явдохи в девичестве была Гудема) зашел ко мне в гости. Глядя, чем я занимаюсь, он застыл, как вкопанный, следя за процессом. Затем подошел Женя Гудема, двоюродный брат Васюты. Толпа зрителей росла. Все были минимум на год младше меня. Пришедший позже всех Дорик Климов был младше меня почти на четыре года.

С облегчением я закончил букву Ж. Приподняв длинные отцовские трусы, стянутые резинкой под мой размер в поясе, я оголил левое бедро. Проверив еще раз качество точки на колене, на середине бедра стал наводить контуры якоря.

— Йййяа сам не смогу, — заикаясь, сказал Васюта. — сделай такое и мне.

Я уже заканчивал татуировать якорь. Выходил он бледнее и неказистее буквы Ж на руке. К тому же трудно было понять, что получилось: якорь или реактивный самолет. Но мнение зрителей было единодушным: нормально!

Васюта уже держал вытянутой левую руку. Я засомневался:

— Что скажет твой отец?

— Я не скажу. А потом он и не заметит.

Я взялся за дело. Скоро его буква В была готова. С опытом нарастал темп и качество. За Васютой дружно потянулись другие руки. Я работал в поте лица.

Известные педагоги утверждают, что детей бить нельзя. В моей семье в детстве, бывало, доставалось старшему — Олегу. Младший — Женя вырос практически не битым. Я уже давно принес им свои извинения. Повторяю их и этими строками. Понимаю, детей надо воспитывать без физического наказания.

Как психотерапевт скажу: Все наши комплексы родом из детства. И никто предположить не может, каким боком во взрослом состоянии выйдет физическое воспитательное воздействие в детстве. Ведь существуют психические ответные реакции отрицания, подражания и игнорирования, а также и бесчисленное количество их сочетаний в разных пропорциях.

А теперь посудите сами. Я делал тату в антисанитарных условиях, на пороге дома, не спросив мнения родителей.

Сегодня, зная, как распространяются сывороточный гепатит, сифилис, СПИД и другие инфекции, как можно оценить и реагировать на исколотые одним, без стерилизации инструментом, минимум десять пар детских рук? Но этот вопрос через шесть десятилетий.

А тогда… Вечером родители пришли с поля. Все как обычно. Сделали по двору оставшуюся работу. Мама, я запомнил, сварила картофельный суп с домашней, заготовленной загодя, лапшой. Уселись вокруг широкой скамейки. Я всегда сидел лицом к улице. Ужин был в разгаре.

Краем глаза я заметил, что справа с нижней части села, ковыляя, идет отец Васюты и тащит самого Васюту, упирающегося изо всех сил. В груди екнуло. Оторвав взгляд от Васюты, я увидел, что со стороны верхней части села Антось Климов ведет Дорика. Моя реакция была мгновенной. Я не выскочил, как пишут, а буквально взлетел из-за стола. Я помчался через огород, в поле, куда-нибудь, только подальше и побыстрее.

Домой я вернулся за полночь, когда по всему селу погасли огни. Дверь на ночь не запирали. Сдвинув осторожно марлю, навешенную от комаров, я прокрался к своей кровати. Стараясь не скрипеть, лег, вытянулся. Сердце колотилось. Думал, что не усну. Но как-то внезапно провалился в глубокий сон и проспал до позднего утра. Родители уже давно ушли на работу. День прошел, как год.

Вечером пришли с поля родители. Все как обычно. Поужинали. Против обыкновения, долго и тщательно кочаном, обрушенным от кукурузы, с мылом я обдирал ноги. Лег спать. Уже по настоящему не мог уснуть. Так, в тягостном ожидании возмездия, было прожито несколько дней. В один день, когда я уже расслабился, отец, насыпая в поддерживаемый мной мешок крупу, неожиданно сказал:

— Еще раз что-то подобное вытворишь, тупым ножом сам вырежу у тебя кожу там, где ты испортил ее детям!

Лучше бы он меня побил. Было бы значительно проще и понятнее.

Свою наколку на руке я носил до десятого класса. На уроке химии во время лабораторной работы я тайком отлил во флакончик с пробкой чистой серной кислоты. В течении нескольких дней я травил кожу на месте татуировки. В итоге на руке на всю жизнь осталась лишь небольшая, прерывистая линия. Точку на колене и якорь на бедре я оставил. Под брюками не видно.

Оставил как памятник собственной глупости. Оставшиеся участники коллективного тату, за исключением двух, живы.

Меченые нашей общей, а больше моей мальчишьей бездумностью, они до сих пор носят эти далеко не украшающие знаки.

В раннем детстве, по словам мамы, просыпался я очень рано. К неудовольствию всех, особенно брата Алеши. Тем более в воскресные дни, когда, натруженные за неделю, руки родителей просили хотя бы на полчаса больше отдыха. А брат по выходным просыпался иногда к полудню.

До пяти лет я спал между родителями на огромной кровати размером два на два с половиной метра, устроенной в углу, ограниченном русской печью и грубкой из плиточного камня. Четыре массивных чурбака скреплялись поясом из толстых досок. Поверх настилались доски сплошь, на которые стелили такой же огромный матрац, два раза в год набиваемый свежей соломой. Брат спал отдельно на металлической кровати с завитушками, блестящими шишками и шариками.

Общая кровать была освещена окном, выходящим на улицу. Через окно просматривались несколько домов соседей на противоположной стороне улицы. Мама рассказывала, что я мог проснуться задолго до рассвета. Перелезал через нее, становился коленями на узком подоконнике и терпеливо ждал. Как только в одном из домов появлялся тусклый огонек, я тут же принимался тормошить маму: