Они растворялись в компании парней, здороваясь и находя своих приятелей. Языком общения был русский, которым владели все. Часть плопских парней говорили на хорошем русском языке, без сочного и тяжело истребляемого украинизма, присущего жителям нашего села. Это были ребята из репрессированных плопских семей, учившиеся в Сибири и вернувшиеся совсем недавно с родителями из ссылки.

Оркестр играл очередную танцевальную мелодию. Приехавшие ребята приглашали елизаветовских девчат. По скамьям наблюдателей волной пробегало легкое оживление. Ожидались новые конъюнктуры. Но за все годы праздничных гуляний я не помню ни одного случая драки, как это сейчас бывает сплошь и рядом на дискотеках. Если приглашенная девушка была «занята», то-есть были серьезные и взаимные планы, то об этом оперативно и дипломатично информировали гостя и ситуация разрешалась мирным путем. Учитывалось и мнение девушки.

Я знаю более десятка смешанных браков между елизаветовкими и плопскими жителями. Как правило, эти союзы строились не по расчету. Мой знакомый и ровесник Костя Райлян, женившись елизаветовской «руске» Миле, прожил с ней, как говорится, душа в душу много лет. Потом несколько лет ухаживал за ней, прикованной к постели. Похоронив жену, он уже много лет живет бобылем, не представляя, по его словам, на месте Милы другую женщину.

Гуляния продолжались до поздней ночи. Домой я приходил на гудящих от усталости ногах. Восьмого ноября, как правило, спал дольше. Остаток дня проводил в безделии. В последующие каникулярные дни стаями бродили по лесополосам, доходя до пастбища в пойме речки Куболты, обследуя каменоломни и лисьи норы.

Подолгу, сидя на корточках на берегу, глядели в, ставшую к осени прозрачной, воду, надеясь увидеть, затерявшуюся с летних паводков, рыбешку, а то и что-то почудеснее. Ходили прощаться с озерами до следующего лета, по ходу проверяя, который раз в году, каждое дупло, засовывая в него руку по локоть, а то и по плечо.

Домой возвращались кругами, навещая соседние Боросяны, дойдя до легендарной каплицы (католической часовни), подвал которой служил усыпальницей нескольких поколений польских помещиков Соломок, владевших этой землей. В который раз пересказывали легенду о подземном ходе из подвала каплицы чуть ли не на берег Днестра, дополняя легенду своими фантазиями.

Затем через виноградник шли по направлению к сильно поредевшей вертикальной чресполосицей брайковской лесополосе. Издали она казалась нарисованной небрежными багряными, оранжевыми и желтыми мазками на голубом полотне. Жадно поглощали, утоляя жажду, найденные, оставшиеся после уборки урожая, мелкие гроздья винограда.

Перейдя лесополосу, выходили на котловину. Справа была полоса непаханной земли шириной около ста метров, которую разрезал извилистый ручей, питавшийся сразу из нескольких изворов на брайковской территории. Самый большой источник брал начало у подножия широкого оползня в верхней части котлолвины. Обследовав источники, двигались на север. Перепрыгивая с кочки на кочку, шли к очередной лесополосе. За пологим перевалом открывался вид на Брайково.

Возвращались в Елизаветовку уже с совершенно другой стороны вдоль придорожной лесополосы. После сладкого до одури винограда мы, царапая руки, срывали и ели сизо-фиолетовый терпкий терн.

Обратный отсчет дней, оставшихся до зимних каникул, я начинал уже после 22 декабря, когда был самый короткий день и самая длинная ночь. Должен сказать, что я никогда не любил ночей, особенно длинных.

Мне никогда не хватало даже самого продолжительного летнего дня для того, чтобы воплотить в реальность все те «грандиозные» и «ценные» замыслы, которые с утра роились в моей голове. Поздно вечером, уже засыпая, продолжал строить планы. Возникали новые идеи, наматываясь на запутанный клубок уже существующих в моем сознании проектов.

Распределить все это на последующие дни и недели было просто невозможно, так как следующее утро наполняло меня «перспективными» идеями, например: будущей весной ножом аккуратно отделить ласточкино гнездо от балки в сарае и с помощью вишневого клея закрепить его пониже над крыльцом, от чего будет сразу тройная польза.

Состояние гнезда и птенцов можно чаще контролировать, гнездо будет хорошо видимо для моих одноклассников с улицы и я не буду пугать привязанного в сарае теленка, который выделывал невероятные кульбиты, видя, как я взбираюсь на ясли хлева, чтобы достать до балки. А то, что ласточка перестала бы кормить птенцов, и они были бы обречены, до меня доходило чаще всего поздно.

Уже 23 декабря я был уверен, что день уже стал больше, в чем старался уверить и моих родителей. В ответ они всегда весело посмеивались. Убедил я их неопровержимым доказательством с помощью отрывного календаря. Во втором классе я продемонстрировал родителям, что с 22 декабря до 1 января день увеличивается на целых семь минут!

Приближение зимних каникул доказывал и нарастающий ажиотаж в школе и сельском клубе. Вырезали, красили и клеили длиннющие бумажные гирлянды, соединяющие противоположные стены клуба с елкой в разных направлениях.

На белые нитки разной длины, вдетые в иголку, нанизывали распушенные комочки ваты. Нитки закрепляли к деревянному потолку кнопками. Получался падающий снег. Младшие классы распускали новые тетради и, сложив лист вдвое, вчетверо и «ввосьмеро» вырезали различной величины и формы снежинки, которые приклеивали мучным клеем к стеклам окон клуба и школы.

Игрушек, дутых из стекла и покрытых изнутри зеркальной амальгамой тогда было очень мало. Из года в год снятые с елки игрушки хранились в пионерской комнате. Битые игрушки и мелкие осколки не выбрасывали, тоже хранили. Перед Новым годом девочки старших классов обмазывали грецкие орехи и еловые шишки силикатным клеем и присыпали измельченными осколками игрушек.

Высохнув, орехи и шишки приобретали вид настоящих игрушек. Репетиции проводились каждый день. В классах звучало разноголосое пение, декламировали стихи, разучивали художественные монтажи, акробатические номера. После четвертого урока регулярно собирался на репетиции школьный хор.

Маски и маскарадные костюмы готовили сами. Если девочек наряжали в новые платья и костюмы снегурочек и снежинок, принцесс и волшебниц, то мальчики одевались, кто во что горазд, часто используя поношенную одежду. Тут были и баба Яга и Кощей бессмертный, разбойники, гайдуки, солдаты, матросы. Выдумкам предела не было.

Новогоднюю елку устанавливали в клубе по центру ближе к сцене. Вдоль стен вокруг елки устанавливали низкие скамейки для детей. Зрители рассаживались на сдвинутые назад скамейки. Часть скамеек выносили на террасу клуба.

— Внимание! Концерт начинается! Первым номером нашей программы — монтаж на Новый год! — объявляли ведущие с хорошей дикцией. Следовали стихи, песни, снова стихи… Затем хор под руководством Людмилы Трофимовны пел песни. Затем декламация стихов, сольные песни, танцы моряков, как правило вдвоем, акробатика, спортивная пирамида.

Поскольку слуха и голоса у меня не было, танцы мне не давались, мое участие скромно ограничивалось декламацией стихов. Правда, позже, в шестом классе я играл роль придурковатого купца-богача, а Сергей Навроцкий — умного и находчивого слугу в небольшой двухактной пьесе. Но наши актерские потуги этим закончились: И меня и Сергея впоследствии ни на главные, ни на второстепенные роли не приглашали.

Зимние каникулы, как правило, зависели от погоды. В Молдавии бывают зимы, когда Новый год встречают в тумане, холодных моросях, по густой клейкой грязи. И лишь к концу каникул, как назло, начинает подмораживать. А бывает, что снег ложится плотным покровом на незамерзшую грязь и лишь к середине января показывают свой суровый норов крещенские морозы. В такие зимы каникулы, как правило, проходят для нас бездарно, больше дома, где я изнывал от безделия. Спасали книги и кинофильмы, которые, несмотря на вязкую грязь, доставлялись в село регулярно.