— Точно! Поэтому она передает ему пророчество на дубовых листьях. Клавдий принимает все за чистую монету и как одержимый пытается расшифровать тайное послание. Видимо, то, которое мы обнаружили в Риме, — Dies Irae. Проклятие и в то же время пророчество, дающее надежду. Клавдий знал, кто Андрасте и где ее могила. А Сивилла понимала, что ему это известно. Император записал предсказание, спрятал его в каменный цилиндр и поручил Плинию отвезти в Рим. А потом Клавдию оставалось только воплотить пророчество в жизнь — положить манускрипт на могилу Андрасте. И тогда Сивилла исполнит обещание — отведет Клавдия в потусторонний мир.

— Вот он, звездный час, — пробормотал Костас.

— Когда дело дошло до выполнения обещанного, в последние мгновения перед наступлением ада на земле Клавдий стоял у бесконечной пропасти на Флегрейских полях, закрыв глаза. И думал только об отце и брате, изображения которых мы нашли в его комнате в Геркулануме. Эти образы навсегда запечатлелись в памяти старого императора. В последние годы он думал только о них.

— Джек, по-моему, ты нашел очередную родственную душу! — воскликнул Костас. — Первой была душа короля викингов Харальда Сурового. И вот теперь душа римского императора Клавдия.

— Странно, я чувствую то же самое, что и на островке к северу от Ньюфаундленда, где мы искали иудейскую менору, — сказал Джек, закрывая книгу. — Харальд заставил нас отправиться в удивительное путешествие на поиски его сокровища — туда, куда даже во сне не приснится. И теперь происходит нечто подобное. Только, по-моему, Клавдий бросил нас. Он помог найти подсказки. И за это ему огромное спасибо. Но я, увы, никак не пойму, куда идти дальше!

— Кстати, о родственных душах. Вот идет моя! — Костас, шмыгая носом, показал на человека, пробирающегося к ним. — Может, он знает ответ на твой вопрос.

Женщина чуть не упала, когда ее вытащили из машины и подтолкнули к скале. Хотя глаза были завязаны, она прекрасно понимала, где находится. Резкий специфичный запах сразу же ударил в нос, когда открыли дверцу машины. От высокого содержания серы в воздухе щипало язык. Теплый поток воздуха, словно из топки, поднимался снизу. Чувствовалось, что впереди обрыв. Все понятно. Они сделают это или наверху, или опустят ее вниз. Сколько раз она бывала здесь! Еще в детстве ее приводили сюда, чтобы закалить характер. Тут она слышала мольбы, видела ужас, панику, полную потерю самоконтроля, а иногда холодное спокойствие, покорность, тщетность сопротивления.

Чья-то рука развернула ее влево и подтолкнула к дорожке в скале, ведущей вниз. Значит, это произойдет не наверху. Не хотят рисковать. Рука остановила ее. Повязку грубо сорвали с глаз. Женщина, сильно прищурившись, смотрела в темноту. За спиной по ту сторону залива возвышался Везувий, но стоит только оглянуться, чтобы посмотреть на него в последний раз, сразу же получишь удар по голове, и повязку снова наденут. Ее и сняли-то только потому, что так проще спускаться вниз на дно кратера. Хоть бы глаза не завязывали до конца. Единственное, чего она боялась, — что все произойдет в темноте и она не почувствует разницы между слепотой и смертью.

Женщина смотрела вперед, лишь изредка опуская глаза, когда спотыкалась. Руки были замотаны скотчем за спиной. Наконец добрались до самого низа. Один человек, судя по шагам, остановился чуть раньше. Будет следить, чтобы не появились ненужные свидетели. Она знала всю процедуру до мелочей. Когда-то давным-давно ей самой приходилось делать то же самое, когда ее еще только пытались внедрить в семью, пока не придумали для нее задание получше. Вспомнилось собеседование и мрачный человек из Рима, которого она никогда больше не видела и не разговаривала с ним. После случались редкие телефонные звонки, инструкции, иногда угрозы, вполне реальные — в этом она не сомневалась. Так ей досталась эта работа в Неаполе. Затем передышка на несколько лет. И вдруг произошло землетрясение, и кошмар вернулся. Снова телефонные звонки по ночам, угрозы… А ведь у нее дочь! Весь ее мир — работа в институте, археологические исследования — полетел к черту! Из головы не шли те дни, когда она была свободна. Увы, их уже не вернуть. Джек… С ним заставили расстаться. Всего два дня назад удалось увидеть его и шепнуть ему пару слов. Сколько нужно было всего рассказать! Но теперь только дочь сможет узнать правду, да и то через три года, когда станет совершеннолетней. Топот глухо отдавался в кратере. Женщину подтолкнули вперед, но вскоре опять остановили, чтобы завязать глаза.

— Нет, только не это! — взмолилась она на итальянском. — Разве ты не помнишь, брат, как я боялась темноты в детстве?!

Ответа не последовало. Мужчина опустил руки. Повязка зацепилась за пропуск инспекции, висевший на шее. Мужчина резко сорвал ее. На шее остался красный след, будто бы от удара хлыстом. Женщина смело смотрела прямо перед собой. Потом вдруг быстро заморгала, увидев свежий пластырь на запястье.

— Что произошло, mia caro?

Мужчина снова ничего не ответил, только грубо толкнул ее вперед. Пятьдесят шагов. Споткнулась. Еще двадцать. Мужчина схватил ее за волосы и пнул под правую коленку. Она упала, ударившись коленями о лаву, застывшую на дне кратера. Боль казалась невыносимой. Но женщина не позволила себе распластаться от боли на земле и зарыдать. Еще один пинок, чтобы она раздвинула шире ноги. Что-то холодное уткнулось в затылок. По позвоночнику побежали мурашки.

— Подожди! — сказала она твердым голосом. — Развяжи мне руки. Я должна помолиться. In nomine patris et spiritu sancti.

Ничего не происходило. Ствол так же упирался в ее затылок. А вдруг уже произошло?! Может, это и есть смерть — замереть навсегда в тот момент, когда умираешь? Потом пистолет убрали. О землю со стуком ударилась металлическая канистра. Запахло бензином. Чьи-то пальцы начали теребить скотч на запястьях. Сердце забилось чаще и вроде как даже громче. Слабость охватила все тело. Женщина, закрыв глаза, набрала полые легкие воздуха, наслаждаясь тошнотворным запахом серы. Нет, она ни за что не унизится. Она не разочарует семью. Семья. Конечно, она понимала, что перед смертью должна думать о тех, кого действительно любит, о дочери, например. Но не могла. Она открыла глаза. Впереди зияла огромная трещина с черной, как деготь, лавой, застывшей по краям. Что дальше? Глухо рявкнет «беретта», и на землю польется, будто вода из шланга, кровь с кусочками мозга, все еще дрожащего, несущего в себе последние удары сердца. Потом тело обольют бензином из канистры, столкнут в трещину и бросят туда же зажженную сигарету. Лучше бы вулкан ожил. Забилось бы его сердце — кипящее ядро подземного мира. А вырвавшаяся наружу лава подхватила бы ее и унесла с собой обратно в глубь земли.

Скотч наконец-то сорвали с запястий. Левая рука упала как ватная. Женщина затрясла ею, чтобы быстрее восстановить кровообращение. Потом медленно, но уверенно поднесла к груди правую руку, перекрестилась и дотронулась до лба. Как хорошо стало на душе! Женщина уронила руку и широко раскрытыми глазами посмотрела на трещину. Потом соединила руки вместе и нащупала изящное колье, подаренное бабушкой Джека, — фамильная драгоценность, доставшаяся ей от предков-моряков. Ствол пистолета снова прикоснулся к затылку. Женщина слегка наклонила голову. Пот углом лучше и быстрее. Зазвонил мобильный. За спиной раздался голос, будто из детства, голос, который она так любила слышать по утрам, когда нежно гладила брата по голове и смотрела, как он просыпается.

— Ваше преосвященство? Va bene. Как скажете.

Щелкнул взводимый курок.

Костас громко чихнул, пододвигаясь, чтобы освободить место для Джереми. Тот появился в соборе Святого Павла пять минут назад, но, заприметив священника, решил вначале переговорить с ним. Джереми шел по центральному проходу в красной куртке «Гортекс», с портфелем в руке и зонтиком, с которого на пол капала вода. Костас с Джеком только что вернулись на свои места под куполом, сбегав в аптеку на Стрэнде. Костас, пыхтя и охая, проглотил сироп от всех признаков простуды, предварительно тщательно изучив приложенную инструкцию. Затем набрал горсть таблеток, сделал большой глоток воды и откинулся назад, чтобы Джереми смог пройти мимо и сесть между ним и Джеком. Джереми, стянув куртку, примостился на скамейке, принюхался, затем снял очки, вытер капли дождя и снова принюхался. Наклонился к Костасу и тут же отпрянул.