Я сам следил за Ильей, сам наблюдал за тем, что он делал, а главное как делал. Он не проявлял ярого интереса ни к чему, находясь некой равнодушной привычке, заставляющей делать те или иные вещи. Он не проявлял ни привязанностей, ни сильной заинтересованности, ничего такого, тишина, для нашей идеи. Тогда Валера совсем отчаялся, а я отчаянно продолжал искать, хоть и продолжал не видеть смысла в мести. Может я просто шел на поводу и потакал другу? Я не знаю, не знаю и тогда я об этом не думал. Я просто искал. В конце концов, нашел. Вернее просто заметил одну маленькую, не сложную вещь. Илья проявлял большую привязанность к одному из своих учеников, явно ценя его больше чем ученика. Стоило мне обратить на это внимание, и Валера решил его похитить.

Когда в замке остались одни только ученики, а взрослых не было, а им естественно приходилось не редко его покидать из-за военных действий. Мы без особых трудов проникли в дом и напали на мальчишку, но он оказался крайне быстрым и почему-то плохо восприимчивым к магическим атакам. Мы совсем не могли его поймать, но в один миг, произошла странность: мальчик увидел Шпилева и застыл, замер, ошарашено глядя на него. Таких странных глаз я никогда не видел. Не знаю узнал ли тогда его этот ребенок или просто, понял, что этот человек ему знаком. Даже теперь я даже предположить не могу, что было в голове этого мальчишки. Он замер и тут же получил по голове от одного из наших помощников… даже тогда меня это не радовало, бить ребенка, еще и по голове. Если бы тогда Валера знал, кто этот мальчик…

Мальчишка оказался в наших руках, а Валера все смотрел на него и не мог понять, что в нем не так… Он даже не догадывался, что этот мальчик кажется знакомым лишь потому, что это тот самый Леша, которого так сильно ждала его дочь, но он не мог вспомнить и записал мальчишку в «стервятников». Был такой отряд из детей с особой подготовкой, мальчишки убивающие как звери. Не будь тогда войны, он бы и не думал о том, что он может быть из них, но ведь этот мальчишка так ловко от нас убегал, что даже мне это казалось правдоподобным.

Мы привезли его в дом Вересовых, как в место, где мы решили вершить месть, все равно в нем уже никто не жил.

Я отстраненно наблюдал, а Валера буквально допрашивал связанного ребенка.

― Черным магом являешься? — холодно спросил он.

― Да, — тихо, но крайне спокойно с ноткой отрешенности ответил мальчишка.

― Какой магический уровень имеешь?

― Магического уровня не имею.

― Как так? Маг и без уровня…

― Просто, я не имею никаких магических способностей.

― О, глянь, — обратился ко мне Шпилев, — черные маги уже людей вербуют…

Я ничего тогда не смог ему ответить, замечая злобное раздражение в его голосе.

― А может ты не в ордене?

Мальчик совсем не стал отвечать, а просто чуть повернул голову, что бы стала видна левая сторона шеи, а вместе с ней и метка — 1513.

Помню, тогда мы ошарашено переглянулись, не веря собственным глазам. И дело было даже не в номере, не в смысле этих цифр, я тогда даже не обратил на них внимания, иное бросалось в глаза и затмевало смыслом все. Обычно метки темных похожи на золотую татуировку, а эта… Она была совершенно иной. Она пылала, горела… Будто он внутри весь был из огня, а эти цифры не знак, а просто дыра в его оболочке в его коже, как окно в его истинные внутренности. Причем это не походило на иллюзию, не походило на обман или картинку, даже ощущение было, как от настоящего огня. Что мне, что Шпилеву до этого дня казалось, что подобный облик метка черного может иметь, только в первые сутки, но во время войны церемонии не проводили… тогда я уже ни в чем не был уверен.

― Ты только вступил в орден? — пораженно спросил я, глядя на этого спокойного совсем невинного ребенка, просто оказавшегося не в том окружении.

Сэт посмотрел на меня большими грустными глазами и удивительно грустно улыбнулся.

― Нет, я в ордене почти 2 года…

― Невероятно! — воскликнул Валера.

― Мне все так говорят, — прошептал тихо мальчик. — Вы далеко не первый, Валерий Александрович.

Я пораженно замер, не понимая, откуда он мог знать имя Шпилева, а Валеру передернуло. Я до сих пор не могу понять, что именно происходило внутри моего друга, почему в его глазах застыла ненависть к мальчику, совершенно ни в чем не виновному. Я даже не успел среагировать, а он схватил со стола пистолет и ударил мальчишку по голове. До меня как из тумана донесся глухой звук удара, но мальчишка не вскрикнул, не дернулся, лишь нижняя губа его чуть вздрогнула. Он побледнел, губы чуть посинели. На лоб мальчишки скатилась кровь, густой струей неспешно скатываясь на щеку.

― Помни свое место! — крикнул Валере и тут же ударил его со всей силы по лицу.

Сэт уронил голову, не выдав ни звука, а Валера ошарашено смотрел на свою руку, замазанную кровью ребенка.

― Сволочь! Дрянь! Малолетняя тварь! — заорал неожиданно Валера и бросился на мальчишку с кулаками.

Только я не позволил ему тронуть этого ребенка. Просто не мог, боясь, что мой друг просто убьет этого мальчишку. Силы у меня было достаточно, что бы не только удержать его, но и оттащить от этого мальчишки.

― Ты что творишь, Валер!? Он всего-навсего ребенок, — тихо, что бы меня не слышал наш пленник спросил я.

― Чего?! Ребенок! Вот именно! Это просто жутко… Он еще ребенок, но души у него уже нет!

― Почему?

― Посмотри на него ему на все плевать. В его глазах пустота. Он бездушное пустое существо, — шептал мне Шпилев в ответ, — заметь не человек, а существо. Я ненавижу таких гордых, бездушный, пустых внутри и высокомерных в виде.

― Но он же не виновен.

― Как это не виновный? А кто тогда виноват? Человек — сам творец своей души!

― Но он дитя. Ему не больше одиннадцати лет.

― Тогда мне его жаль, но он уже мертв.

― Это не значит, что его надо убивать!

― Это не убийство, я облегчу его страдания…

― Изуродовав ему лицо?! Ты в своем уме! — я тряханул Валеру за плечи, и он как-то резко стих.

― Возможно, ты прав, — шепнул он рассеянно.

Больше он не стал не трогать, не бить, ни даже просто разговаривать с Сэтом. Он просто вышел, позвал двух помощников, те вывели Сэта и заперли в подвале.

На этом все как будто бы стихло. Дальше началась рутина. Мы ежедневно отправляли Илье угрозы с требованием сдаться, но ничего не происходило. Илья просто не реагировал. Прошел целый месяц, целый месяц рутинных нервов, будто Вересова не интересовала судьба ученика вовсе, а вся та привязанность была лишь фальшам. Это очень мучило и злило Шпилева, тогда я, совсем не зная, что и делать пошел один к Сэту, даже не зная, что могу сказать этому ребенку.

Помню, как сейчас, в подвале было холодно и сыро. Когда я вошел и спокойно без тени страха посмотрел на меня. Вид у него был все же жутковат. Странная серо-мертвецкая тень лежала на его лице. Бледный, слабый, исхудавший за этот месяц, но уверенно стоящий на ногах. Он просто смотрел на меня своими большими спокойными глазами и молчал.

― Судя по всему Илья не собирается тебя спасать, — хладнокровно сообщил я.

Однако в моем голосе не было ни желания поиздеваться над этим юным замученным ребенком, но мне была крайне важна и интересна его реакция на такой вердикт.

Мальчишка холодно посмотрел на меня, казалось, его не только не напугала, но и не удивило это известие.

― А с чего вы вообще взяли, что он будет меня спасать? — голос мальчишки был тих, но уверенный и спокойный.

― Ну как? Ты его любимый ученик и все такое…

В глазах этого ребенка возникла дерзкая насмешка да же с неким призрением.

― Вы наивны, как дети. Любовь магов к ученикам слишком относительна. Одно дело любить и гордиться талантливыми и совершенно иное в любви к слабым и жалким. Зачем ему отдавать жизнь за чужого ребенка, слабого, бездарного и больного? Зачем бороться за зерно, что никогда не даст плодов? — он говорил спокойно, без слез, истерик и даже обид, просто говорил, сообщал будто все это не касалось его вовсе. — Зачем?